31 способ разнообразить сексуальную жизнь

      Хочется сразу расставить все точки над «i» и сказать — Дадзай не извращенец.       Нет, не так.       Глупо отрицать, что вкусы Дадзая весьма специфичны, но эти вкусы не распространяются на его сексуальную жизнь.       Секс, если честно, раньше и не особо его интересовал, всегда было достаточно собственной руки. Если еще честнее, он даже с девушками почти не встречался — да, флиртовал, да, то звал на свидания, то предлагал суицид, и если вдруг кто-то соглашался (на свидание, как правило, от суицида все же отказывались), уже сам Дадзай делал все, что только можно и нельзя, только бы отвадить от себя несчастную.       По итогу можно сказать, что секс для Дадзая был не более, чем естественной физической потребностью, с которой можно справиться и собственной рукой.       По крайней мере, рука всегда с тобой, с ней не надо ходить на свидания и после нее не будет никаких последствий. (звучит не очень, но в реальности все куда лучше)       Так вот, к чему все это.       Дадзай не извращенец, сексом интересуется немного меньше, чем многие его ровесники, и жил бы себе спокойно дальше, не случись в его жизни один небольшой казус.       Он влезает в отношения.       В оправдание хочется добавить, что по Накахаре Чуе текут все, вне зависимости от гендера и.       Дадзай относится к нему куда спокойнее, чем многие другие, но.       (черт, а это сложно)       Чуя вызывает у Дадзая чувства, что ему не знакомы, и, по большей части, ему это не нравится. Но также Чуя делает мир Дадзая хоть немного разнообразнее и интереснее, заставляет ощущать себя как-то иначе, непривычно, и Дадзаю нужно неприлично много времени, чтобы понять, что ощущает он себя странно живым.       Короче, в том, что очередную бессонницу Дадзая сопровождает стояк, виноват Чуя.       Чуя, что невольно привил Дадзаю привычку (!) к сексу — но вот уже который день заваливается спать без задних ног, раскинув конечности и едва не спихивая его с кровати. У Дадзая даже не получается его нормально обнять, чтобы просто насладиться контактом, поскольку или неудобно, или Чуя вновь меняет позу!       Как, например, сейчас. Поворачивается на бок спиной к нему, обнимает кусок одеяла и храпит дальше. И это после того, как ногой потирал его пах и жарко дышал в шею, которую ночью больше не скрывают бинты.       Если что, Дадзай никогда не возбуждался от такой ерунды! Даже лет в четырнадцать, кажется, подобного не было. (хотя будто бы в четырнадцать у него была возможность с кем-то подобным образом обниматься)       Заебанно глядя в темный потолок, Дадзай гордо игнорирует палатку в собственных трусах. Дрочить не хочется. Черт знает, почему, возможно, из вредности. В конце концов это его член, его стояк, и он сам будет решать, когда дрочить! И сейчас он не хочет. Потому все, падай давай, успокаивайся. Разрядки не будет.       За окном раздражающе бодро заливается сраная птичка. Спящее тело рядом бормочет какую-то неразборчивую дичь. Стояк в трусах меньше не становится.       Ну блядь.       Отвернувшись от безразличного потолка, Дадзай цепляется взглядом за чужую шею, лишь частично скрытую волнистыми волосами и лишенную такой родной черной полоски чокера.       Медленно вдохнув, Дадзай осторожно переворачивается, поправляет одеяло и придвигается ближе, бережно приобнимая Чую, носом почти касаясь кожи шеи. Волосы щекочут, отчего Дадзай гримасничает, но стоит ему поелозить головой, как раздражение уходит.       Чужой сон удивляет. То Чуя просыпается от малейшего тихого скрипа где-то в квартире или проезжающей машины на улице, то и глаза не откроет, пока ему разрисовывают маркерами и пачкают зубной пастой лицо.       Дадзаю нравится думать, что это просто рядом с ним Чуя не ощущает опасности, а потому позволяет себе расслабиться. (зря, конечно, ведь сколько шалостей было из-за подобного совершено)       Кстати, о шалостях.       Честно, Дадзай ни о чем подобном изначально и не думал! Совсем! Но Чуя, почувствовав, как его обнимают, придвигается ближе, удивительно осознанно устроив ладонь на предплечье Дадзая, слегка сжимает пальцы, и так уж получается, что устраивается он очень удобно…       Вновь вдохнув поглубже и задержав дыхание, Дадзай умудряется на несколько секунд обидеться на сложившуюся ситуацию, но все же пробует максимально осторожно двинуть тазом, скользнув членом по чужому горячему бедру (даже через ткань белья чувствуется!).       Один раз. Второй. На третий Дадзай прижимается, прикусив губу, и уверяет себя, что больше такого не повторится.       Вот только чего именно «такого», он и сам не знает.       Дыхание сбивается, двигаться становится все более неудобно. Хочется, чтобы Чуя все же проснулся, но сам будить его Дадзай отказывается.       Хочется, чтобы провел ладонью по его руке, жестко, но не без нежности, сжал уверенно и без сомнений, игнорируя шрамы на коже так, словно их не существует. Хочется, чтобы развернулся и поцеловал, непоколебимо и решительно, лишая воздуха и отдавая собственный из легких до последней капли, как может только Чуя, растрачивая всего себя, будто находится под Порчей...       Хочется, чтобы показал и напомнил, что он здесь, с ним, несмотря ни на что, что он такой же эгоист и жадина, каким является сам Дадзай, и это нормально…       Хочется...       — Ты, блядь, что делаешь, охуевший?       Хочется, чтобы от хриплого грубого голоса, в котором явственно читается злость, член не становился еще тверже.       И чтобы этот самый член у него остался, когда Чуя окончательно поймет, что тут происходит.