Ибо младенец родился нам – Сын дан нам; владычество на раменах Его, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира.
Исаия. 9: 6
Уже которую ночь Каспару снится один и тот же сон, сотканный в основном из ощущений. Пахнет соломой, свежевыпеченным хлебом и дождём. Запах такой явный, что он невольно чувствует голод от одной мысли о румяном корже, сдобренном оливковым маслом. Но вокруг нет ни стола, покрытого яствами, ни даже пастушьей хаты, где всегда витает дух мокрой шерсти, кожи и сыра. Только плотная, ощутимая темнота и мерцающие огни впереди. Где-то вдали слышится перезвон колокольчиков и протяжное блеяние маленького ягнёнка, совсем ещё невинного агнца, и, кажется, шаги по дощатому полу: собственные и чьи-то ещё… На их звук Каспар и идёт, всё отчётливее слыша тихий разговор, треск пламени и весёлую-весёлую праздничную песню… Вокруг тепло и уютно — это, скорее всего, от медового, спокойного света, проливающегося откуда-то сверху, но Каспар не может поднять головы. На лоб ему давит нечто тяжёлое, словно железный обруч, и сжимает виски, если он пытается колыхнуться. Нет, рано. Рано ему ещё видеть то, что скрывает темень, пока можно только идти к манящему свету очага, к распаренному дому, где его накормят, напоят пряным вином и усадят в сухом сене, и он будет счастливее и сытее, чем даже в своём дворце… Но на этот раз… На этот раз всё иначе. Каспара подхватывает какая-то лёгкая и торжественная сила, и он уже не мерно шагает, как полагается царю, а бежит со всех ног, запыхавшийся и растерянный, словно взволнованный ребёнок, и от счастья он поднимает голову к небу, а там, среди плотной темноты, сияет золотом звезда!..***
Его разбудили не слуги и не Нимуэ, а ворвавшийся в царские покои придворный маг Барка. Стражники с ужасом взирали на следующего после владыки и его семьи человека во всём государстве, которому мешать не могут, не положено, а то так и звёздам дорогу перейти немудрено, но и пускать ни свет ни заря в спальню царя не должны. Каспар заспанно оглянулся и понял, что в Мероэ глубокая, непроглядная ночь, комнатные свечи вовсю горят, а супруга сама едва понимает, что происходит. Самое дурное тут же пришло в его чёрную, как сажа, голову: римляне опять вторглись в царство, ненасытные шавки, что-то случилось с Эргаменомом, Каспар Младший расшибся насмерть, катаясь на лошади, — за что судьба наградила его сыном-наездником?! Это всё непокорность Нимуэ сказалась на нём! Но Эргаменом спокойно сопел в своей колыбельке, а Барка выглядел слишком растерянным для того, чтобы говорить о каких-то трагичных новостях: он был скорее сбит с толку, чем опечален. Глаза горели, рот безвольно раззевался, обнажая белые зубы, пальцы дрожали, курчавые волосы липли к потному лбу. Каспар посмотрел на испуганную и рассерженную Нимуэ, пытающуюся скрыть распущенными волосами наготу, затем натянул на её голую грудь простыни и властно кивнул Барке. — Лучше бы, старик, это были важные вести. Ты нарушил наш покой. — Барка, я обязана тебе жизнью своего сына, — молвила, наконец, сердито Нимуэ. — И, небесные светила мне свидетели, нет человека, которого я бы уважала больше тебя, но ты обижаешь нас столь несвоевременным вторжением. Стража, — обратилась она к переглядывающимся мужам, копья которых выглядели прямее и надёжнее, чем они сами. — Идите на караул. С господином магом мы поговорим наедине. Не дожидаясь, когда захлопнется дверь, Барка упал на колени, простёр руки к царскому ложу, укрытому изумрудным бархатным палантином, и взглянул мокрыми от слёз глазами на Каспара. Голос его не слушался, синие от отваров и зелий губы бессвязно шептали мантру, но взор… сиял. Сиял пьяным ликованием и невероятным ужасом, трепетом перед чем-то великим. На царя он никогда так не смотрел. — Старик, — Каспар устроился на надушенных подушках, грозно хмурясь, — на дворе непроглядная ночь, а ты вторгаешься в мои покои без предупреждения, а теперь медлишь. Если у тебя есть важное донесение — говори о нём немедля и не беспокой нас более! — Простите мне переменчивый мой язык! — тут же вскрикнул Барка. — Но он отказывается мне повиноваться! Великое счастье и великое горе пришло в наш мир! Великое счастье вам, владыка, и великое горе! — Маг поднял смуглую голову к потолку, укрытому балдахинами, и засмеялся сквозь горючие слёзы. Каспар почувствовал, что его сердце пропустило взволнованный удар. Не стал бы Барка так сокрушаться и ликовать из-за бренного. Если он и советовал, какими кореньями лечить царевичей и какие дары приподносить Нимуэ, то всегда оставался безразличным к тому, что творится на душной земле. Взгляд его был устремлён в небо. — Что ты такое говоришь? Не тяни же! — велел Каспар нетерпеливо, с неудовольствием осознавая, что во рту у него прогоркло и сухо от жажды. Барка, не склонный к представлениям и напускному величию, вцепился дрожащими пальцами в чело, и смятение его было искренним. — Весь год… Весь год меня терзали смутные сны и видения. Агнцы в сиянии солнца, ангелы в мастерской плотника, пустыни, на которые обрушиваются с высоты небес град и дождь… И звезда! Звезда! Вечно же мне снилась звезда, владыка! — Он покачал головой, словно бы не веря в свои собственные слова. — Я сокрушался в своём бессилии, а другие алхимики плакали и алкали узнать, что же нас ждёт… И вот теперь я знаю! — Он набрал побольше воздуха в грудь. — Царь! — Царь? — приподняла брови разъярённая Нимуэ. — Царь?! И ради этого, Барка, ты тут всех так перепугал?! Да что ж ты, царя, что ли, не видел? — Тише! — шикнул Каспар, махнув рукой в сторону жены. Много ли она понимает? Ей бы только лошадей седлать да скакать себе по барханам! — Говори! Говори дальше, старик! Что нам с того?! Откуда же горе и радость нам, властителям Мероэ? — Этот царь, владыка, — продолжил Барка, и голос его взволнованно ломался, — принесёт миру славу, о которой тот никогда не знал! А потому превзойдёт вас — во всём! Вы склонитесь пред ним, склонитесь пред его величием! Нимуэ зло хмыкнула и оскалилась, обнажая ряд жемчужно-белых зубов. — Моему мужу и не такое предсказывали, старый ты дурак! Докажи же, что ты — не врёшь. Ну-ка, скажи мне, у какого царя он родится? Этот твой… обещанный! Барка рассмеялся сквозь слёзы, и молвил сипло и будто бы сокрушаясь. — Не у царя он родится, владычица! — Как может царь родиться не у царя?! Каспар не мог не согласиться с супругой, несмотря на то, что всё ещё был зол на её неуместные восклицания. Она была ядовита на язык, а её слова иногда хлестали похуже кнута для арабских жеребцов, но говорила-то в основном правду. За это её Каспар и полюбил, а не за изящное тело и не за белки её внимательных глаз, не за то, что она скакала по барханам, не боясь ни бурь, ни разбойников. За правду, что срывалась с её губ. Царевна Мемфиса — какой ценой она ему досталась! Но Каспар был слишком напряжён, чтобы вспоминать годы горячей юности. Он оттёр выступающий пот тыльной стороной ладони, прочистил горло и кивнул Барке. — Отвечай! Чей же он сын? Маг вздрогнул, быстро заморгал и тихо-тихо прошептал: — Бога, владыка. Каспар был готов поклясться, что ничего не произошло, но дыхание у него резко сбилось и застыло. Бога… Он никогда не глядел выше звезд. Звёзды были холодны, но они всё ведали, и, если знать как, можно читать по ним, как по свитку. А о богах он не думал. У богов есть душа, а это сложнее и страшнее, чем небесное сияние… Сын Бога. Царь Царей. Тот, что превзойдёт его. — Бога, — повторил маг уже уверенее. И тогда Каспар осознал. — Так значит, пророчества не лгут… — Не лгут, владыки! — скорбно улыбнулся Барка. Царь и царевна замерли. Нимуэ выпустила из ладоней шёлковые простыни, и теперь её чёрная нагая грудь свободно вздымалась под потоком волос, но она и на это внимания не обратила. Как-то жарко и душно стало от ароматического масла. Сахар, специи, забродивший виноград… И плыло всё вокруг. Ему бы только вдохнуть поглубже и не потерять сознания, как это иногда бывает. Свечи тревожно дребезжали, волнующе пахло воском, благовониями и потом… У корня языка было щекотно. Голова что-то наполнилась дурманом. Каспар облизал пересохшие губы и с предыханием спросил: — И где же должен родиться Царь Царей? Барка поднял на него свой красный от бессонных ночей и от травяных паров взор и тихо-тихо выдохнул. — В земле Ханаанской.***
Час тому назад он ещё смотрел сны в трепетной неге, мечтал о хлебе с маслинами и сухой соломе, а теперь, укутанный в бархатный плащ, прозябал в пропахшей насквозь травами и солями комнатке Барки. Холодный ночной пот пропитал его тогу, и оттого сквозняки казались более пронизывающими, пробирающими до костей. Промокшая ткань неприятно липла к коже, особенно к спине, где, должно быть, не осталось ни одного сухого места. Вот он — хвалёный жар Куша, где он, когда так нужен? Каспар дрожал, но не от стылого воздуха, а от судьбы, которая дышала ему в спину. Истинно говорят, что от дыхания судьбы веет сыростью. И чем-то ещё… Чем-то, что Каспар пока не мог распознать. Барка зашёл, неся в руках свитки и ароматические масла. Он положил все письмена на дубовый стол — подарок императора Августа в честь заключения договора с Мероэ. На грубой поверхности были выгравированы якобы руки Марса, всегда крепко сжимающего копьё, но на деле — кисти римского префекта Гая Петрония, которые самолично обрубил Каспар в отместку за грабёж своих земель. — Ну, Барка, — тяжело вздохнул Каспар, вспомнив, какой тёплой была кровь префекта и какими тяжкими — его крики в плавящем зное Мероэ. — Старейший и мудрейший из магов, Великий Алхимик и звездочёт, поведай же мне о Царе Царей, которому я должен упасть в ноги. Уж не еврейский ли он Мессия, которого они ждут столько веков? — Евреи называют его Мессией, владыка, — согласился маг, протирая обожжённые пальцы от воска. — Мы — Царём Царей. На Востоке его зовут Помазанником. Но всё это один человек, как его не зови: хоть Христос, хоть Раввуни, хоть… — А с чего ты взял, что я должен перед ним кланяться? — перебил его Каспар. — Допустим, родился Царь Царей. Ну и пусть! Даже будь он от бога: так у некоторых племён богов больше, чем капель в море! И сыновья их есть среди смертных: боги принимают образ людей и роняют семя в лона женщин. Я слышал о таких рассказах. Говорят, Александр Македонский был сыном Юпитера! Диоген пред ним не склонился, почему я должен? — О, владыка, вы не правы! — покачал головой Барка, разворачивая карту и украдкой поглядывая на свиток, часть какой-то еврейской книги. Он пожевал губами и с недоверием посмотрел на Иудею, обозначенную на пергаменте. Ароматическое масло распаляло пламя свечей, и Каспару было щекотно от этого приторного запаха. Ещё — немного страшно. Или не немного. Каспар повёл плечами и размял жилистую шею. Несколько капель воска осели на подсвечнике и застыли, словно крупицы бледного янтаря. Что-то происходило, но он не мог понять, что именно, и это тяготило его. — Ты сказал, что я не прав, Барка. Так в чём же? — Каспар сглотнул, не отрывая глаз от плачущего воска. — Дитя родится не от семени мужчины. Вот что гласит Исаия, — молвил маг, наконец обращаясь к свиткам и всецело позабыв о карте. — Итак, Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил. — Но как это возможно?! — Уж что-что, а как дети появляются, Каспар знал. У него было пять сыновей, а Барка сам клялся, что будут ещё пять… И вылечил годовалого Эраменома, который кричал от болей, вопил на весь дворец. Всё это какая-то глупость, уязвляющая гордость его, царя Мероэ!.. И между тем, глубоко в душе билось трепетное, детское волнение, и желание превосходить и быть великим рассыпалось, как остывший песок. Ему хотелось верить. — Не ведаю, владыка. Звезда укажет вам путь, и вы сами спросите у девы-матери Царя. Стыдно признать, но я мало изучал еврейские тексты, но во снах я видел хлев… Должно быть, царь будет рождён в доме пастуха: я часто чувствовал во снах запах скипидара, мокрой шерсти, хлеба и… — И сена, — кивнул Каспар и грустно улыбнулся. — Сегодня ночью мне снился этот же сон, — пояснил он на удивлённый взор мага и тут же переменил тему. — Но ведь звезды нет. То есть, есть, но лишь в моих мыслях. — Не только в ваших, владыка. Но это тоже приводит меня в замешательство. — Барка вновь наклонился над картой земли Ханаанской и покачал головой. — Но где же? Где?.. Они замолчали. Кое-где потрескивало пламя свечей. Пахло воском и деревом. Курился сладкий дымок, уходящий в ночь плотной пеленой. Каспар поглядел себе под ноги — тишина его тяготила. Он захлёбыаался в ней и не знал, как выбраться. — Ты веришь в это, Барка? Маг поднял слезливый взор на господина и прищурился. — Ваше слово — мой закон. А вы, владыка, верите? — Верю, — тихо сказал Каспар. — Знаешь… всем сердцем верю. Огонь тревожно дрогнул на фитилях, поэтому тени по-иному легли на пергамент. С ними дрогнул и царь Мероэ. Дымка быстрее завилась к потолку. Каспару показалось, что что-то должно случиться, прямо сейчас, прямо сейчас!.. И в этот момент в комнату ворвались стражники.***
Розы, розы, повсюду аромат роз, смешивающийся с едким запахом сырости. И стоны, смех и рыдания — радостный звон сотни голосов. У Каспара закружилась голова от смешения благовоний с зловониями, криков с возгласами счастья, от того, что все цепи рассыпались прахом, а преступники бились в восторженном экстазе, увитые лозами цветов. Стражники покидали копья и стояли на коленях, воздев руки к закопченному потолку, словно там было бескрайнее небо. — Что здесь произошло? — прошептал Каспар, ошарашенно оглядывая дворцовую темницу, в коею его позвали потерявшие дар речи солдаты. Они только и могли, что махать руками и раззевать рты. Даже бесстрашная Нимуэ неуверенно, украдкой поглядывала на пленников, обливающихся слезами облегчения и бьющих себя в грудь кулаками. Она ссутулилась и отступила на шаг, спрятавшись за широкой спиной супруга. Должно быть, в её мире, где всё бралось силой, либо любовью (а любовь, как известно, далеко не безобидна), грянули перемены, и она была по-настоящему напугана. — Что здесь произошло?! — уже выкрикнул Каспар, и эхо надрывно зазвенело в стенах отсыревшей темницы. Никто не замолк окончательно, но стенания немного стихли, и на миг все обернулись на царя, с ужасом оглядывающего картину божественного вдохновения. — Что здесь произошло, владыка?! — взревел кто-то из топкой тьмы. — Ангел Небесный с Огненным Мечом явился к нам и обрубил путы и цепи на руках наших! И он простил нам грехи наши! Ликуй, царь, ликуй, царица! День Господень грядёт! — Да! Ангел! — закивал один из пребывающих в экстазе стражников из армии Мероэ. — Ангел в небесных латах! — Воля Божья! Михаил! — вновь раздался рёв из тьмы. — Кто это там кричит о воле бога?! Выйди, покажись! — насупился Барка, выставив вперёд трясущийся подбородок. Когда на прутьях повис крупный и широкоплечий мужчина, протягивающий через решётку одну руку, алую от цветущих роз, маг отшатнулся от клетки и наступил на ноги неморгающей Нимуэ. — Простите, владычица, — пробурчал он. — Борода у тебя белей муки, а ты мелешь нам невесть что! Ну-ка, говори чётче, что видел! — Что видел?! Вы знаете, кто я?! Еврей, нанятый римлянами! Перевели, стало быть, в Куш предателя своей родины! Не было мне прощения: я разбойничал, пьянствовал, зарубил вон царских гвардейцев! — Он с остервенением сжал в кулак огромную ладонь, чуть не подцепив пальцами плащ Барки. — И тут ангел! Ангел Господень! Не забыл Яхве, не забыл Адонай! Простил, всё простил! —Узник резко заплакал и горько засмеялся сквозь всхлипы. — Не забыл! Не забыл! День Господень! Мессия! Мужчина осел, не стирая слёз, которые омывали его грязное, озверевшее лицо и наверняка отдавали солью на языке. Он вцепился руками в голову, среди белых кудрей которой багровели благоухающие лепестки. Нимуэ зажала рот своей изящной дланью и порывисто вздохнула. Каспар знал, что скажет сейчас ему жена. Прикажи казнить их, супруг мой. Они подрывают твой авторитет. Мы не верим в Ангелов с Мечами и Богов с сыновьями. Мы верим в звёзды и в их силу, всё же остальное — сказки. Они обезумели и не ведают, что говорят. Вместо этого Нимуэ прошептала: — Это раскаяние. Искреннее. — Она поднесла дрожащие пальцы к губам. — Отпусти их. Каспар даже удивиться не успел. Он только кивнул и молвил стражникам. — Отпустите их. Откройте двери их камер, сломайте прутья и отпустите. — Владыка… — Это приказ. Сотни грязных преступников, в копоти и пыли, увитые розами, с кровоточащими губами и радостными глазами выбежали на улицы и принялись славить Ангела с Огненным Мечом, который разрубил оковы на их бренных телах. Они неслись сквозь топкую, прохладную ночь, и редкие люди, несущие воды из колодцев в столь ранний час, отбегали от заливающихся смехом безумцев. Царь, и царица, и придворный маг, и даже стражники — все они вышли на улицу, оставив опустевшие темницы за спиной. Истинно, чудеса нынче происходят. То Царь Царей заявляет о себе, то Бог обзаводится потомством, то вот ангелы рубят мечами цепи на пленниках… Каспар хмыкнул и задрал голову к небу, чтобы спрятать слёзы, да так и замер. Среди светлеющего небосклона сияла Звезда.***
Судьба настигла его. Он понял это, когда вновь зашёл в комнатушку Барки, снял с плеч запылённый плащ и крепко обнял испуганную Нимуэ. Она горько плакала и жалась к его груди, как маленькая девочка. Кто бы мог подумать, что гордая всадница с тугой косой и кожей чёрной, словно сажа, пятнадцать лет тому назад надменно отказывала ему раз за разом, когда он добивался её руки. Нимуэ качала головой, утирала слёзы тыльной стороной ладони и робко улыбалась. Каспар погладил супругу по голове и прикрыл глаза. — Я виновата перед тобой, Барка, — шепнула Нимуэ, не глядя в сторону растерянного мага. — Мне так жаль!.. Маловерная дура — вот я кто! Как увидела ту звезду, так и принялась рвать на себе волосы! А поздно!.. Бог меня не простит — тот, что Яхве… — Бог милосерд, — выдохнул Барка. — Должно быть… Я пока не очень-то много о нём знаю. Но я вас прощаю и прошу прощения у вас: я вас, владычица, в сердцах недолюбливал… — Прощаю! Прощаю! — вскричала Нимуэ и ещё сильнее прижалась к Каспару. Они простояли так ещё несколько минут, а потом Каспар поцеловал жену в висок, солёный от холодного пота, и легко отстранил её от себя. — Мы должны дослушать Барку, так ведь? — спросил он, гладя костяшками пальцев Нимуэ по подбородку. — Я сам до сих пор не могу привыкнуть ко всем чудесам, что нас настигли. Словно бы я был во сне. — Каспар хмыкнул. — Но ни в коем случае нельзя думать, что это был просто сон, даже вещий. Это — истина. И чтобы её понять, мы должны выслушать Барку. Говори, маг! — Я сказал почти всё, что ведаю. Царь Царей родится в земле Ханаанской, но где — об этом знает лишь Бог. Вы будете следовать за Звездой и… — Ты поедешь со мной, — резко вставил Каспар и тут же продолжил. — Это не обсуждается. Настоятельно советую тебе собрать все свои свитки и масла, отоспаться — завтра к ночи мы выезжаем. — Я не собирался спорить, владыка, — покорно склонил голову Барка, хитро улыбаясь. — Я более того вам скажу: не один вы нынче прощаетесь со своей родиной: ещё два царя отправятся в путь. — Он сдержанно рассмеялся. — Седобородый Мельхиор и прекрасный Бальтазар тоже выезжают из своих замков, оставив жён, детей и слуг. Мне было видение, когда мы вышли из темниц. — Мельхиор?! Друг отца моего! Счастье, счастье мне! — возликовал Каспар и в радости своей крепко обнял мага, оторвав его от пола. — Он вложил в длани мои первый меч! Не видывал его уже пять лет, а письма и послы — не то, не то! Ох, так путь будет лёгок! Поедем к Царю Царей и не заметим, как время пролетит!.. — Негоже ехать к Царю без даров, — вдруг перебила его куда более серьёзная Нимуэ. — Он, наверное, ещё и не родился, а Его мать прядёт у оконца и молится их Богу… Но всё же она уже царственней и сильней меня, а её Сын — величественней тебя, супруг мой. Что же ты приподнесёшь ему? Каспар думал об этом с того мига, как запыхавшийся Барка ворвался в его комнаты и объявил о пророчестве. Алмазы легко рассыпать и потерять в песчаной буре, парчу — разорвать о дерево пастушьей хаты, но золото… Золото — это ноша царей: оно столь же прекрасно, сколь тяжело на челе. Это золотая корона давила ему на виски, когда во сне он пытался найти в потьмах хлев, где его накормят хлебом и напоят пряным вином… Корона мальчишке ни к чему, но золото понадобится, хотя он никогда его не потратит и никогда не украсит им свои одежды, а наверное, раздаст беднякам или, может, позабудет о нём… Иначе какой же он Царь Царей? — Золото. Я приподнесу Ему старейшее золото, добытое ещё моим дедом. — Барка одобрительно кивнул, и его сухие губы тронула довольная улыбка. Может, и это он предвидел? — А теперь я должен поспать, старик. Я устал. Они с Нимуэ шли до комнат в полной тишине, но держаясь за руки. Каспар чувствовал себя взволнованным юнцом. — Завтра же прикажешь седлать лошадей — я дам тебе лучших моих арабских скакунов, лучшие попоны и подковы из золота, — сказала супруга, игнорируя кормилицу, согнувшуюся в низком поклоне. Царица взяла из колыбельки сына и отпустила служанку кивком головы. — А теперь пойдём в постель. Завтра будет трудный день. Нимуэ легла спать прямо в уличной одежде, и на смятых простынях осела мутная дорожная пыль. Разум Каспара наконец пришёл в спокойстиве и наливался благой усталостью, но спать царь не мог, несмотря на все потрясения. Глаза слипались и налились кровью — смотреть было очень тяжело. Каспар вышел на балкон, чтобы окинуть отеческим взглядом просыпающееся Мероэ, пока знойное солнце не обожгло его своими нещадными лучами, облокотился на перила и поднял голову к небу. Оно уже приобрело светлый оттенок, но Звезда ещё не померкла. Каспар прикрыл глаза, и ветер принёс ему запах соломы, свежевыпеченного хлеба и дождя.