Любить или ненавидеть.

Утром в понедельник Гера попросил «дорогих гостей пожаловать наверх». Их ждал завтрак и вполне приветственное лицо Писателя. Правда, Гера с питбулем крутились все время поблизости, но Тоня и Кирилл, не сговариваясь, решили сделать вид, что не замечают данный предмет интерьера. – Как ты уже догадалась, Тоня, вуайерист, о котором рассказывал тебе на бульваре Кирилл, – это я. Так что за объяснениями ты обратилась прямо по адресу, – сдержанно, без лишних эффектов сообщил Писатель. – И я тебе их сейчас дам. Итак, вчера мы остановились на том, что я задумал написать книгу о Жизни. Я решил всех удивить, потрясти, стать неожиданным. Одним словом, я должен представить публике шедевр. В моем возрасте писать нешедевры просто неприлично. И я понял, как это сделать. Я решил использовать форму «классического романа», приложив к нему мою страсть к эпатажу, к шокирующему натурализму, к игре, в которой я перемешиваю привычные ценности, ломая их иерархию. Иными словами, вывернуть «классический роман» наизнанку, управляя на этот раз не аппликациями, а живыми характерами. Загвоздка в том, что для игры живыми характерами мне не хватало одной малости: мне не хватало знаний, личного опыта. Я всю жизнь избегал тесных контактов с людьми, о чем вчера тебе поведал, Тоня. А уж тем более чувств. Но начинать новую жизнь и познавать ее эмпирическим путем, как вы понимаете, детки, мне уже поздно. Да и никогда не хотелось. И потому я задумал заставить персонажей жить у меня на глазах: сотворить роман сначала в жизни, а затем перенести его на бумагу. Для начала нужно было найти подходящую героиню. И я нашел тебя, Тоня. Ты была нолем, точкой отсчета, к которой можно прибавлять, начиная от единицы: ведь что ни прибавь к нолю, все будет толк. Почему ты на меня так смотришь, Антония? Не нравится, что я тебя нолем назвал? А ни один в мире ноль не желает признать, что он ноль… Ну, хорошо, я тебя сравню с целиной. Или с девственницей. Так лучше? Главное в том, что тебе еще только все ПРЕДСТОЯЛО познать и испытать. Одновременно я приготовился за тобой наблюдать пристально и постоянно. Обойдя множество периферийных театров, я нашел Кирилла, героя-любовника. Мы с ним легко сошлись в цене, и таким образом я обрел второй персонаж. В то же время он был моими ушами, моими глазами и даже моими руками… Которые обнимали тебя… С его помощью я мог всматриваться в тебя пристально, мог слышать, как ты дышишь… – Для этого вы поручили Кириллу снимать наши самые интимные сцены на видеокамеру, а потом отдавать вам эти записи! – Тоня покраснела, но больше от возмущения, чем от стыда. – Разумеется. Ты – мой персонаж, и я должен знать о тебе все. Я должен был видеть, как ты стесняешься, как уступаешь, как входишь во вкус, как становишься бесстыдной… Я должен был все прожить с тобой: и как ты влюблялась в Кирилла, и как занималась любовью с ним, – все, до последней мелочи, до цвета твоих трусиков, до родинки на левой груди, до следа от застежки лифчика на спине, до мурашек от его ласк… Первое время я довольствовался тем, что следил за тобой, когда мог, – в магазине и на улице. И, конечно, записями, которые делал Кирилл. Но этого было мало. И тогда я оборудовал свою квартиру… – Камерами наблюдения, – с вызовом подсказала Тоня. Писатель поднял брови. – Как ты узнала? По какому-то наитию Тоня предпочла умолчать о детективе Кисанове. – Догадалась, – усмехнулась она. – Вот в этом и проблема у меня с тобой, – хмуро ответил Писатель. – Проблема? – Всему свое время. Я остановился на том, что я выбрал тебя на роль героини. – Лучше скажите – подопытного кролика, – бросила Тоня. Писатель внимательно и без улыбки смотрел на нее некоторое время. – Дерзишь мне… Я не привык, чтобы мне дерзили и перечили. Ну, об этом позже. Я нахожу, что твое выражение «конструктор «Лего» более удачно, чем «подопытный кролик». Больше меня не перебивай. Итак, все устроив с технической стороны, я стал следовать своему плану. План же был простой: я хотел увидеть тебя в проявлении как можно более разнообразных чувств, изучить их для моего будущего романа. Для начала меня интересовала возможность преображения неуклюжей девахи в женщину. В счастливую женщину. И я подарил тебе мужчину. Ты, конечно же, в него влюбилась – это банально и на сто процентов было ожидаемо. Но я желал присутствовать при самом процессе – и я присутствовал. Ты не обратила на меня внимания в магазине, когда я подсматривал, как ты тоскуешь и ждешь Кирилла. Ты не заметила меня в сумерках летнего кафе, где проходили ваши первые встречи. Я сам незаметно снимал тебя на камеру и потом тщательно разглядывал, кадр за кадром, выражения твоего лица. Я впитывал их… И даже умилялся твоей глупой восторженности и нежности, с которой ты смотрела на этого дешевого красавчика, купленного мною актеришку… Кирилл дернулся на диване. – Вы… Не смейте так говорить обо мне! Я… Я… Вы меня обманули! Вы сказали, что… – Какая разница, что я тебе сказал? – усмехнулся писатель. – Я тебя купил, чтобы ты соблазнил Тоню. И ты согласился. Я тебе платил, чтобы ты ее трахал, – и ты согласился. Я тебе платил, чтобы ты снимал ее на видео и отдавал кассеты мне, – и ты согласился. Она, бедняжка, ножки-то для тебя раздвигала, позы-то для тебя принимала, – не подозревая, что делает это на самом деле для меня! И после этого ты, убогий, еще что-то хочешь мне поставить в упрек?! Кирилл побледнел от бессильной ярости и унижения – и сник. – Так-то оно лучше. Молчи и впредь, Киря. Я уже просил меня не перебивать. Сейчас прошу во второй раз. На третий Гера снимет намордник с Питти. Всем ясно, что случится на четвертый раз? Вот и отлично. …Итак, для начала я хотел увидеть счастливую женщину – влюбленную женщину. Меня интересовало, до какой степени счастье способно ее преобразить. Кирилл тебя кое-чему научил, по моей подсказке. Потом я тебя устроил на приличную работу… И результат превзошел все мои ожидания! Я сделал множество открытий, Тоня, благодаря тебе. Во всей банальности твоей влюбленности ты все же была прекрасна… Я так размягчился, что затянул со вторым этапом. Несмотря на то, что ты меня немного подвела: ты меня лишила некоторых ощущений… Я желал продлить твое сексуальное обучение до таких изысков, как тайский массаж или клуб садомазохистов. А ты отказалась. Нет, ты не просто отказалась! Ты категорически отказалась! Но разве ты имела право? Киря был в твоих глазах благодетелем, как ты посмела?! И ты лишила меня этого удовольствия! Ты лишила меня возможности написать несколько терпких сцен в моем будущем романе! Подобное никогда не случалось в моей жизни, мои персонажи никогда мне не перечили! Возможно, потому, что они не были живыми характерами, они были идеями, а идеи всегда полностью зависят от меня. Ты же посмела! Но тогда я тебе это простил. Вернее, я знал, что рано или поздно получу с тебя причитающееся: ведь это я твой автор, это я пишу роман! И посему на том этапе меня твое своеволие скорее забавляло… Тем не менее пора было переходить к следующей части. Положительными эмоциями я насытился, я их изучил до последней капли. Я уже знал, как напишу эту часть в романе: сначала красиво, возвышенно, поэтически… Подобной ерундой я никогда не занимался, но решил всем показать, как Я умею это делать! Читатели захлебнутся в соплях от умиления и восторга! А потом… Вот тут весь мой гений: потом я выверну эту романтику наизнанку, покажу ее примитивную пошлость, раздавлю каблуком, как окурок, все, что минуту назад возвысил! Писатель даже порозовел от удовольствия и гордо посматривал на Тоню с Кириллом, словно они уже были читателями, готовыми разразиться громом аплодисментов его новому шедевру. – Итак, – спохватился Писатель, и лицо его приобрело свое обычное выражение, – наступило время для следующей части романа. И тогда Киря начал чудить – строго по моему плану, разумеется! То путаница с его якобы фирмой, то запой, то знаки в окошко, то пистолет и пачка денег в секретере, – ты помнишь? Денег, как и пистолета, у этого дурачка сроду не водилось, – это я велел ему туда положить. Все это было моим театром абсурда, набором абсолютно бессмысленных действий и «улик», в которых ты, – как я и запланировал, – пыталась найти логику. Ее там, разумеется, не существовало, зато у тебя появились поводы для сомнений в твоем сказочном принце, в твоей большой любви. И я наслаждался твоим беспокойством, растерянностью, слезами, тщетными попытками разобраться. Я видел, как мысли бьются в твоей черепной коробочке, как гипотезы сталкиваются лбами, расшибая их в кровь, – и бесславно умирают, одна за другой, не в силах объяснить происходящее… И я уже сочинял сочные куски текста, предвкушая твое разочарование, отчаяние, страх. Как же иначе? Твой Принц свалился с белого коня в грязь: фирмы нет, денег нет, машину надо продать и квартира под угрозой. Да еще и запил! Согласись, ты ведь разочаровалась? И, поскольку я научил тебя уважать себя, научил быть женщиной, способной свести с ума любого мужика, ты должна была бросить Кирилла. Вытереть об него ноги. Так поступают все нормальные люди, а особенно женщины. Самки не могут существовать без самцов, – но сильных, надежных самцов. И, если один самец пал в их глазах – они уходят искать другого. По крайней мере, уверенные в себе самки. И я тебе подсылал приличных мужчин с заманчивыми предложениями. Разумеется, они врали о своем положении – это были нанятые мной люди. Но ты этого знать не могла и должна была ухватиться за кого-нибудь из них, как за соломинку! И вот тут ты меня подвела во второй раз. Ты этого не сделала, Антония. Ты поступила вопреки моему замыслу: осталась верна Кириллу. Я этого не понял. Это меня, скажу честно, заинтриговало… И тогда я пришел в кафе и подсел к тебе за столик. Мне хотелось вступить с тобой в прямой контакт, не через камеру. Мне хотелось потрогать тебя руками, понюхать твой запах, послушать твой голос, чтобы понять, что ты такое. Я помню складку между твоих бровей и потемневшие от ощущения беды глаза. Это было очень красиво, Антония! Я гордился собой. Я знал, откуда эта красота, откуда твоя беда, – как не знать, когда я сам сочинил сюжет! И в этом было что-то невероятно возбуждающее, острое, – даже эротичное… Я давно – или даже никогда! – не испытывал подобных чувств… Я оказался рядом со своим персонажем, – я, его создатель, творец! – и мог наблюдать, как воплощается в жизнь мой замысел, как он обрамляет мой живой персонаж, загоняет его в намеченные мною рамки, обставляет его, словно красными флажками, размечая территорию, по которой ему дозволено гулять… А ты сидела напротив меня и даже не подозревала, что этот невзрачный пожилой человек – твой Создатель!.. Оставляя тебе номер своего телефона, я не думал ни о чем, – просто сказалось нерациональное желание оказаться однажды еще раз с тобою рядом и насладиться этим дивным ощущением моего могущества. Это было так великолепно, что у меня появилось чувство благодарности к тебе за доставленное наслаждение, близкое к оргазму… Нет, более мощное, чем оргазм, – неслыханное наслаждение! Я настолько растрогался, что даже решил щедро наградить тебя, когда мой роман будет дописан… И, если бы ты дала мне все то, чего я от тебя ждал и хотел, то именно так бы твоя история и закончилась, Антония. Но ты бросила мне вызов! Ты вступила со мной в мировоззренческий спор! Кирилл вдруг громко произнес: – Тоня, ты что-нибудь понимаешь из этого бреда? – Кажется, да… К сожалению, – ответила Тоня, с вызовом глядя на Писателя. – О чем же ты сожалеешь, Антония? – ласково проговорил Писатель. – О том ли, что круто изменила свою жизнь за неполный год? Что похорошела, поумнела, получила приличную профессию и зарплату? Тоня сочла за благо промолчать, и Писатель, немного подождав, продолжил: – Я остановился на том, что, вопреки моему плану, ты Кирилла не бросила. Совсем его бросить я бы тебе не позволил, я бы нашел, как вернуть его на место. Он ведь был моим инструментом, он был авторучкой, которой я исписывал листы моего романа. Но это уже чисто технический вопрос. На тот момент меня озадачила твоя реакция, и я решил, что действую неправильно с «соблазнителями». Помнишь славного парня Женю? Который чем-то напоминает Кирилла, не правда ли? Но понятнее, добрее, лучше… По моим расчетам, уж на него-то ты должна была клюнуть! Ан нет, ты и тут уперлась! Ты мне зачем-то устроила демонстрацию благородства. Но я-то, милая, в благородство не верю. Его не существует в реальности. Существуют только идеи благородства, мертвые идеи. И посему я тебе не поверил. Ты просто капризничала. Мне даже показалось, что ты учуяла, что за Кириллом имеется некая тень, которая дергает за ниточки этой марионетки. И решила бросить мне вызов. Вместо того чтобы оставить это ничтожество, ты принялась вести следствие! Ты полезла в секретер. Ты пересчитала бутылки и поняла, что он не пьет, а прикидывается. Ты во что бы то ни стало решила докопаться до правды. И тогда я тебе подложил фотомонтажи, где Киря с другими женщинами и с тобой. И наконец-то ты пошла с ним на разрыв. Я радовался: теперь все соответствовало моему сценарию! И я мог приступить, наконец, к третьему этапу. В его программе был страх. Я желал его изучить… – Можете не продолжать, Николай Сергеевич. Все уже понятно. Вы меня обложили, как вы выразились, флажками. Вы сделали все, чтобы я не смогла вернуться в свою квартиру, – вы подкупили моего агента и жильцов. Вы сделали все, чтобы я не уехала в Пятигорск. Вы «наказывали» меня за прошлые ослушания, – и уготовили мне все то, от чего я отказалась «категорически». Вы меня чуть не утопили в бассейне, вы меня чуть не убили в машине без водителя… Вы дали мне почувствовать, что вы всевидящи и всеслышащи, что я в ваших руках… Вернее, тогда я думала, что за всем этим стоит Кирилл… Вы меня пугали – и я пугалась. Чему вы, без сомнения, радовались. Писатель болезненно поморщился. – А ведь я предупреждал… Не перебивать! Гера, сними намордник с Питти. – Я вам время экономлю, – не унималась Тоня. – Зачем рассказывать то, что и так понятно? – Понятно??? Тебе – понятно??? Ничего тебе не понятно, девчонка! Любой другой на твоем месте умер бы от счастья, от великой чести услышать мою исповедь! – Я бы вполне без нее обошлась! – Тоня вошла в раж, не понимая толком, что с ней творится. – Кто же тебя спрашивает?! Это я – Я! – желаю исповедаться. Потому что это мне – МНЕ! – доставляет удовольствие! Исповедь писателя перед своими персонажами – это ведь находка, это неизведанный жанр, это неизведанное блаженство… – Я вам не персонаж! Вы просто шизофреник! Вы себе сочинили какую-то болезненную чушь и живете в ней! При чем тут я? При чем тут Кирилл? Живите с вашими больными фантазиями и дальше, а мы – мы пошли! Она вскочила с дивана и дернула Кирилла за руку. Он ответил ей недоуменным взглядом и невразумительным движением – то ли встать и пойти за Тоней, то ли остаться на диване. И, видимо, он понял ситуацию точнее. Поскольку Писатель негромко сказал: – Спускай Питти, Гера. Отсюда никто не уйдет, пока я не дам своего разрешения. Гера взялся за защелку поводка. Кирилл дернул Тоню за руку, призывая сесть обратно. Гера отстегнул поводок. Питбуль сидел, не двигаясь, у его ног, напряженно вглядываясь в людей и пытаясь угадать, кто должен стать его жертвой. Поймав собачий взгляд, Тоня замерла. Не хватало только слова «фас». Кто станет объектом нападения, в этом у Тони сомнений не было: она. Повинуясь руке Кирилла, она села на диван. – Разумное решение, – прокомментировал Писатель. – Теперь, когда все акценты расставлены правильно, я могу продолжить…