Притворись моей рабыней

При мысли, что Пашка её поднимал и переносил (а это означает, что он до неё … дотрагивался), у Алисы появилось странное ощущение. Незнакомое и приятное. Мысли сразу перескочили на их вчерашний разговор. Факт Пашкиного прикосновения оказался особо волнующим именно на его фоне. Какие невероятные, неожиданные вещи он ей высказал. Приятные чрезвычайно, но наслаждаться этим было проблематично. Из-за того, что отнести их к себе довольно сложно. Трудно поверить, что это он действительно о ней говорил. Вот если бы о ком-то другом — в такое восхищение кем-то другим Алиса поверила бы. А в восхищение собой? Алиса пока не привыкла к комплиментам. А тем более к такому безудержному, абсолютному восхищению и обожанию, которое проявил Паша. Который сам вряд ли осознавал, насколько волнующие вещи он высказал своей подружке. И какой переворот они произвели в Алисиной душе. Эта абсолютность его обожания смыла, снесла что-то в прежнем Алисином самооощущении. И она же включила в Алисе что-то новое, пока мало ей понятное. Среди нового было удовольствие от обожания. Взволнованность обожанием. Если бы Алиса была более опытной в подобных ощущениях, то она поняла бы, что она различила в Пашкином невинном обожании зачатки желания. Даже вожделения. Пока нежные и хрупкие, но с огромным потенциалом. Со своей стороны, она впервые почувствовала себя желанной. И ощутила желание оставаться такой же желанной и впредь. Ровесники если и имели что сказать симпатичной и обаятельной Алисе, то стеснялись откровенничать. Да и полагали, что неспроста она всегда приглашает в спутники Гераскина. И также неспроста он никогда не отказывается от этих предложений. Ещё и сам постоянно куда-то её тащит. В какие-то мероприятия. А мужчины старше не считали себя вправе говорить что-то обольщающее слишком юной девушке. Не считали нужным «смущать её покой». Да и не хотели морочить голову такой редкой умнице, искренне уважая Алису. Пашины слова были так похожи на признание в любви. Хотя о любви он не произнёс ни слова. Но всё же они не были никаким признанием в любви. И это было очень хорошо. Так как они были чем-то намного более ценным, чем признанием в любви. Паша, наверное, никакого признания и не подразумевал. Он просто со своей обычной непосредственностью выплеснул свои впечатления. Нимало не заботясь о том, какое впечатление его слова могут произвести на Алису. Он просто постарался поточнее ответить на её же вопросы. И именно поэтому сказанное им было куда лучше любого признания в любви. Алиса подумала, что никогда бы не догадалась, что он так к ней относится. Никогда. Если бы он сам лично вчера не сказал. Нет, он конечно хорошо к ней относился. Даже очень. Даже слишком. С уважением, симпатией, дружелюбием, теплотой. Как к уважаемому товарищу и как к любимой сестрёнке. Но то можно было принять за нормальное дружеское отношение очень доброго мальчика. А теперь после его откровений ясно, что его отношение к ней, оказывается, куда более … возвышенное. Подумав, Алиса снова пришла к выводу, что не может найти в себе ничего такого, чтобы так к ней относиться. Чтобы хорошо относиться — сколько угодно. К ней все хорошо относятся. С уважением и симпатией. Но чтобы ТАК? Алиса поёжилась от градуса Пашиного восхищения ею. Нет, Пашка наверняка преувеличивает её достоинства. Где-то он наверняка что-то напутал… Может, Пашка просто придумал себе некий идеал и вообразил, что она соответствует этому идеалу? Жаль, конечно, было бы, если дело именно так обстоит. Быть для Пашки его идеалом, ТАКИМ идеалом было бы весьма лестно. Вот только соответствует ли она его представлению об идеале? А не то не получилось бы, как у Владимира Семёновича: «Но идеал связать не мог в археологии двух слов — И Федя его снова закапал»