Аконитовая дилогия: Тридцать дней и ночей

13 день

Утром, пока Дора спала, Римус вышел прогуляться. Ему нужно было о многом подумать, а когда она рядом, он не мог рассуждать здраво. Вчера он сначала поцеловал её и только потом подумал, что не надо было афишировать отношения с Дорой. Эгоистичный поступок: ему-то ничем не грозит его хвастовство, а вот Тонкс рискует потерять работу. Да, он попросил близнецов не сплетничать о том, как они выручили своего профессора, хотя бы о том, для кого именно он просил контрацептивы. Но остальные? «Всё это ужасно глупо», — подумал он. — «Серьезный человек, а вляпался в какие-то идиотские истории, кондомы вот выпрашиваю у подростков». Кстати, вчерашний небольшой запас, предложенный Фредом, уже истощился, надо купить новые. Он хотел быть осторожным, но каждое воспоминание о Доре, каждая её шутка, каждый стон, который звучал в его ушах потом, её запах яблок и выпечки, — они всегда были с ним, будто она никогда не покидала его, будто шла и этим холодным утром рядом с Римусом. *** Когда он впервые обратил на нее внимание? Да в первую же встречу. На Дору сложно не засмотреться. Своими вечно меняющими цвет и форму волосами, ярким лаком для ногтей, экстравагантной одеждой, своим озорством, с каким она то пародировала других членов Ордена, то прилепляла себе утиный нос или кошачьи уши, она приковывала к себе внимание, иногда даже не намерено. Её настроение отражалось во внешности, когда она была среди своих. Она была острой на язык, и это роднило её с Сириусом, ее дядей. Удивительно, но они не очень хорошо ладили: шутки Доры были беззлобными, в то время как Бродяга мог парой фраз просто уничтожить человека, придумать ему обидное прозвище или ударить по больному месту. Кажется, впервые он всерьёз заметил её, когда Сириус отпустил очередную колкость в адрес Молли, и Ним его осадила: — Он не твой сын, Молли, и не тебе решать, опасно или нет, — сказал Блэк женщине, которая столько лет заботилась о Гарри как о родном. — Ещё бы, решать будет человек, который не способен даже о прическе своей позаботиться, — сказала Дора и растрепала дядины волосы. Бродяга рассмеялся. Он не мог рассердиться на племянницу, но и продолжить спор на повышенных тонах уже тоже не получилось бы. Вот так одним жестом Дора могла поставить на место того, кто наводил ужас на половину Британии, и заполучить в свои союзницы женщину, которую по праву боялись все в Ордене Феникса — Молли. *** «Кажется, именно после этого случая Блэк начал укладывать волосы?» — подумал Римус. — «Надо сказать Тонкс, она посмеётся». Черт возьми. Он не способен и пяти минут подумать о чем-нибудь, чтобы не поделиться с Ним. Кажется, легче отыскать лекарство от ликантропии, чем бороться со своей привязанностью к Доре. Только где его взять? Домой Римус зашел, полностью уверенный, что они с Дорой первым делом пройдутся по всему, что знают о Беллатрисе, поместье Малфоев, Фенрире Сивом, состоянии современной медицины и исследованиях. Но когда он зашел в спальню, он увидел Дору. Она лежала спиной к нему, и одеяло сползло с голых плеч. В полутемной спальне — ни окна, ни балкона — было мало света, и он падал на её естественные русые волосы, что прикрывали обнаженную спину. Он проследил взглядом линию спины до изгиба в талии и забыл и про свою болезнь, и про страхи за свою любовь, и про Министерство, и про Волан-де-Морта со всеми прихвостнями. *** Римус только что вернулся с прогулки, быстро хлопнул ящиком прикроватного столика и разделся. — Мы с тобой, конечно, идиоты, — сказала Дора, сладко потягиваясь в кровати, когда Римус залез обратно под одеяло и кровать заскрипела под его весом. — Почему? — Римус притянул ее к себе, и Дора положила голову ему на плечо. Он тёр свои ладони, чтобы они поскорее согрелись и не обжигали холодом его девушку. — Если бы не поругались два дня назад, могли бы вчера напроситься в Хогвартс-экспресс и прокатились бы с Джинни и другими. Странно, что Дамблдор вызвал их в школу на неделю раньше. — Наверное, решил, что там будет безопаснее, учитывая побег Беллатрисы. И хорошо: детей надо держать подальше от битвы. — Ты слишком о них всех печешься. Некоторые из них совсем не дети. С Фредом и Джорджем ты, кажется, обсуждал вполне себе взрослые дела. Вчера. Римус покраснел. Дора оказалась довольна эффектом и хихикнула: — Джинни меня подкалывала, когда я помогала ей собираться. То, что близнецы поделились с тобой презервативами, скоро узнает, наверное, половина Хогвартса. — Что? Какое кому дело до меня? — Ну, ты любимый преподаватель не только тех, кто имеет отношение к Ордену Феникса. Хочешь — верь, хочешь — нет, но тебя обожали многие студенты в Хогвартсе — Пока не выяснили, кто я. Дора решила пропустить это замечание мимо ушей: — Ничего, поедем в следующий раз, хочу навестить Хогвартс. — Не думаю, что остальные родители обрадуются, увидев меня на вокзале среди толпы детей. И ты теперь в опасности: что если кто-то из свидетелей вчерашнего поцелуя расскажет про нас? Тонкс тяжело вздохнула, но спокойно сказала ему: — Мне всё равно, если Министерство хочет меня наказать за отношения с тобой, тем хуже для Министерства. Лгуны, которые поджали хвост и делают вид, будто Волан-де-Морта нет. Я скоро сама уволюсь оттуда. И прежде, чем Римус, успел возразить, она зажала ладонью ему рот и сказала: — Но если тебя это беспокоит, то не волнуйся. Джинни сама первая подняла эту тему и сказала, что про меня ни они, ни другие дети ничего не скажут, не глупые. Она сняла пальцы с его лица и поцеловала его в уголок верхней губы, где уже отрастали усы, и сказала: — Мне кажется, в Хогвартсе ты сделал многое, чтобы развеять антивервольфую истерию. Они все ведь когда-нибудь повзрослеют и станут принимать решения, какой будет магическая Британия. — И вспомнят оборотня, который чуть не сожрал детей, когда ему дали шанс вести нормальную жизнь? — Нет, Римус, они вспомнят прекрасного учителя и наставника, умного и доброго. Она заметила, что Римус не очень-то верит в эту идиллическую картину, и решила его смутить: — А девушки припомнят ещё, как при виде тебя они впервые осознали свои daddy issues. — Ним! — все-таки как легко заставить его покраснеть! — Я не шучу. Гермиона говорит, по тебе вздыхали девчонки с курсов постарше и обсуждали в гриффиндорской гостиной, откуда у тебя такие шрамы, — подмигнула она. — Как ты сказал, таинственный незнакомец в шрамах? Ну не незнакомец, но всё равно ох какой загадочный. — Да ты шутишь! Кому сдались мои шрамы? — Многие девочки считают шрамы привлекательными. Я, кстати, считаю их у тебя очень сексуальными. И на лице, и вот здесь, — теплой рукой она погладила отметины на животе Римуса, которые он больше не скрывал. — Теперь понятно, чем я тебя привлек. — Нет, Римус, не этим. То есть, возможно, и этим, но в целом скорее нет. Потом расскажу, не отвлекай меня. — Прости-прости, продолжай. — Твои шрамы на теле. Они меня навели на мысль. Когда я их увидела вчера, мне крышу сорвало. Они же говорят о том, какой ты сильный. Ты пережил такое нападение и выжил. Кожа затянулась. Твоё тело говорит о том, сколько в тебе воли и желания жить. Римус поцеловал её в щеку и прижал к себе и почувствовал, как его член наливается кровью и в голове не остается места для других мыслей. Он не стал думать о том, что тринадцать лет жил одиночкой и мечтал о смерти и вряд ли это говорит о его желании жить. Он не стал думать о том, что если кто и полон жизни в их паре, то это Дора, улыбчивая, взбалмошная, эмоциональная Тонкс, которая так громко смеется и так сладко стонет, когда его пальцы касаются её вульвы. Он подумал только о том, как ему повезло с ней и как яростно, до одурения сильно ему хочется сейчас её взять. — И да, смотрятся они очень соблазнительно. Дора почувствовала жар его кожи. Римус посмотрел затуманенным взглядом на Дору и его желание передалось ей. Она оседлала его и поцеловала в губы, ласково поглаживая его шрам у виска. Игриво коснулась его языка своим, провела пальцами по взъерошенным волосам, трепетно приподняла бедра, чтобы легко коснуться своей обнаженной грудью к его груди, подразнить его, раззадорить. Ей удалось, ему захотелось не просто нежности, а страсти, почти животной. Он прижал её к своему телу и перекатился на кровати. Дора оказалась под ним, изумлённая, влюбленная. Пока он надевал презерватив, она снимала с себя трусы. Он поставил её на коленки, положил свою широкую ладонь ей на лобок и пальцами погладил ее клитор. Убедившись, что она уже увлажнилась и хочет его, он глубоко вошел в неё, схватил ладонью за горло и притянул все её тело рукой себе. Он почувствовал грудью ее спину и зад, и это сводило с ума. Он жестко и страстно толкался в нее сзади, не ослабляя хватку на горле одной рукой, а второй рукой лаская её клитор. Он ощущал свою власть над ней, он больше не изучал её — он уже знал, как и чего она хочет. Ей хотелось, чтобы то, что он делал с ней, продолжалось, чтобы он не останавливался и не нежничал. Его захватила страсть, почти животное желание совокупления, и он поддался ему, всем своим существом, каждым толчком доказывая, что это тело хочет не просто выживать, но жить на полную, получать столько удовольствия, сколько влезет, иметь любимую женщину так, как только они оба этого захотят. У неё перехватило дыхание. Он горячо дышал ей в затылок, и она уменьшила длину своих волос, чтобы лучше прочувствовать его дыхание у себя на шее. Вид обнажённой кожи, крупных артерий, бьющейся жилки рядом ещё сильнее взвинтил его, он глубоко вошел и замер, кончая. Он громко выдохнул ей в ухо, будто насытился чем-то очень желанным. Она услышала, как он пытается ей сказать что-то. «Будет больно — перестану», — отрывисто прохрипел он. А потом он прихватил её зубами за шею и еще несколько раз толкнулся внутри неё, быстро и сильно сжимая её половые губы и потирая ими о клитор. Он просунул палец между губами и несколькими отрывистыми движениями унес её мысли туда, где ни о чем не думается, где есть только шум в ушах, дрожь всего тела, удовольствие и стоны. Она подалась сначала к нему навстречу задом, но руки отказали ей, она обмякла и они едва удержали равновесие. Римус успел её перехватить и откатиться с ней в бок, чтобы не задеть её. *** Когда они отдышались, Римус сказал, поглаживая ее шею: «У тебя родимое пятно здесь». Дора захотела было его спрятать, но он поцеловал его: коричневый кружок у основания, рядом с правой ключицей. «Я его всегда стеснялась», — сказала она. «Я больше не прячу свои шрамы на боку. Могу я попросить об ответной услуге? Не прячь его больше? Оно мне очень нравится», — попросил Римус. «Только при тебе», — сказала она. «То жестко трахаешь, то говоришь про ответную услугу, такой ты интересный», — сказала она. И добавила: «Мне ужасно это нравится».