Мы были сыны 1812 года

В ту ночь было тихо и спокойно. Месяц мутнился на тёмном беззвездном небе; студёный воздух, казалось, замер на время, перестав клубиться тёплым паром. Во дворце всё тоже на время утихло: ни в одной комнате не горела свеча, не поскрипывали половицы, не шуршал мягкий дорогой красный ковёр под ногами слуг, не открывались двери. Всё пребывало во сне. Уткнувшись замёрзшим носиком в шею возлюбленного, дремала Елена, прижимаясь озябшим телом к тёплой груди Николая. Мужчина, приобняв невесту, глубоко и размеренно дышал, отдыхая от тяжёлого дня. А каким ему ещё быть? Столько забот, обязанностей, встреч... И везде надлежит вести себя как подобает Великому князю, Цесаревичу и брату императора. Николай Павлович всё это прекрасно понимал, его учили с детства: в одежде - опрятность, в голове - порядок, на языке - смоль. Но иногда так хотелось подурачиться, сказать какую-то глупость, выпить вина натощак или бросить шинель на кресло и там её и оставить. - За любую слабость платят дважды,- эту мысль, когда-то услышанную от Кутузова, Николай Павлович всегда держал в голове. За любую слабость платят дважды. В то же время в маленькой квартире Рылеева звенели бокалы и слышался смех. Молодые мужчины вели оживлённую беседу о политике, пока девушка лениво перелистывала страницы последнего номера пушкинского "Современника". - Чего же Александр медлит?- упав на диван, развязно проговрил Бестужев.- Всё же как на ладони, ничего ведь не отвлекает! - Это не только он, но и правительство мешкает, ведь оно - это отражение императорских настроений.- крутя хрусталь в руках, начал Муравьёв-Апостол.- Говоря же об изменениях, то это мы не должны мешкать! - Именно, Сергей Иванович!- произнёс Рылеев, вставая из-за стола.-Грядёт новое время. Наше время. Монархия слишком задержалась в нашей стране. Взгляните на Европу: как живут люди! Благодать, свобода! А мы? Мы что? Неужели хуже?! Так отбросьте все предрассудки! Все страхи прочь! Такого великого шанса у России не было давно и не будет ещё долго. Так вперёд, вперёд навстречу свету, либерализму! Прочь крепостничество, рабство, абсолютизм! Довольно преклонять колени и ломать спины перед теми, кому повезло родиться в семье императора! -Полностью согласен, Кондратий Фёдорович.-отозвался Пестель, положив руку на плечо поэта.- России нужна республика. -Республика?- удивлённо проговорил Рылеев.- Павел Иванович, Вы готовы доверить народу руководить делами государства? - Не руководить, а помогать руководству.- сказал Трубецкой, поднимаясь с кресла.- Но должен признать, что разделяю удивление Кондратия Фёдоровича. Люди не настолько образованы в сфере политики. Боюсь, они будут не помощники, Павел Иванович. Высшую силу должен иметь Парламент и Конституция. - А император?- подал голос Муравьёв-Апостол, наклоняясь на стуле. - Он будет при нас. Убивать ни Александра, ни Николая, ни Михаила, ни Старогородскую я не вижу смысла: нас не примет народ.- делая паузы, медленно проговорил Трубецкой.- Стоит быстро расставить всё по своим местам либо переговорами, либо... - Да. Нужно сделать революцию: коротко и без большой крови.- беря бокал в руки, отозвался Пестель.- Но я всё же не разделяю Ваш либерализм. Показательная порка нужна для устрашения. - Показательная порка?- удивлённо вскинув брови, спросила Анна Павловна, выходя в центр комнаты. Она весь разговор металась взглядом от Трубецкого к Пестелю и обратно. - Это же якобинство! Жестокость!- подойдя к мужчине, продолжила Новогородская. - Братья будут мешать,- сквозь зубы начал Пестель,- Александр всё ещё у власти; Константин со своей женой-полячкой сидит в Варшаве, окружённый армией, и, судя по всему, не собирается отрекаться от трона... - Он уже не император!- громко прервала Павла Анна.- Он женат на Грудзинской, что не совместимо с указом о престолонаследии, в котором говорится, что власть передаётся от отца к старшему сыну или брату государя... - Кончайте умничать, Анна Павловна!- сухо прервал её Пестель.- Не зазнавайтесь. Женщинам это не идёт, знаете ли. А я закончу: пока будет решаться вопрос о месте на троне, мы захватим власть. Прямых наследников не будет, а значит это наш шанс. - Позвольте, mon cher, но это ведь бред! Вы разве имеете представление о том, как управлять государством? Может, Вы разработали чёткую программу? Уже знаете, что сделаете в первую очередь? Прошу прощения, но Вы не имеете ни малейшего понятия о том, как управлять страной! - Идите к чёрту! - махнув рукой, грубо крикнул Пестель и, резким движением схватив шинель, направился к выходу. Остальные мужчины, кто с недоумением, кто с восторгом, смотрели на Новогородскую, не решаясь пошевелиться. - Похоже, мы не сошлись во мнениях,- прошептал на ухо Трубецкому Рылеев, пригубив бокал с вином. Тихо шуршало перо по бумаге. Тускло догорала сальная свечка в старом, ржавом подсвечнике. Поскрипывала деревянная рама. Сильно нагнув голову к бумаге, силясь разглядеть сквозь сонные слёзы выписываемые буквы, Новогородская писала письмо к Арине Семёновне, матери Её Величества: "Liebe Arina Semenona, Ich schreibe Ihnen mit meiner größten Bitte. Ich weiß nicht, was das Schicksal für mich bereithält, aber ich habe das Gefühl, dass sich meine Situation in Petersburg bald unglaublich verschlechtern wird. Da ich weiß, mit welcher Angst und Liebe Sie Ihre Tochter behandeln, bitte ich Sie, sie so bald wie möglich zu besuchen. Ich bin sicher, sie wird unglaublich zufrieden mit Ihrer Ankunft sein, da es ihnen momentan schwer fällt. Mit großem Respekt und Ehrfurcht Anna Novogorodskaya"* Докончив письмо и отбросил перо, женщина обхватила голову руками. Ей казалось, что всё, что она делает бесполезно. И служба, и книги, и клубы, и даже это письмо — всё пустое. Утерев слёзы, Анна оглянулась и, встав, закрыла окно и убрала стол. Взяв письмо и личные вещи, невысокая фигура с растрёпанными волосами рассеянно вышла из заброшенной церкви. Держал в руках бокал, поэт прошествовал к столу, уставленному другими бокалами, рюмками, широкими блюдами с закуской откупоренными бутылками и несколько разбросанных номеров модных журналов. Оторвав тонкими, красивыми, с ухоженными ногтями и надетым на безымянный палец обручальным кольцом пальцами небольшой кусочек бумаги и попросив у друзей перо, Рылеев вывел аккуратным подчерком: "Поясной поклон, благодарствие За совет да за милость царскую, За карманы твои порожние Да за песни твои острожные, За позор пополам со смутою, — За любовь за твою за лютую. Un ami bien-aimé**" Он ловко свернул бумагу вдвое и положил её в карман панталон.