Forgiven. Искупление

Я знаю, что за нами наблюдают. Знаю это так же хорошо, как и то, что мне за это сильно достанется. Чуть позже. Мой персональный монстр не спустит мне эту выходку. Но я ни на секунду не пожалею. Опускаю голову на его плечо и делаю глубокий вдох, стараясь полностью пропитаться таким родным его ароматом. Всё тот же. Его рука на моей талии. Сжимает крепко, но бережно, не делая больно. И от этого непривычно. Слёзы, скопившиеся в уголках глаз, так и норовят излиться на щеки, смывая косметику и гордость к чертовой матери. Мы танцуем под Andrew Belle — In my veins, и не без усмешки я отмечаю, что это именно наша песня. У нас никогда не было ничего общего, но вот сейчас, спустя пять лет, появилась хотя бы она — наша песня. И я не хочу ни с кем делить эти три минуты, что у нас есть прямо сейчас. Слишком они мне дороги. У каждого человека есть своя маленькая вселенная. Та самая, в которой он исчез, сгинул, оставил весомую часть своей души. Иногда, поздними вечерами, мы очень скучаем. Мучаемся, предаемся воспоминаниям. Храним это сокровенное в глубинах сердца. Сами едва ли достаем. И пусть конец был печальным или не таким, каким его хотели видеть мы, что впрочем, не отменяет его печали, но когда-то это нас спасает. И даже, возможно, не раз. А порою, воспоминания убивают нас до такой степени, что хочется кричать во весь голос, срывая его, рыдать навзрыд или просто упасть от бессилия. И больше никогда не подниматься. — Где ты была? — хриплый низкий голос прямо над ухом, и я невольно вздрагиваю. До сих пор кажется, что всё это — просто сон. Так просто не бывает. Не в реальной жизни. — Тише… — утыкаются носом в его ключицу, спрятанную под черным пиджаком, а под ним, под белую рубашку. Он никогда не любил официоз, но знал бы он, как сильно этот стиль ему шел. Я не хочу говорить. Нельзя тратить время на пустые разговоры. — Дай подышать… — практически молю об этом, готовая разрыдаться прямо сейчас, прямо у его ног. Молчит. Слышу, как сбивается его дыхание. Отсчет пошел. Нам осталось меньше двух минут. Воздуха мало. Я ощущаю, как он бережно сжимает шелковую ткань моего невероятно дорогого платья на талии и полной грудью вдыхает аромат моих волос. Несмотря на то, что мы были положительно несчастны вместе, мы не могли перестать любить друг друга — я поняла это вот сейчас, спустя пять лет разлуки. Я знаю, он любит меня. Я знаю. Знаю это как и то, что лишь уверенность в его любви ко мне помогает мне держаться. Кажется, чем несчастнее мы были, тем сильнее привязывались друг к другу. Столько всего произошло за это время. Столько всего… А как он его прожил? Вспоминал ли меня так же часто, как вспоминала его я? Искал ли мои черты в лицах и фигурах незнакомых ему женщин, как я искала его в незнакомых мужчинах? Скучал ли? Тосковал ли? А вдруг нет? Даже думать боюсь. Я тосковала по нему. Как собака по любимому хозяину. Да и то, мне кажется, я и тут опередила четвероногую. В особо темные и холодные дни, единственным огоньком, который меня согревал — была едва ли догорающая надежда, что он сейчас придет. И будет не так больно и страшно. Не хотела ни есть, ни пить, жизнь со временем потеряла краски, заиграв черно-белыми тонами, и тогда уже просто спасали красочные сновидения, в которых он ласкает меня, прижимает к себе, целует, держит за талию… да что угодно, лишь бы с ним! По страшному тосковала. Не знала, что человек способен так скучать. «Oh you're in my veins And I cannot get you out».* Песня медленно сошла на «нет». Останавливаться не хотелось. Отрываться не хотелось. Уходить не хотелось. Больше нет. Устала. Остановилась. Хотелось губами прикоснуться к широкой шее и зацеловать. Зацеловать так, как еще никогда, ни разу и никого. Зацеловать, выплескивая все то, что накопилось за эти несчастные пять лет жизни вдали друг от друга. Если бы он только знал… В старинных арабских лечебницах к тяжело больному советовали привести того, кого он ждет. Если человек скрывал, что в душе ждет кого-то особенного, его брали за руку, нащупывали пульс и перечисляли имена. На том самом имени пульс учащался. Организм давал сигнал. Именно его и нужно было привести. Как ни парадоксально, боль отступала. В нашей жизни есть такие люди, которые своим присутствием могут исцелить нас, залатать раны, подарить то самое бесценное счастье. Эти три минуты стали самыми спасительными для меня за последние полтора года. Не знаю, насколько мне их теперь хватит, но я смогу. — Дамы и господа! — довольно-таки красивый на вид мужчина поднимается на сцену и поднимает руку, в которой был зажат бокал с шампанским, явно призывая повторить за ним. Едва ли отрываюсь от Эрика, встаю рядом и совсем сникаю, когда понимаю, что сейчас будет. Плечи опущены. Лямки дорогого платья стали самым настоящим грузом. Неподъемным. Непосильным. Эрик хочет взять меня за руку, но этого ни в коем случае нельзя допустить. Аккуратно одергиваю руку и замечаю, что мужчина со сцены, всё же, уловил этот момент. Зажмуриваюсь и делаю глубокий вдох. — Благодарю вас за то, что нашли время и посетили сегодняшний вечер! — в его глазах беснуются черти. И это ничем хорошим не закончится. Во всяком случае, для меня. — Выпьем же за скорейшее объединение двух сильных фракций! — он пригубил шампанское и продолжил, — За шанс находиться здесь я хочу поблагодарить свою девушку… Лина, дорогая, подойти! Даю себе пару секунд, чтобы прийти в себя и ни в коем случае не обернуться на Эрика, хватаясь за него как за последнюю соломинку, как за спасательный круг. Это слишком больно. Натягиваю на лицо широкую улыбку и едва ли коснувшись тыльной стороной ладони руки всё еще любимого мужчины, плавно иду на сцену. Дерек подает мне руку, и я, с видом невероятной благодарности принимаю её. Правду знаем только мы вдвоем. Никакой благодарности он от меня не получит. — Самое время объявить нашим дорогим гостям, — он приторно сладко целует меня в макушку и сильнее прижимает к себе. С трудом сдерживаюсь, чтобы не поморщиться и продолжаю улыбаться. Кукла. Поломанная кукла. Я не его любимая девушка, коей он хочет представить меня всему миру сейчас. А он не мой любимый мужчина. Дерек берет мою левую руку и надевает усыпанное бриллиантами кольцо из белого золота на безымянный палец. — О помолвке! Восторженный зал громко аплодирует, поднимая за нас бокалы. Делаю вид, что безмерно счастлива, а у самой глаза на мокром месте. Все думают, что от того же счастья. Но опять же, правду знаем только мы вдвоем. Замечаю Эрика и уголки губ слегка приподнимаются в грустной улыбке. Он, не моргая, осматривает вначале меня, затем моего будущего мужа. Губы плотно сжаты в тонкую полоску, а костяшки побледнели — с такой силой он сейчас сжимал кулаки. Даже подумалось, что было бы неплохо, если бы он сейчас хорошенько так приложил меня. Тогда бы все закончилось. Моя нижняя губа дрожит, а по левой щеке предательски скатывается слеза. Я знаю, он возненавидит меня. Не обольщайся, Эрик, меня сгубил не ты, а твое отсутствие.