***
— У меня всего полчаса, Рон, — виновато сказала Гермиона, — и здесь нам не дадут поговорить. Давай немного пройдёмся? Рон молча кивнул, не сводя с неё глаз. Он был явно потрясён переменами, и дело здесь было вовсе не в суперкороткой стрижке, которая — он не мог не признать — очень ей шла. Дело было в другом — её глаза горели каким-то лихорадочным блеском, и она словно светилась изнутри. Они вышли из министерства и неспешно двинулись по оживлённой улице. — Гермиона, я… — неуверенно начал Рон, — мне подумалось… мне хотелось бы… попробоватьначатьвсёсначала, — выпалил он на одном дыхании. — После нашего разговора на Гриммо я всё время думал о тебе, и… Гермиона остановилась и взяла его руки в свои: — Рон, — мягко сказала она, смотря ему прямо в глаза, — у меня есть другое предложение. Давай станем лучшими друзьями. Из уважения к тому, что нас связывало. Ты навсегда останешься особенным для меня человеком, моим первым мужчиной. Мне бы очень хотелось, чтобы мы снова много значили друг для друга, но уже как друзья. Время изменило нас обоих, и я считаю, что возврата к прошлому быть не может — мы уже не те влюблённые подростки. Но я хочу такого друга, как ты, Рон. Потому что ты — замечательный, и я знаю, что всегда и во всём смогу на тебя положиться. Как и ты на меня. Рон выслушал её с непроницаемым лицом, а затем притянул к себе и обнял. — Спасибо, — прошептала она, стараясь не разреветься. — Ты же всё понимаешь, да? — Конечно, — так же шёпотом ответил он. — Ты его любишь? Гермиона замерла. Он знает?! Но откуда? — Совсем стыд потеряли! Тискаются прямо на глазах у всех! Другого места не нашли, что ли? — раздался вдруг сердитый голос, и мимо них, ворча и испепеляя взглядом, проплыла весьма габаритная дамочка постбальзаковского возраста. Рон расцепил руки, отступил на шаг и, не глядя на Гермиону, негромко произнёс с явным сожалением: — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Она поймала себя на странном ощущении. Никакой неловкости, угрызений совести, чувства вины — ничего. Только благодарность ему за общее прошлое и за понимание, здесь и сейчас. А ещё за уверенность в том, что они смогут вывести свои отношения на другой уровень — останутся близкими друг другу людьми. — Что ж, давай попробуем… просто дружить, — он всё же нашёл в себе силы посмотреть на неё и, поцеловав в щёку, быстрым шагом направился по улице дальше. Гермиона выдохнула, быстро свернула в ближайший переулок, огляделась и аппарировала в Коукворт.***
Забыть обо всём в его жарких объятиях. Растаять в его сильных руках. Утонуть в его восхищённом взгляде. Потерять голову от его страстных и нетерпеливых поцелуев. Сойти с ума от его нежности. Забыть… Растаять… Утонуть… Потерять голову… Сойти с ума… Впрочем, одна мысль всё же стучала набатом в висках — сколько бы им ни было отпущено, она будет благодарна за каждое мгновение рядом с ним. От неё исходили волны блаженной, сладостной неги, безмятежной расслабленности и эйфории. Северус приподнялся на локте и вгляделся в её лицо. Невероятная, необыкновенная, ни на кого не похожая. Настоящая. И она принадлежит только ему. Он вдруг испытал довольно болезненное, крайне неприятное ощущение, что она могла чувствовать всё это с другим мужчиной, что кто-то другой обладал ею. Даже не имея представления о её бывшем муже, Северус люто возненавидел его в эту минуту. А заодно и всех мужчин, которые посмеют хотя бы допустить мысль о том, чтобы дотронуться до неё. «Ты моя. Только моя». Сигнальные чары безжалостно выдернули их обоих из умиротворённой истомы. Северус, чертыхнувшись, мгновенно оделся и спустился в прихожую. Ещё до того, как открыть дверь, он, применив заклинание обнаружения, изумился незваному гостю. А, точнее, гостье. Ей-то что здесь понадобилось? Помедлив несколько секунд, он всё же распахнул дверь. — Добрый день, Северус. Прости за вторжение, но мне срочно нужно увидеть Гермиону.