Я только прошу, не забывай меня

       Иногда мне казалось, что от всего происходящего вокруг у меня едет крыша. А потом я понял, что мне это вовсе не кажется.        Когда я размышлял о том, что происходит с пропавшими людьми, одной из версий, самых жутких и пугающих меня, была та, в которой маньяк (и почему я тогда не подумал о целой группе маньяков?) затаскивает своих жертв в подвал, приковывает их, а потом пытает до смерти. Иронично, но именно в подобном положении я оказался полтора месяца спустя, прикованный в холодном подвале за шею к стене, запертый (и зачем тогда цепь, если я все равно уже под замком?) в подвале, в одиночестве и тишине. И самое интересное, я так же не знал, что ждёт меня дальше.        Атмосфера этого места давила на меня капитально. Плотная тишина, казалось, давит на уши, и я изредка дергал головой, игнорируя боль в шее, чтобы услышать звенящий звук цепи и убедиться, что я до сих пор не оглох. К сожалению, со зрением так не работало: та тусклая лампочка, что горела в коридоре и проникала сквозь щель сюда, кажется, полностью перегорела, и тот свет, что виделся мне на кирпичной кладке стены, был сродни галлюцинации. Иногда мне хотелось закричать от поглощающей сознание тишины, но из горла не издавались даже хрипы.        Иногда мне казалось, что я слышу, как течёт кровь по венам, как громко она циркулирует, и как оглушительно, но в то же время медленно стучит уставшее сердце. Сглатывание слюны давалось болезненно, горло с силой резало, и было так сухо, что я нёбом чувствовал, насколько шершавый у меня язык. Сколько я так сижу здесь? Час? День? Может, всё-таки прошла вечность? Теперь те часы в медпункте, что я провёл под тиканье, казались мне гораздо счастливее. Сколько человеку нужно провести в таком месте, чтобы окончательно загнуться, если не физически, то хотя бы морально? А вималиуму?        На время я забывался беспокойным сном, но, когда открывал глаза, все равно продолжал видеть ту же непроглядную тьму. Состояние было, как во время сильной простуды. Все тело ломило, и, если я находил силы пошевелиться, то затёкшие конечности пронзало болью, и все остро отдавалось в шее, голове и висках, будто при жаре. Одежда, промокшая от дождя ещё вечером, так и не просохла за все это время в сырости (или просто прошло не так много времени для этого?), охвативший меня озноб мешал адекватно мыслить. Все, о чем я думал, казалось мне медленно плывущим дымом, у которого нет цели, времени, который никуда не спешит, переплетается и такой густой, непроглядный, тягучий…        Я несколько раз забывался беспокойным сном, в котором не было ничего цельного. Абстрактные образы, навязчивое бормотание и неутихающее чувство голода, будто даже мозг отказывался шевелиться. Дышать было больно, будто на грудную клетку кто-то сильно давил, а копчик, с которого я не вставал ни разу за все время пребывания здесь, уже даже не чувствовался от боли и холода. Я закрыл глаза, попытавшись ещё немного поспать; сухие глаза больно резануло, словно песком, и я уже даже не знал, что было больнее: двигать шеей или глазами. Я не был уверен, что я до сих пор не парализован, да и проверить мне этого не удавалось: ледяные пальцы рук и ног отказывались двигаться, и только редкие судороги успокаивали меня, что я все ещё жив, что я борюсь, и что у меня просто заканчиваются силы.        Мерзкий громкий скрежет долетел до моих ушей, и как будто по самому мозгу прошлись ногтями. Я поморщился, надеясь, что громкий гул закончится; как только он начал стихать, я услышал быстрые легкие шаги.        — Ну что, как поживается в заключении?        — Умоляю, Лив, потише, – прокаркал я севшим голосом. – И так в ушах шумит.        За дверью послышалась возня, после щёлкнул замок, и дверь приоткрылась, пуская в комнату немного света. Оказывается, лампочка не перегорела, это я отказывался ее видеть. В двери появился силуэт девушки, она быстро зашла и осмотрелась. Лица ее не было видно, но Лив недовольно цокнула, отчего не сложно догадаться, что ее взгляд, как всегда, выражал пренебрежение. В руках она держала что-то очень вкусно пахнущее, и мой желудок завыл так громко, что было стыдно даже в таком состоянии. Оливия несдержанно усмехнулась, а после попыталась спародировать этот звук.        — На, ешь, тебе тут передали, – на колени мне опустилась тарелка, а в замёрзшие деревянные пальцы сунули стакан с водой, заставив его сжать.        Первые глотки дались мне очень тяжело: горло сдавило так, будто оно намертво слиплось, и, подавляя рвотный позыв, я все же проглотил. Стакан опустел так быстро, мне казалось, будто я смогу выпить таких ещё с десяток, даже если горло от каждого глотка нещадно резало. Переведя взгляд на тарелку, я принюхался и слабо оттолкнул ее.        — Это не свинина.        — Конечно, не свинина, – Оливия хмыкнула. – После вчерашнего Андор так взбесился, что не удивительно, что он запретил приносить ее тебе. Сказал, что «слишком долго потакали желаниям неблагодарного щенка», – Лив сделала грубый низкий голос, передразнивая тренера, и я бы улыбнулся на это, не будь я настолько слаб. Девушка заметила отсутствие реакции, недовольно цокнула языком. – Так, ну ты скопытишься такими темпами очень быстро. Ешь, с рук я тебя кормить не собираюсь.        — И не надо. Я не буду это есть.        — Тогда в ближайшую неделю мы будем выносить твоё хладное тело из этого подвала, – она скрестила руки на груди и выразительно выгнула бровь.        — И пусть. Я не буду есть человечину. И чтобы мое тело отсюда не выносить, меня из подвала можно банально выпустить.        — Вот упёртый, – новый хмык, Лив отодвинула от меня тарелку и осмотрелась брезгливо. – Я присяду? Не хочу мёрзнуть и пачкаться, – скривив губы в улыбке, Оливия опустилась мне на вытянутые ноги, скрестив свои по-турецки. Я непроизвольно шикнул от боли в потревоженных ногах, а Лив, будто из вредности, ещё немного поерзала, поудобнее устраиваясь. – И вообще, малыш Джастин не заслужил выйти из подвала, – почти что пропела девушка, а на ее губах заиграла ироничная улыбка, и в слабом свете лампочки ее глаза хитро блеснули.        — Что вообще там происходит сейчас? – я прикрыл глаза, чувствуя усталость даже от этого краткого разговора.        — О, ты создаёшь очень много проблем и веселья нам там, Джастин, – по голосу было слышно, как Оливия улыбалась. – Давно я не видела Андора таким взбешённым. Его даже Раймонд не пытался успокоить, только с мрачным лицом крутился то в зале, то у Джуди в кабинете вместе с Мартином.        — И как Мартин? – я старался говорить тише, чтобы поменьше тревожить голосовые связки, и скорее издавал хриплое сипение, нежели звук.        — Ты ему коленную чашечку выбил, как думаешь, как он? – Лив снова хмыкнула, будто это все ее жутко забавляло. – Поражена, что тебе хватило смелости и мозгов это сделать.        — Я не специально. Так получилось.        — Короче говоря, он ещё восстанавливается, и сегодня тренировку проводила нам Карел. А с Мартином все будет нормально, к утру уже будет огурчиком.        — А ты как сюда вообще попала?        — Я? – кажется, вопрос ее удивил. – У нас был ужин, услышала, как тебе сказали отнести еды. Тебе понёс ее кто-то из новичков, но… не донёс, – она хмыкнула.        — В смысле? Ты отобрала тарелку у кого-то другого, чтобы принести еду самой? – в темноте я различил кивок. – Но зачем?        — Просто потому что я так захотела, – пожав плечами, лениво произнесла Оливия. – Что тебя так удивило?        — Вообще тот факт, что ты добровольно пришла со мной увидеться, – честно сказал я. – Ты же дружишь с Акирой, а мы с ним не очень-то и ладим.        — Где связь? – Лив повернулась ко мне корпусом, отчего суставы снова заныли. – Почему я могу не хотеть с тобой общаться, если я дружу с Акирой?        Я задумался, пытаясь сформулировать мысль, но та убегала от меня и никак не давалась. Говорить было тяжело, потому я снова замолчал на время, и Лив решила продолжить сама:        — Нет логики в том, что я могу общаться с вами обоими. То, что Акира считает тебя лузером, не значит, что он может как-либо мешать мне. Это ваши личные дела и ваши личные проблемы, к которым я не имею никакого отношения, так почему я должна не делать что-то, что мне хотелось бы, если это не мое дело?        Я молчал, обдумывая то, что сказала Лив, и не понимая ее. Если бы кто-то оскорблял моего друга, и этот друг не ладил с кем-то, общался ли бы я? Невольно я вспомнил, как Амелия говорила о том, что именно Оливия оттолкнула Акиру так, что он отлетел на меня тогда на крыше.        — Шерманн очень любит делать подставы, как на тренировке, когда он чуть не столкнул меня с крыши, – Лив снова усмехнулась на эти слова.        — Акира всегда умеет подставить, причём очень умело и забавно. Но тогда на крыше он и правда не трогал тебя, а просто не удержался на ногах после особо сильного удара, – я почувствовал, как в ее голосе зазвучали привычные нотки самодовольства, которые девушка и не пыталась скрыть. Ее совсем не смущает, что я, по сути, из-за неё чуть не умер? – Хорошо, что ты выжил, иначе бы я расстроилась, – Лив повернула ко мне голову и весело, не так, как когда действительно волнуешься, улыбнулась.        Мы вновь замолчали. Лив почему-то продолжала не уходить, видимо, комфортно чувствуя себя в абсолютно любых условиях, будто тут не тёмный подвал с прикованным пленником, а обычная комната, где она с удобством устроилась на мягком диване и болтала ни о чем с другом. Или кем она меня считает? Я продолжал не понимать, как дружба с Акирой не мешала ей общаться со мной, если мы с ним на дух друг друга не переносили.        — И все же, – прервал я молчание через несколько минут, снова привлекая внимание Оливии. – Как можно общаться с тем человеком, которого твой друг считает лузером? И который в ответ так же плохо относится к твоему другу, разве тебя это не оскорбляет? Не знаю, из дружеских соображений?        Тишину помещения разорвал смех. Сначала мне показалось, будто он наигран, но Лив действительно смеялась так, будто я сказал ей что-то нечто смешное. Смех не затихал ещё вечность, а Оливия уже вытирала слёзы, выступившие в уголках глаз, и все пыталась продышаться и успокоиться.        — Я иногда забываю, насколько ты добрячок, – пробормотала она, снова переводя взгляд на меня. – Какие у тебя высокоморальные ценности. С чего ты вообще взял, что я обязана с кем-то общаться или не общаться только потому, что у кого-то вокруг есть с этим проблемы? Неужели ты искренне веришь, что у меня нет собственного мнения, и мне есть дело до ссор окружающих? Я сама по себе. Я сама выбираю, с кем мне дружить, а с кем – нет. Если ты меня забавляешь, почему я должна отказываться от общения только потому, что Акире нравится тебя задирать? Или почему я должна злиться на него за то, что он не переносит тебя?        — Ами бы не стала общаться с тем, кто пытается унизить ее лучшего друга.        — Конечно, – Оливия презрительно скривила губы. – Куда уж нашей зубрилке опускаться до нас, низкоморальных, с собственным мнением и желанием угодить не только окружающим, но и себе.        — Не говори о ней так. Ами очень хорошая.        — Вот именно, – поморщившись, произнесла девушка. – Хо-ро-ша-я. Такие всегда пытаются угодить окружающим, а не себе. Считают себя правильными только потому, что такие тихие, всегда придут на помощь и засунут собственное мнение куда подальше. Она подлиза, и если думаешь, что это делает ее классной, то ошибаешься. Она слабачка, такой была и такой останется, пай-девочка, которая…        — Ну хватит, – голос захрипел сильнее от попытки резко оборвать Лив. Та вопросительно изогнула бровь. – Прекрати так говорить о моей подруге. То, что она не эгоистка, говорит о ней только лучшее. И вообще, лучше быть доброй и отзывчивой, чем такой циничной, как ты.        Вопреки моим ожиданиям, Лив не оскорбилась, а только улыбнулась и приблизилась лицом ко мне так, что даже в этой почти что темноте я видел четко ее лицо и лёгкую самодовольную улыбку. Всегда пугающие и одновременно завораживающие светлые глаза сверкнули.        — Но ты же общаешься с циничной мной, верно? И даже то, что мне не нравится твоя подружка, не останавливает тебя. Так в чем же дело, малыш Джастин? – Лив коснулась пальцами ошейника, проводя пальцами по холодному металлу. Я чуть повернул голову в сторону, уходя от прикосновения, но Оливия уже отодвинулась сама, с довольной улыбкой снова устраиваясь на ногах. – Мы с тобой похожи. И ты гораздо забавнее, чем пытаешься показаться.        — И вовсе я не забавный, – помолчав, все же произнёс я. – И не похож на тебя. Раз уж на то пошло, то я всегда был добрым, спокойным и тихим пай-мальчиком, а не…        — Потому ты сейчас единственный сидишь на привязи в подвале за попытку побега после того, как сломал ногу одному из тренеров? – Лив хмыкнула, поднимая с пола тарелку с мясом. – Да ты гораздо проблемнее, чем кто-либо другой тут. Так зачем притворяться кем-то? Твоя правильная подружка потянет тебя на дно. Тебя и твоих друзей, кстати, которые тоже могли бы из себя что-то путное представлять, если бы не их мягкотелость. Не в нашем мире. Вообще не понимаю, зачем ты с ней общаешься, в чем смысл? – Лив не дала мне и слова произнести, тут же переводя тему. Подцепив длинными ногтями кусочек мяса, она поднесла его к моим губам, и мне тут же стало хуже. Ее вопрос «будешь?» я слышал будто через толстое стекло и, зажмурив глаза посильнее, будто это как-то помогало, постарался сконцентрироваться на восстановлении сердцебиения и дышать маленькими порциями, чтобы лишний раз не вдыхать запах мяса. Будь в моем желудке хоть немного еды, меня бы вывернуло наизнанку, настолько меня тошнило. Подавив очередной рвотный рефлекс, который каким-то образом прекрасно сочетался с желанием вырвать мясо из рук Лив, я поднял руку и слабо оттолкнул руку девушки, замотав головой и почувствовав новую порцию головокружения. Даже такие простые движения давались мне очень тяжело.        — Ты и правда жутко упёртый, – мне показалось, или в ее голосе прозвучало восхищение? – Не удивлюсь, если это твоя суперспособность, – поднеся кусочек мясо к губам, Лив с удовольствием его съела. От этого зрелища меня замутило сильнее.        — Да, только суперспособностей мне и не хватало, – я отвернул слегка голову, стараясь не думать о слишком сильном запахе мяса, слишком сладком и приторном, слишком приятным и ненавистным, слишком…        — Они бы доказали, что ты правда не так прост, как кажешься, – Лив хмыкнула, продолжая есть. Осторожно и ловко подхватывая куски, девушка мурлыкала себе под нос мелодию и выглядела так, будто кошка играет с мышкой перед тем, как безжалостно ее растерзать. Вот из Оливии бы получилась отличная хищница. Меня передернуло. – Хотя знаешь, не все умеют правильно пользоваться силами. Будь они у меня, я бы не стала их так легко просаживать на стратегии, как это делает твой Нейт.        Наблюдать за Лив было очень странно. Она чувствовала себя прекрасно, находясь в подобных обстоятельствах, поедая человечину и, кажется, развлекаясь от всей этой новой жизни. Насколько вообще та Лив, которую я знаю, может быть опасной для окружающих? Как то, как она рассуждает, повлияет на будущее? Плохо ли отказаться не ее союзником?        — О чем ты? – отвлекшись на собственные мысли, я не обратил внимание на слова девушки. Что она сейчас сказала о Нейте?        — А ты что, настолько замкнутый в себе, что даже с друзьями не общаешься? – Лив даже тарелку отставила, быстро облизнув пальцы и повернувшись ко мне всем корпусом. Я озадаченно промолчал. – Да ладно, ты серьезно не знал, что у твоего друга развитые способности есть?        — Не то что бы я сильно дружу с Нейтом, скорее он друг моих друзей, – пробормотал я, чувствуя стыд за то, что даже далекая для нас Оливия знает о моих друзьях больше, чем я. – Да и он молчит в основном. Вообще стой. Что за развитые способности?        Оливия закатила глаза, и я буквально почувствовал, как она мысленно ударила себя по лбу. Не ожидала от меня такого? А стоит привыкнуть, не одна ты неожиданно узнала, что я, оказывается, тормоз. Девушка задумалась и поднялась на ноги, с удовольствием потягиваясь и разминая затёкшие мышцы. Я с завистью проследил за ее полутёмным силуэтом глазами, понимая, что даже шеей повернуть даже слегка нет никакой возможности. Цепи тяжело звякнули от попытки поднять руку и так же упали, как и моя уставшая конечность. Метка на руке уже не жгла и не пекла, либо же я превратился в сплошной сгусток боли, в котором уже даже не отличаешь, что правда болит, а что онемело и не чувствуется вообще.        — После обращения некоторые из нас стали замечать, что некоторые наши чувства… как бы это правильно назвать. Обострились. Особенно обострились, если быть точнее. Андор объяснил нам, что такая ерунда – персональная и происходит далеко не со всеми. Почему-то какая-то часть нашего мозга начинает функционировать лучше, и от этого есть последствия. Это мы и называем развитыми способностями. У Нейта очень развился ум, он помогает тренерам в стратегиях, у него отличная память и он быстро соображает. У Акиры развита реакция, и кто бы знал, как бы было ему тут скучно, если бы он не поддавался мне на тренировках, – Лив издала тихий смешок. – А вот у Кевина сильно развита интуиция. Не знаю, как это работает, но там чуть ли не до предугадывания ближайшего будущего и вещих снов доходит. Не знаю, насколько это полезно, но тоже интересно. Больше я пока из наших не встречала вималиумов со способностями.        — Все равно ничего не понял, – вздохнул я, понимая, что мой уставший мозг отказывается переваривать информацию. – Почему это вообще возникает и что происходит? Кто-то теперь умеет летать или пускать лазеры из глаз.        — Я тебе говорю о фактах, а не о глупых комиксах, – Лив изогнула бровь. – Вот смотри, давай поговорим о том же Андоре. У него развита сила, – я хмыкнул, зная на собственной шкуре, что силой он не обделён точно. – Нет, не просто сильный. Тебя, кажется, тогда тут ещё не было, но был один почти что скандал, когда один только обращённый парень взбрыкнулся и не контролировал себя совсем, орал и метал тут. Андор его чуть пополам не сломал, парень потом у Джуди две недели провалялся, пока восстанавливался. Ничего, сейчас целый и спокойный, – Лив криво хмыкнула. – Суть в том, что изначально, до обращения, по словам Андора, он был очень сильным. И сейчас это делает его сильнее любого другого вималиума в здании.        Если бы я мог побледнеть, я бы сделал это давно, но, кажется, я и так уже бел, как полотно, последние сутки. Андор очень опасен, и слова Лив это лишний раз доказывают. Что они задумали с людьми и нами? Какое отношение к этому имеет Нейт?        — Они очень опасны, Оливия, – негромко произнёс я, слыша, как мой голос снова стал хрипеть. – Я сбегал не только потому, что хотел на свободу. Предупредить, – я закашлялся. – Они задумали что-то опасное и плохое, и это надо предотвратить.        — Джастин, – Оливия опустилась на колени рядом со мной, непривычно серьезно смотря мне в глаза. Куда делась легкая и беспечная Лив с самодовольной улыбкой? – Ты видишь плохое там, где его нет. Да, не все методы у них поддаются этике…        — Да какая к черту этика? – уже вспылил я, но пошевелиться не смог. Голос стал ещё тише, сил выдавливать звук из грудной клетки почти не было. – Я сижу в подвале, Лив, прикованный к стене за шею цепью, как собака, и до этого со мной обращение было не лучше. Андор всё-таки может мной управлять, и это ужасно, он…        — Но он сделал это один раз, когда ты действительно вышел из-под контроля.        — Он постоянно отдавал мне приказы!        — Приказы тренера, но не приказы вималиума, которому ты не можешь противиться, – Оливия вздохнула и нервно заправила прядь волос за ухо. – Разве ты не видишь, что, даже имея такой козырь, он никогда не переходил границ и не приказывал тебе? Он в-с-е-г-д-а давал тебе выбор, и только в момент, когда ты все мог испортить, воспользовался этим.        Я поджал губы, чувствуя, что снова бьюсь в глухую стену. Почему кроме меня никто не понимает, что это все ненормально?        — Ты знаешь, что они задумали? – тихо спросил я, теряя уверенность в том, что и в Лив я смогу найти союзника.        — Нет, – помедлив, произнесла спокойно Оливия. – Все, что я знаю — они не хотят навредить нам или людям. Я доверяю им.        — И зря. Они что-то задумали, и от этого многие погибнут.        Оливия молча поднялась, поднимая пустую тарелку и стакан. Она медлила, собираясь что-то сказать, но, видимо, подбирала ещё слова.        — Мне пора идти, – негромко произнесла она своим привычным голосом. – На твоём месте я бы попросила прощения и наконец-то перестала творить всякий бред. Подумай об этом, малыш Джастин. Иногда нужно слушаться старших и играть по их правилам, а не строить из себя героя, – наклонившись, она быстро чмокнула меня в щеку и бодро двинулась к выходу. Закрыв за собой дверь, она сквозь неё добавила: – Хорошего тебе вечера. Уверена, ты не такой глупец, каким хочешь показаться, – не сказав больше ни слова, легкими шагами Лив направилась к выходу, негромко хлопнув скрипучей дверью.        И я снова остался один в этой холодной всепоглощающей темноте.

***

       В забытие я провёл вечность.        Кажется, у меня болело уже все тело, но одновременно не было абсолютно никакой чувствительности. Непроизвольно подрагивала грудная клетка от холода, и это было для меня удивительно: по собственному желанию пошевелить чем-либо, кроме зудящих век, я не мог. Высохшие глаза не давали даже капли слезы, и каждое движение отдавалось режущей болью, такой сильной, что открывать глаза я вовсе перестал. В этом и не было смысла, в такой темноте все равно не на что смотреть.        Если бы меня спросили, существует ли ад, я бы определённо вспомнил эту ситуацию. И это не тот ад, когда физически и морально чувствуешь агонию, горячую боль, где кричишь во все горло и хочешь только одного: освободиться от этого. Нет, этот ад был совсем другой, холодный; будто вакуум, в котором ты ничего не чувствуешь, не видишь и не слышишь. Если замереть, то кажется, будто время вовсе остановилось, и ничего не изменится. Мира не существует. Боли не существует. Тебя не существует.        Кто-то с шумом открывал дверь, что-то спрашивал. Наивно думать, что я собираюсь идти на контакт со своими похитителями. Или проще было пообещать все, что они хотят, лишь бы меня выпустили? Нет, я сильнее всего этого. Ну сколько, в конце концов, можно идти на поводу у окружающих? Что там говорила Лив? Что у неё есть собственное мнение? Вот, у меня оно тоже есть. И оно заключается в твёрдой уверенности, что просить похитителей освободить тебя – глупость и слабость. Рано или поздно они от меня отстанут и отсюда заберут. Хотя, о чем я? Они заставляют меня сидеть год без нормальной еды, воды и условий, на привязи, как собака; с чего я вообще взял, что они меня освободят? Разве что, если я сломаюсь и примкну к их чудовищным рядам, но этого не случится.        Да что ему от меня нужно? Не видит, что ли, что я не собираюсь с ним разговаривать? Зачем ещё дополнительная пытка этим светом фонарика мне в глаза?        — …совсем извёл, – с трудом все же разобрал я слова одного из вималиумов. Кажется, он тут работает, но есть ли мне дело до этого? – Что там…? – мужчина разворачивается и уходит, вновь захлопывая дверь. Ну не надоело ли?        Если отсюда меня не выпустят, то просто умру. Все, что мне остаётся делать, это думать, и это помогает мне не сойти с ума от отсутствия каких-либо действий. Сознание ещё при мне, и, если хорошенько подумать, то моя смерть могла бы стать полезнее моей жизни. Может, из меня бы сделали великомученика, пересажали всех монстров, и я бы стал символом мира, спасённого от вималиумов.        Нет, всех в тюрьму нельзя. А как же мои друзья? Они ведь хорошие, только слабые, смирились со всем, пошли на поводу у этих монстров. Может, их оправдают? Я бы хотел, чтобы они были в порядке…        Кажется, я снова вырубился. На грани сна и яви, я чувствую, как и сознание начинает меня подводить. В ушах неприятно шумит и как-то раздражительно стучит и стреляет. Хочется мотнуть головой и выкинуть все эти неприятные звуки, но я знаю: стоит только пошевелить головой, как шею и позвонок охватит огнём и болью. Где-то на грани я слышу голоса и навязчивое зудение, как бы от этого избавиться? Я хочу уснуть без снов, хотя бы до тех пор, пока все не закончится. С любым исходом.        В сознание резко, вместе с тарахтящим от страха сердцем и болью где-то в районе живота врывается шипящий шум, а после и голоса. Когда-то я слышал этот звук, но никак не могу понять, откуда его знаю. Раздражающий звук повторился где-то ближе, и я постарался вынырнуть в окружающий мир, чтобы понять, что вообще происходит. Гул в голове переодически прерывался помехами, а мозг никак не мог сконцентрироваться на звуках, только заново гоняя в голове мысли о стреляющей боли в висках. Стоп, я вспомнил, где слышал этот звук раньше. Рация?        — …ное помещение…нет…ли…слышно… – как я ни старался, звуки не собирались в слова, только раздражающим набатом ударяли по сознанию отдельные части. – …пусто.        Погодите. Где пусто? Здесь же я. Они же знают, что я тут заперт, так к чему было это слово? Или же они не знают, что я тут? Конечно же, знают. Вималиумы сами меня тут заперли. Но…        От резкого пробуждения в организме проснулся и адреналин, отчего все уставшее тело болезненно заболело. Собрав все силы, которые только у меня были, я дёрнул рукой, на которой лежала цепь, и мерзкий звон заполнил все пространство. Ещё, чтобы точно услышали. Чтобы не пропустили. Чтобы не…        — Ты слышал? – прозвучал низкий голос, а уделяющиеся шаги послышались ближе. Сквозь щели двери мелькнул свет фонарика, а я снова и снова с трудом дергал цепь, привлекая к себе внимание. – Кажется, у них тут есть заложники, – рация вновь зашипела, послышался другой голос:        — Парень, не подходи к двери, мы сейчас, – возня за дверью, громкий, почти что оглушающий звук, отчего стало особенно больно. Выстрел?        Дверь отлетела в сторону и, ударившись о стену, отпрыгнула обратно. Светя фонариками, в мою личную тюрьму зашли два человека, силуэты которых невозможно было рассмотреть из-за появившихся в глазах от внезапного света темных кругов.        Человека.        Это точно были не вималиумы, как-то, но я это точно знал. Это определённо были люди, которые пришли сюда… зачем? Спасти меня?        — Прием, в подвальном помещении найден пострадавший, на вид молодой человек 18-22 лет, в тяжёлом состоянии, – четко произнёс один из них в рацию. – Заложник был заперт и прикован на цепь.        — Твою мать, что они вообще натворили? – произнёс второй вкусно пахнущий человечиной мужчина, садясь напротив. Желудок болезненно скрутило.        — По…помог…ги… – как я ни пытался, из горла не выходило ни звука, только булькающее сипение, которое тоже срывалось. Еле шевеля губами, я старался сфокусировать взгляд на человеке напротив, но глаза упрямо закрывались. Неужели я не выспался?        Так сладко, так вкусно, так до безумия аппетитно запах наполняет комнату. Уши улавливают сотни новых звуков, но только часть из них имеет значение: та, в которой заключены шум бегущей по венам крови, быстрое сердцебиение, тяжелое дыхание людей, именно людей, сидящих напротив.        — Конечно, конечно, поможем, не переживай, – сидящий мужчина наклонился ближе, рассматривая цепь на шее. – Даз, тут без отмычек не обойтись, они реально на него замок повесили.        — Может, они есть у ребят наверху.        — Да черт возьми, значит, сходи за ними! – не выдержав, рявкнул сидящий. Кажется, он даже покраснел от злости. – Я тебе как должен пацана вытащить, в шею ему шмалять, как в дверь?! – он проследил взглядом за убежавшим наверх мужчиной, а сам обернулся ко мне. – Не переживай, скоро все закончится.        — Хо…лод…хо…дно… – веки снова опустились, а внутри все сильно задрожало.        — Да, тут очень холодно, – послышался шорох – видимо, мужчина снял куртку, – и меня потянули чуть за руку вперёд. От боли, охватившей всю спину, захотелось кричать, но ни звука не вырвалось из груди, только лицо исказило гримасой. Безвольно голова упала на плечо человека, старающегося накинуть осторожно свою куртку мне на плечи.        Так близко, так невыносимо громко бьется сонная артерия на шее. Такое тепло, и запах совсем не перебивает какой-нибудь вонючий парфюм. Хочется прижаться сильнее и вдохнуть поглубже этот дурманящий запах кожи.        — Нехило тебя трясёт, – раздался у уха голос. – Так у тебя ж вся куртка сырая, не удивительно, - на спине поправили чужую куртку. – Потерпи немного, скоро все закончится, – тёплые руки по-отечески обвили спину.        Ты прав.        Тишину подвала разорвал жуткий крик, раздавшийся у моего уха. Я бы поморщился от новой порции боли в висках, если бы не жевал в этот момент.        Внезапный прилив сил не дал мужчине отстраниться; пальцами, будто когтями, я вцепился в его плечи, надавливая все сильнее и сильнее. Раздался хруст – не выдержала ключица, на которую пришлось давление большого пальца. Какое нежное мясо на вкус, свежее, ароматное, совсем не та мертвечина, которую мне предлагали весь месяц. Нет, это мясо приятно трещало на зубах, и стекающая по подбородку кровь совсем не мешала. Звук лопающейся кожи и разрываемых мышц был заглушён оглушительным криком, и трепыхания начинали раздражать уже очень сильно.        Громкий хруст – будто хлопок – и тело на руках обмякает. Не так уж и сложно свернуть шею, когда часть плоти с неё уже съедена. Нервная дрожь охватила все тело, кажется, даже метка вновь стала жечь кожу через слои одежды. Кстати, на еде она очень мешала, но ткань легко рвалась, и, с громким чавкающим звуком, мясо отделялось от кости. Повезло, что кусок попался такой упитанный.        С каждой минутой сил становилось будто больше. Уже не разбирая, что это конкретно, я вгрызался в мясо и, почти не жуя, глотал, только изредка стирая липкую кровь с подбородка. Она все ещё была тёплой и придавала сладкой пикантности, будто соус. Мешающие на пути кости приходилось ломать, чтобы не тратить время, прохрустевшие в пальцах обломки я же откидывал подальше, чтобы не поранить ими горло.        Кровь стирать становилось все сложнее, весь рукав уже пропитался ею и только грязно мазал по лицу. Слипшимися сосульками повисла и челка, пристав ко лбу, а глаза защипало от попавшей в глаза крови. Надо покрепче их закрывать, чтобы не мешало есть.        С хлюпающим звуком резко мясо пропало из рук. Я поднял голову, стараясь сквозь залитые каплями крови веками разглядеть того, кто посмел отобрать у меня ужин. Из груди вырвался раздражённый рык, я дёрнулся на силуэт, игнорируя боль в шее.        И резко все исчезло.