Одна безумная ночь в уединенной сторожке

***

      Это просто какой-то кошмар, заключил про себя Тристиан. Он, конечно, уже не раз становился свидетелем всевозможных странных разговоров за время совместных путешествий со своими новыми друзьями, но этот оживленный спор, нисколько не уступавший бушующей снаружи непогоде, заставлял молодого жреца Саренрэй изрядно понервничать. Однако, увы, деваться было некуда, и тихонько укрыться где-нибудь неподалеку, забывшись в умиротворяющей молитве, также не выйдет. Слишком уж здесь тесно, да и ужин ещё в самом разгаре, хотя особого аппетита под такие беседы как-то не возникало. Тристиан старался не вслушиваться в бурные голоса, всецело предавшись изучению содержимого своей тарелки. Но выходило не очень: слишком уж Амири с Октавией разошлись.  — А я говорю вам, нет в этом ничего такого ужасного! Подумаешь рожки или там парочка хвостов? Ведь если это твоё дитя, тебя вовсе не будет это волновать! — с пылом продолжала Октавия.  — Ха! Ну конечно, волноваться скорее будут твои соседи, — огрызнулась Амири. — А вообще, не пойму я этой бабской тяги детенышей плодить. Подумаешь, тоже мне подвиг! Тем более, тут речь даже не о детеныше, а о какой-то непонятной зверюге! Поди попробуй вон лучше сразись с чудищем каким, да так, чтобы оно тебе при этом башку не откусило! Вот это я понимаю! А ноги раздвигать и выплевывать из себя шмоток плоти и каждая корова может!       Тристиана аж передёрнуло. Он до сих пор прекрасно помнил алтарь хищной богини, посещенный сегодня. Как помнил и дикие речи жрицы Ламашту, которую баронесса ко всеобщему изумлению пощадила, равно как и тех отчаявшихся людей, обратившихся к той за помощью. И всё это до сих пор не укладывалось в его белокурой голове. По идее, ему бы радоваться, раз обошлось без лишних жертв. Но как-то не шибко получалось. Особенно при такой обстановке.  — Что толку так стараться принести новую жизнь в этот мир, если ей все равно в конечном итоге предстоит угаснуть? — вклинился Харрим в своей неизменно апатичной манере. — Прилагать столько усилий к осуществлению цели, которая, судя по всему, тебе не предназначена? Какая нелепость. Просто пустая трата времени.       Октавия недобро зыркнула на него, надув губы и, возмущенно всплеснув руками, сказала:  — Да, да, мы это уже не раз слышали, Харрим. Все в курсе, что Гротус для тебя лучший друг. Но помимо него существуют и другие покровители, как и другие пути решения насущных проблем. И раз прочие боги этим людям отказали, это их право — принять дар того, кто им благоволит! Разве не ты сам утверждал, что в вопросах веры все вольны?  — Безусловно. Однако стоит признать, моя дорогая Октавия, — заговорил Регонгар, — наша дикарка верно подметила. Даже если родителям будет всё равно, родись у них хоть помесь тролля с совухом, как сама считаешь, какая жизнь ждёт такое «дитятко»? Да и вообще, будь моя воля, я бы всех этих культистов всё-таки порешил, и так нам тут развлечений хватает. Но раз уж атаманша так рассудила, значит, быть по сему.       Все ненадолго умолкли, и Тристиан уже было выдохнул, подумав, что теперь-то наконец сможет спокойно поесть. Но Октавия заговорила снова:  — Ладно, твоя правда, но я рада, что вы с Арбакрой похожи далеко не во всём, — съязвила она. — Культисты культистами, но простые люди тут не при чем. Так что всё же здорово, что на сей раз обошлось без лишней крови. Так ведь, Тристиан?  — А-а? Д-да, конечно…  — Чего это ты такой понурый, кстати говоря?       Только этого ему сейчас не хватало.  — Ха-ха, наш жрец-тряпка, похоже, до сих пор не отошел после рассказов той жрицы о премудростях культа Ламашту, — хохотнул Регонгар и откусил приличный кусок от жаренного птичьего окорока.       А Тристиан растратил остатки аппетита окончательно.       Перед тем как отпустить жрицу и её последователей на все четыре стороны, баронесса успела её о многом расспросить. Кестен удалился практически сразу, так как, судя по всему, был вовсе не в восторге от такого вердикта правительницы. Но её спутники, включая и самого Тристиана, слышали весь диалог от и до, и уже к его середине саренит стал терзаться сомнениями: а правильно ли баронесса поступила, сохранив этой женщине жизнь?       Он изо всех сил старался не быть предосудительным, но это давалось крайне нелегко, с учётом того, какие вещи та самая женщина и её злобное божество… считают приемлемыми. А после небрежного замечания о том, что их баронесса вполне могла бы произвести на свет одного из «благословенных созданий матери чудовищ» и даже выжить (о, какая честь!), Тристиан ощутил острый прилив резкой неприязни.       Он до сих пор так и не понял, что возмутило его больше — сам факт, что жрица об этом вообще заговорила, или то, с какой легкостью это было сказано? Будто речь шла вовсе не о крайне опасном таинстве, а о дозировке ингредиентов в простейшем кулинарном рецепте… Или же его просто ужаснула сама мысль, что эта едкая скверна может коснуться их отважной воительницы, которой он уже и вопреки всему — даже своей собственной скверне — всецело восхищался. Ведь даже скудных познаний Тристиана о ритуалах культа Ламашту вполне хватало, чтобы четко понимать, к чему может привести благословение этого злобного божества; и усеянная язвами нога той жрицы, почитающей это увечье за драгоценный дар — лучшее тому подтверждение.  — Боги проявляют своё снисхождение по-разному, — заговорила баронесса. — И смертные в этом не многим далеко от них ушли. Убей мы их сейчас — и что это даст? В конце концов, пока они не влезают в дела баронства, мне не так уж важно — живы они или нет. Кроме того, Регонгар прав, «развлечений» у нас сейчас и правда по самое горло, так что лучше потратьте время с пользой и как следует отдохните. Урдхаал ждёт, так что выдвинемся с рассветом.  — Вода готова! — послышался крик Думры снизу.  — Ах! Ну наконец-то! — пропела Октавия, вмиг позабыв обо всех спорах. — Вся эта слякоть мне уже словно под кожу въелась!       Волшебница поспешно встала и, шагнув к стулу баронессы, прильнула к той со спины.  — Ну что, идём? — сказала она игриво, и по лицу её читалось явное нетерпение.  — Хе-хе, а меня с собой возьмёте? Я могу вам… это… спинку потереть, — заискивающе хихикнул Регонгар.  — Пф-ф! Ещё чего! — фыркнула Амири. — Вечно вы, мужики, нас, женщин, за беспомощных неженок держите. Мы, если хошь знать, и без тебя могем и воды се раздобыть, и харю отмыть! И нечего лезть нам поперёк дороги!       Она поднялась, громко брякнув стулом, и, гордо задрав голову, удалилась первой. Похоже, минувшие пляски со жрецами Ламашту пробудили тягу к чистоте даже в ней.       Регонгар тихо хмыкнул, мельком глянув на неё, но кидать что-либо вдогонку не стал. В конце концов, чего ещё ждать от истинного варвара? Амири всегда реагировала на подобное либо в штыки, либо никак — так как до неё далеко не всегда доходила суть его похабных шуточек.  — Знаешь, Рег, — проговорила Октавия, выразительно сузив глаза, — сейчас я, пожалуй, согласна с Амири. Да и потом, учитывая, что нам выделили всего две комнаты, с ограниченным количеством кроватей, я предпочту провести сегодняшнюю ночь в компании нашей милости. Надеюсь, ты не против?       Если бы словами можно было колоть вместо шпаги, Регонгар сейчас был бы уже истыкан целиком. То ли очередное «моя Октавия» так сыграло, то ли то, что он её в минувшем споре не поддержал. Или ещё там чего. Порой понять, что же именно лежало в основе их разногласий, было крайне непросто. Особенно кому-то вроде Тристиана.  — Вот как? О нет, что ты, нисколько, — парировал Регонгар с нахальной усмешкой, и в голосе его проскользнули нотки разгорающегося азарта. — Тогда мне, выходит, достанется Тристиан.       На что сам Тристиан поперхнулся супом и закашлялся, а баронесса смерила Регонгара строгим взглядом, грозно скрестив руки на груди.  — Ну ладно, ладно, пообнимаюсь с Харримом!  — О Гротус, каких только глупцов мне не доводится встречать на своём пути… — как всегда безрадостно выдохнул дворф.  — Да, да… — рявкнул Регонгар.       Но его тут же оборвал спокойный голос баронессы:  — Ещё одно слово, и спать будешь в амбаре. В обнимку с Шанти.       Регонгар сглотнул и смолк, вернувшись к своей трапезе. Проводить ночь бок о бок с громадным медведем, всецело преданным только одной единственной женщине, ему как-то совсем не хотелось; особенно, учитывая, что этот медведь не очень-то его и жаловал.  — Хороший мальчик, — выдохнула Арбакра магусу на ухо, встав с места и слегка сжав его мускулистое плечо.       Это был явный укол, под стать Октавии, но даже так, Тристиан заметил, как переменилось лицо полуорка, когда её крепкие пальцы коснулись его. Регонгар довольно ухмыльнулся, пусть всего и на секунду, но этого хватило, чтобы окончательно вогнать в краску скромного жреца Саренрэй.       Когда его спутники устраивали нечто подобное, Тристиан ощущал себя полнейшим несмыслёнышем, так как практически всегда был бессилен понять, где кончается очередная колкость и начинается то, совершенно ему не знакомое, что среди смертных называется «флирт». Он по-прежнему знал об этом жизненном аспекте катастрофически мало, и за последний месяц Тристиан уже успел осознать, что никакие книги тут и правда не помогут.       Глядя сейчас на Арбакру, молодой жрец переживал какое-то новое для себя чувство, природу которого было крайне непросто объяснить. Ему нравилось смотреть на неё. И не нравилось — что она была так близко к Регонгару. Не нравилось то, как этот парень смотрел на неё. А ещё, где-то совсем в глубине его всклокоченных мыслей, едва различимо скреблось потаённое, и даже постыдное желание — быть на его месте.       Баронесса взглянула на него, и Тристиан по неосторожности посмотрел ей прямо в глаза, казалось, тут же выдав себя с потрохами. Густо покраснев, жрец поспешно отвернулся, спрятав лицо, но щеки и уши просто пылали. «О милостивая Саренрэй, да о чём же я только думаю?»  — Ну что ж, мы пошли, — вновь заговорила баронесса, зашагав вдоль стола. — Развлекайтесь тут, только не слишком шумите. Не надо прибавлять хозяйке лишних забот. С неё сегодня и так хватило.       Проходя мимо Тристиана, она легонько коснулась его, как бы невзначай (как делала частенько); всего одно мимолетное прикосновение, простой дружеский хлопок по плечу. И когда она скрылась из виду вместе со старательно льнущей к ней Октавией, на какой-то миг Тристиан ощутил ещё кое-что новое: несмотря на всё обуревавшее его волнение, он вдруг подумал, что этого… было безумно мало. Но уже через мгновение вновь пылко запричитал про себя, обращаясь к своей милосердной богине.       Харрим, если что и заметил, никак этого не выказывал. А вот Регонгар, напротив. Все эти детские метания его дико забавляли, и наблюдая за тем, как их благочестивый целитель отчаянно борется с собой, магус определённо получал свою долю веселья. Казалось, бедолага был смущен уже настолько, что всё это смущение вот-вот перестанет умещаться в его видавшей виды робе. «И что она в нём только нашла?» — раздумывал Регонгар, методично поглощая остатки мяса. Хотя, если как следует поразмыслить, учитывая суровый нрав и присущую его атаманше диковатость, оно и не мудрено.       Поначалу даже напрашивалось предположение, что баронесса воспринимает этого мягкосердечного простачка как некую милую зверушку. Но вскоре Рег стал замечать, что даже её любимому мохнатому верзиле, с которым сам он пока так и не сумел наладить общий язык, предоставлялось меньше преференций, чем этому лучистому недоразумению. Чего уж там, даже сам тот верзила с совершенно не вяжущимся к его внушительной наружности именем, казалось, питал интерес к этому парню. Полуорк усмехнулся, вдруг вспомнив тот раз, когда Шанти случайно подгреб жреца под себя во сне на одном из привалов. И то выражение отчаянной паники на лице Тристиана было просто бесценно. Даже Регонгар оценил.       Огорчало во всей этой ситуации лишь одно — из-за навалившихся дел Арбакра теперь практически не уделяла внимание самому Регонгару. Такого внимания, которого хотелось бы ему. Октавии с этим везло чуть больше, но с того единственного раза, когда они «сообразили на троих» после партийки в карты «на раздевание», подходящего случая поразвлечься всем вместе так и не выдалось. А разгорающийся в баронессе интерес к этой смазливой мордашке всё только усложнял. Но после недавнего жеста с её стороны, Регонгар вдруг подумал, что поставить на сегодняшнюю ночь будет всё же не лишним. Ведь кому как не ему было знать, как переменчиво порой женское сердце.