Преподаватель

      По классике большинства российских сериалов следовало, чтобы либо Олег попал в аварию, либо я попыталась бы что-то с собой сделать, в любом случае, кто-то из нас должен был оказаться при смерти, второй бы все осознал, и это привело бы к воссоединению.       К счастью, мы оба были целы. Хотя, вообще-то, я не знала, как дела у Олега.       К сожалению, никакого воссоединения не произошло.       Не помню, как добралась домой в тот вечер. Пальцы сами разблокировали телефон и вызвали такси, сознание находилось в другом месте, оно замкнулось где-то в глубине самого себя, разум отключился. Спасибо рефлексам и знакомым действиям, которые производились, как шаблоны.       Если честно, я надеялась, что он напишет. Позвонит. Приедет извиняться с цветами. Надеялась, ждала, верила, хоть в глубине души и не была готова простить и принять. Слишком уж сильно его поведение и слова ранили. Но Олег не написал и не приехал, хотя прошло уже три дня.       Наверное, это конец, думала я. Люди расстаются, такое случается, это нормально. Возможно, оно и к лучшему, учитывая последний период этих отношений. Я же сама отдалилась, закрылась, даже в каком-то смысле остыла к Шеферу. Сама не могла простить, даже если бы и захотела.       Наверное, к лучшему. Наверное, сама склонялась к такому решению, решению закончить все раз и навсегда.       Наверное.       Но почему же тогда было так плохо? Почему сил не хватало даже встать с кровати, чтобы попить воды или просто сходить умыться? Первые сутки прошли в непрекращающихся слезах, аж веки распухли и ужасно болели. Затем все сменилось апатией, и каким-то будто бы принятием, хотя принять именно факт того, что все закончилось навсегда, не получалось.       В какой момент мы свернули не туда? В какой момент Олег превратился из… своеобразного и импульсивного, но доброго, понимающего, ласкового, адекватного мужчины в психопата-абьюзера? Что произошло с ним? Или что не так сделала я?       Помимо того, что проблема была в том, что Олег не пытался как-то помириться и все исправить, я тоже не собиралась предпринимать никаких шагов. Потому что понимала, что все равно не смогу больше доверять и чувствовать себя комфортно рядом с ним. Было совершенно неясно, что такого он должен сказать или сделать, чтобы все стало, как прежде.       Признаться честно, были порывы его вернуть. Я несколько раз хваталась за телефон, несколько раз начинала набирать сообщение, но потом мозг успевал включиться, и все эти никчемные буквы стирались.       Ждать понимания и поддержки от бабушки не приходилось. В первый день она проявила себя вполне неплохо, во всяком случае, ничего не говорила и пыталась проявить заботу, как могла, например, налила чай и принесла успокоительное. А потом началось веселье. Сначала она недовольным тоном заявляла, чтобы я переставала валяться в постели и ныть из-за какого-то паршивого мужика. Затем бабушка начинала обвинять в том, что я допустила это расставание, ведь найти еще одного при деньгах не так-то просто. Потом снова ругалась, что лежу и ною. Прекрасно. То, что нужно.       Возможно, следовало бы написать тёте Инге, съездить к ней, поговорить. Но, во-первых, сил не было. Во-вторых, как-то уж очень неловко в очередной раз выливать на неё свои проблемы.       Атмосфера, царившая дома благодаря бабушке, стала просто невыносимой, вот только даже на пары в университет уехать я не могла, слишком велик был риск случайно столкнуться там с Шефером, да и ресурсов на столь долгое социальное взаимодействие не хватило бы. С Машей общаться тоже почему-то не могла. В общем, сплошное болото и безысходность. Если не физически, то морально – однозначно.       Наступил уже четвертый день после того ужасного вечера, когда мне ни с того, ни с сего решила написать Яна. Бывшая подруга поинтересовалась, почему я не хожу на пары, пришлось соврать насчет самочувствия, сказав, что приболела.       Яна: Ох, выздоравливай!       Олеся: Спасибо.       Яна: Как у Шефера дела? Видела его в коридоре, выглядел он так себе. Тоже заболел?       Олеся: У него все нормально, просто на работе завал.       Сердце неприятно сдавило, но нужно было ответить именно так. Рано или поздно все станет известно, однако, чем позже, тем лучше.       Яна: Жаль, что ты болеешь.       Брови сами собой нахмурились. С чего бы вдруг ей было жаль?       Олеся: Почему?       Яна: Мы с ребятами решили собраться, ну, мои друзья, которых ты знаешь, и несколько человек из группы. Хотела тебя пригласить.       Олеся: И когда вы это планируете?       Яна: Послезавтра вечером. У нас в квартире.

***

      Не знаю, почему я решила принять это странное и неуместное приглашение. Не знаю, зачем поехала в этот гадюшник. Настолько невыносимо стало оставаться наедине с собой, да еще и дома с бабушкой, что данную сомнительную тусовку восприняла, как возможность глотнуть свежего воздуха. Мне было необходимо взбодриться, как-то вылезти из этого состояния, чтобы жить дальше. В конце концов, чтобы не быть отчисленной за прогулы.       Сходить в душ, вымыть волосы, сделать легкий макияж, маскирующий фиолетовые синяки под глазами – оказалось достижением. Однако, если внешний вид удалось привести в порядок, то потухший взгляд ничем не замаскируешь, оставалось надеяться, что другие его не заметят и не станут задавать ненужные вопросы.       Окей, хорошо. Я приехала. И что дальше? Это все было настолько тухлым и неинтересным, что снова захотелось вешаться. Со мной поговорили девочки-одногруппницы, которых также позвала Яна, и сама Яна, которая слишком уж внимательно вглядывалась в мое лицо, а Паша, который мой бывший, удостоил лишь взглядом и вялым “привет”. До последних двух экземпляров дела уже давно не было, но видеть их сидящих в обнимку оказалось как-то неприятно.       Скучно, ужасно скучно. Так еще и наблюдая за весельем и общением остальных, я стала еще сильней тонуть в собственном одиночестве. Хотелось выть и кричать.       Саша, друг Яны и Паши, взял гитару и начал наигрывать какую-то знакомую мелодию, кажется, что-то из Цоя. Сидя в самом углу, я продолжала бездумно листать ленту в телефоне, на столе передо мной стоял нетронутый коктейль. Зачем-то зашла в профиль к Олегу, и сердце защемило с новой силой. Может, он и ранил, может, доверие и обрушилось, вот только любовь и привязанность никуда не делись.       Не верилось, что больше никогда Олег не назовет меня олененком, малышом, родной или любимой. Что он больше никогда не обнимет и не поцелует, что я больше никогда не смогу ощутить его губы, почувствовать теплые широкие ладони с длинными ровными пальцами, давящие на поясницу и прижимающую меня теснее к крепкой груди. Что мы больше не будем вместе ужинать, сидя на его кухне, что он больше не будет рассказывать мне про свои дела на работе, а я не смогу поделиться своими историями и переживаниями. Что он больше никогда не посмотрит на меня теплым взглядом ледяных глаз, наполненных любовью и лаской. Что мы больше никогда не заснем вместе. Больше никогда не поедем вместе за продуктами, потом вместе не приготовим ужин. Больше никаких совместных прогулок, поездок на машине, поцелуев и объятий, просмотров фильмов и долгих разговор. Теперь все в прошлом. Теперь человек, который успел стать роднее родного – в прошлом.       Я не могла поверить, что всего этого больше не будет.       Но и не могла поверить, что когда-либо оно сможет повториться. Что-то надломилось у обоих. Раз и навсегда.       Тоска по Олегу крыла с головой, перед глазами вставала то его улыбка, то хитро-игривый взгляд, который он бросал в мою сторону при флирте, то шрамик над губой, кивок головой, чтобы убрать темные пряди с лица. То, как он постукивал пальцем по рулю в такт любимым песням. То, как он с интересом рассматривал игрушки, которые попадались в шоколадных яйцах, купленных мне, и это после серьезных разговоров про взрослые проблемы. То, как он теребил серебряный браслет на запястье, когда о чем-то задумывался. Как он морщил нос с легкой неловкой улыбкой, если шутка оказывалась забавной, но слишком уж глупой или дурацкой.       Как таял лед и плавился металл, из которых состояла внешняя оболочка Олега, его маска, стоило лишь проявить искреннюю нежность и любовь.       Я вспомнила ощущение, как Олег накрывал ладонью мои руки, когда я обнимала его со спины в то время, пока он работал или что-то готовил. Такой приятный и теплый жест, ставший уже привычным, автоматическим.       Дальше в голове возникла картинка, как Шефер прямо сейчас находится в нашей постели с другой девушкой, как переплетает свои пальцы с ее пальцами и сжимает руки, как шепчет ее имя. И больше не вспоминает обо мне. Ему плевать. У него же таких, как я, будет еще целый вагон. А я? А как мне быть? Всю жизнь мечтать о Прекрасном принце, о родственной душе, о чувстве любви, потом обрести все это, но вдруг потерять. Такое же не повторяется дважды. Одно дело пережить расставание с Пашей, который был лишь объектом внезапно вспыхнувшей влюбленности и химическо-гормональной резкой привязанности, другое дело отпустить Олега, который стал родным. Который был настоящим. Истинной любовью.       Мне его никогда не забыть. И мне никогда не полюбить никого также искренне и полностью вновь. Я это понимала и осознавала.       Хотелось заплакать, но, увы, было нельзя.       Девочки записали очередную миллионную историю с кривляниями и самолюбованием, коих за последние пару часов было выложено уже уйма, и я снова попала в кадр. Не хотелось этого, но кто спрашивал?       Яна отлепилась от Паши, их союз держался на удивление долго, кстати, и пошла открывать дверь. Я думала, что это приехал парень одной нашей одногруппницы, краем уха слышала, что она говорила об этом. Но нет. Это был человек, которого я никак не ожидала увидеть, аж глаза самопроизвольно округлились. Ну, конечно, добейте меня.       Рубинова Марина. Какая красота. Крыса сразу выцепила меня своими мерзкими глазками, просканировала лицо, сделала вывод, и на ее мордочке заиграло недовольство параллельно с некой радостью. Впрочем, неудивительно, если она уже успела выведать про наш разрыв с Олегом каким-то невероятным образом, и теперь упивалась чувством справедливости, довольством и чем-то еще. Мерзкая гадюка. И какая все-таки несимпатичная… Внешность зачастую отражает сущность.       Нервы были на пределе, фоновый шум начинал оглушать, а свет резал глаза. Пришло время уезжать домой, вряд ли кто-то стал бы уговаривать остаться еще ненадолго, ведь за последний час я точно не проронила ни слова. Нормальным людям портить веселье кислой миной не хотелось, а закомплексованных и в глубине души несчастных крыс и гадюк не хотелось радовать.       В дверь снова позвонили, Яна снова побежала открывать. Встав на ноги, я сделала два небольших глотка коктейля из стакана и уже собралась со всеми прощаться, чтобы отправиться домой зализывать раны, нагруститься и настрадаться там в свое удовольствие, как вдруг мой взгляд перешел к человеку, вошедшему в комнату. В первую секунду показалось, что это наконец-то тот самый парень одногруппницы. Но нет.       Немного ссутулившийся, с синяками под глазами, под стать моим, в белой рубашке и черных штанах, за спиной – ничего не понимающая Яна, в руках – огромный букет из бордовых роз.       Все смотрели на застывшего в дверном проеме Олега. И все молчали.       Медленно опустив стакан на стол, я села обратно на свое место. В голове не было ни одной мысли, а в душе не горела ни одна эмоция, кроме ярчайшего удивления. Такое ощущение, что всё происходило не в реальности. Пришлось пару раз сильно моргнуть, чтобы убедиться, что эта картинка – не галлюцинации. Откашлявшись, Олег сделал шаг вперед, он попросил у Саши гитару, и тот молча протянул ему инструмент. Послышались первые перешептывания. Не знаю, продолжали ли все пялиться на преподавателя или нет, потому что мои глаза не отставали от него ни на секунду.       Олег положил цветы на диван, сам сел рядом с ними и поставил гитару на ногу. Внимательно глядя на гриф, зажал аккорд и снова откашлялся. Послышалась знакомая музыка, но звук был нечистый, очевидно, что человек уже очень давно не играл. Когда Шефер негромко запел, мои глаза полезли на лоб.       “Я падаю вниз, я срываюсь со всех краёв,       Хотел выше птиц, но не попадаю в дверной проём,       Я опустился, куда бы с тобою не смог,       Я распустился, как ядовитый цветок”.       Кажется, я перестала дышать. По-прежнему не отрывая взгляда от Олега, сильно сжимала край кофты, все также совершенно не понимая, что думать и чувствовать.       “Я так хотел, чтоб ты       Была счастлива со мной,       Но я — отрицательный герой,       Я так хотел, чтоб ты       Была счастлива со мной,       Но я — отрицательный герой”.       Он продолжал петь и играть, не идеально, но явно очень старательно. Он пел песню группы “Нервы”, той самой группы, которую любила я, и о которой очень плохо отозвался он.       “Я не хочу, чтоб ты сомневалась в себе,       Я заплачу за все твои слёзы, поверь,       Я хуже тебя, мои обещания дешевле твоих,       Ты меня не прощай, я шум и я стих”.       На фразе про прощение его голос дрогнул, и теперь я осознанно вдумалась в слова. Кажется, Олег выбрал эту песню не случайно…       “Я так хотел, чтоб ты       Была счастлива со мной,       Но я — отрицательный герой”.       Глаза начало пощипывать. Очень хотелось прикоснуться к нему.       “Я так хотел, чтоб ты       Была счастлива со мной,       Но я — отрицательный герой…”       Закончив петь, Олег вернул гитару Саше, взял цветы и посмотрел мне прямо в глаза. Тело будто пробило током.       Шефер выглядел таким… уязвимым. Не осталось и следа ни от альфа-самца, ни от строгого преподавателя, ни от уверенного в себе, непробиваемого железного рыцаря. Это был напуганный, уставший, измотанный человек в отчаянии. В ледяных глазах стояли слезы и читалась надежда вперемешку с сожалением, раскаянием и лютой безнадегой.       — Лесь, можешь подойти ко мне, пожалуйста? — хрипловатым голосом попросил он.       Слегка вздрогнув, я вдруг оттаяла, его голос вернул в реальность и дал понимание, что это именно реальность. Мгновение колебалась, потом все же вышла из угла из-за стола в центр комнаты к нему. Да, на нас смотрели все, но это мало волновало в тот момент.       — Прости меня, — одними губами произнес Олег. — Возьми, пожалуйста… — он протянул цветы.       Ничего не говоря, я приняла букет, но лишь потому, что не хотела устраивать цирк или позорить Шефера, ставя в неловкое положение. Искренне же брать не хотелось. Очередные извинения, обещания и цветы…       — Лесь, я бы очень хотел поговорить с тобой наедине. Пожалуйста, родная. И вообще, поехали домой, — чуть ли не умоляющим, обреченным тоном попросил он.       Брови нахмурились. То ли от полнейшего удивления от того, насколько слабым и жалким Олег выглядел… то ли от очевидного нежелания ехать к нему домой. Вот только сердечко билось очень быстро и душа тянулась к этому человеку, несмотря на сопротивление мозгов.       Коротко кивнув, я пошла в направлении выхода.       — Всем пока, ребят, — бросила дрожащим от переполняющих эмоций голосом на прощание.       Никто не понимал, что произошло, но все наблюдали за происходящим с интересом. В перешептывания не вслушивалась, на Рубинову и на Яну глаза не поднимала, как-то не до них было. Впрочем, несложно догадаться, о чем они думали в тот момент. А вот я не знала, что думать. К Олегу непреодолимо тянуло, но что-то внутри мешало отдаться этому чувству и бросить мост через ту пропасть, которая возникла между нами.       До машины мы дошли молча, прижимая к груди куртку и букет цветов, съежившись и сжавшись, я будто хотела спрятаться от всего мира и от Шефера. От него чувствовался знакомый запах одеколона и шампуня, и в душе все переворачивалось. На глаза навернулись слезы, в горле образовался ком, одновременно хотелось и заорать во все горло до хрипоты, и свернуться в комочек в дальнем темном углу.       Он все же приехал. Он захотел попросить прощения и вернуть меня. Или… он решил просто поговорить, чтобы поставить красивую и аккуратную точку, а не заканчивать все на ссоре? В таком случае, жестоко начинать все вот так, без предупреждения, давая надежду.       Если же Олег хотел вернуть отношения, то что такого он должен был сказать, чтобы разрушить стену, выстроившуюся между мной и им? Садясь на переднее сидение и закрывая дверь, я спросила себя, что я хочу услышать от него? Что он должен сказать, чтобы я смогла его простить и снова довериться? Стало жутко, потому что ответом было либо “ничего”, либо “не знаю”. Душа разрывалась на части. Бросив один мимолетный взгляд в сторону Шефера, сидящего слева, я наполовину развернулась к окну, подсознательно стремясь создать себе некую безопасную зону.       Первые секунд десять стояла полнейшая тишина, затем, очень тяжело вздохнув, Олег заговорил.       — Спасибо, что согласилась поговорить со мной, Лесь, — чуть ли не прошептал он.       Слов для ответа не нашлось, тогда преподаватель продолжил.       — Я так много всего хотел тебе сказать… Теперь же не могу сформулировать ни одного предложения.       Пауза. Я молча ждала продолжения. По щеке скатилась первая слеза.       — Прости меня. Я придурок и урод. Я полностью осознаю и признаю это. Если бы мог… если бы мог, я бы вернулся в тот день. Нет. Еще раньше. И не допустил бы этого, не вел бы себя так.       Он хотел услышать что-то в ответ, но совершенно не получалось подобрать слова, голова была пуста.       — Ты говорила мне, как для тебя важно понимание, принятие и разделение. Ты говорила, что это идет чуть ли не вместе с любовью, что без этого отношения невозможны. Что партнеры должны понимать друг друга или стараться понять, полностью принимать друг друга и стараться разделять то, что дорого другому. Я же правильно помню?       — Да, — прозвучало очень хрипло и тихо. Соленые слезы продолжали бежать по щекам.       — И я с тобой согласился тогда, — продолжил Олег. — До сих пор согласен, но так вышло, что в один момент лишил тебя этого понимания и разделения. Знаю, что меньше всего тебе сейчас хочется слушать мои оправдания и очередные извинения, но можно я объясню тебе, что творилось в моей голове, и почему я так себя вел? Пожалуйста.       Что-то внутри воспротивилось, сразу в памяти промелькнул ряд кадров с однообразными объяснениями про сравнения с бывшей, непонимающих родителей и трудности на работе. Тем не менее, человек всегда заслуживает того, чтобы его выслушали.       — Давай.       Шефер снова тяжело вздохнул. Откашлявшись, ровным и печальным голосом он начал объясняться:       — Я люблю тебя. Я правда люблю тебя. И не переставал любить даже в те моменты, когда ты этого не видела. Позавчера я был у своего психолога снова, мы поговорили… В общем, я многое понял. Прозвучит глупо, но я так сильно боялся потерять тебя, что превратился в абьюзивного ревнивца. Я так сильно боялся, что ты отдалишься от меня, что возненавидел все твое окружение. Никогда и никого я не любил так безумно сильно, как тебя, и это настолько напугало, что оно все трансформировалось в непонятную агрессию. Фоном шли жутчайшие переработки и стрессы на работе, я превратился в робота, не следил ни за своими эмоциями, ни за поступками, не рефлексировал ничего. Мне постоянно хотелось ломать мебель и бить посуду, один раз даже чуть не подрался с партнером, с Сергеем. И я хотел любить тебя и чувствовать твою любовь перманентно, но не справлялся с этими эмоциями, — он сделал небольшую паузу, то ли чтобы передохнуть и совладать с собой, то ли чтобы подобрать слова, после чего продолжил говорить. — Я боялся тебя потерять, но, при этом, будто бы чувствовал некую уверенность, что ты точно никогда никуда от меня не уйдешь.       Олег замолчал. Собравшись с силами и все также не глядя на него, я решила произнести вслух то, что крутилось в голове:       — Ты взрослый человек, ты должен уметь хоть как-то отдавать себе отчет в том, что ты делаешь и что говоришь. Делать выводы, осознавать ошибки, исправлять их, сдерживать обещания. Ты уже не в первый раз объясняешь причины своего поведения, это прекрасно, что ты понимаешь, откуда ноги растут, но дальше что, Олег? Ты помнишь, что ты сказал мне в нашем последнем разговоре?       Пришлось еще сильней развернуться к окну, чтобы Шефер не увидел слезы, и прикусить губу, стараясь через чувство легкой физической боли не позволять себе проваливаться в чувства и эмоции.       — Помню, — ответил Олег. — И мне очень жаль и очень стыдно. Я не думал так, как говорил. В последнее время… в последнее время я видел, что ты отдалилась от меня, закрылась, чувствовал холод. Пытался как-то исправить все, понимал, что дело во мне, но не получалось. Решил подождать в надежде, что все само собой наладится… Но, когда я узнал, что ты обманула меня, что уехала с друзьями… — его голос, все это время остававшийся ровным, начала подрагивать, — мне стало так больно, показалось, будто это конец, всё. С холода и лжи всегда начинается конец. От обиды и от страха тебя потерять, я сошел с ума.       — И поэтому решил сделать больно? Это месть? — я начинала злиться, но не на него, а на то, что он никак не скажет что-то, что все исправит.       — Я… я не знаю. Я нёс, что попало. Может, где-то в глубине души хотел получить от тебя эмоции, каким-то образом вывести на то, что все еще тебе небезразличен, — признался Шефер.       Теперь пришла моя очередь вздыхать. Ну и что дальше? Дальше то что?       — Да, или снова начал защищаться тогда, когда на тебя никто не нападал, — предположила я. — Однажды ты сказал, что я еще ребенок, но из нас двоих ты в большей степени не готов к отношениям, чем я. Извини. С моей стороны тоже были ошибки, но я правда пыталась делать то, что могла, работать над отношениями так, как могла. Ты тоже вначале очень старался, а теперь просто забил. И мне очень больно от этого.       Слёзы начинали душить все сильней, а так не хотелось разреветься при нем.       — Ты права.       — И что с этим делать? Расстанемся?       Было страшно, что он скажет – “да”. Ужасно страшно. Крепко вцепившись в букет обеими руками, я задержала дыхания и замерла в ожидании ответа. Шефер молчал несколько секунд, а потом произнес почти что шепотом:       — Если ты захочешь расстаться, я не буду пытаться тебя удерживать, не буду мелькать перед глазами и напоминать о себе, потому что понимаю, как тебе будет тяжело. Я приму твое решение, ты имеешь полное право меня послать. Даже больше скажу, будь я наблюдателем со стороны, посоветовал бы точно также, но… — он оборвал свою мысль, не закончив её.       Я не выдержала.       — Но что?       — Но я приехал сегодня, чтобы извиниться и попросить у тебя самый последний шанс. Потому что ты мне нужна, потому что я люблю тебя. Говорят, что люди не меняются, но это не совсем так. Люди меняются, если сами искренне этого хотят и стараются измениться. Я понял, что могу тебя потерять, точнее, уже почти потерял. Я пожил сейчас без тебя в моей жизни… и я не хочу и не могу так. Лесь, — вдруг обратился ко мне Олег, заставив слегка вздрогнуть, зажмурить глаза, пытаясь удержать слезы, и сильней закусить губу, — пожалуйста, можешь дать мне свою руку?       Я отрицательно покачала головой, понимая, что за этим последует.       — Умоляю тебя, пожалуйста, — шепотом попросил он.       Сдавшись, с трудом отцепив пальцы, сжимающие букет, я села чуть ровнее, но все еще не поднимала на преподавателя глаза, и очень медленно протянула ему ладонь.       — Спасибо, — отозвался Олег и обеими руками сжал её.       От этого родного и знакомого прикосновения хотелось завыть. Тело мечтало упасть в объятия к этому человеку, но разум всячески противился.       — Олеся, милая, родная моя, я прошу тебя, пожалуйста, прости меня. Я был неправ, ужасно неправ, я вел себя недопустимо. Прошу тебя, дай мне еще один шанс. Последний. Я обещаю, если нечто подобное повторится еще хоть раз, я больше не буду просить прощения и возвращаться тебя, я позволю тебе уйти. Но я обещаю, что ничего такого больше никогда не будет, я больше никогда не повышу на тебя голос, не скажу ужасные обидные слова, не брошу одну, не сорвусь на тебя. — Он говорил очень чувственно, все это звучало искренне. Очень хотелось поверить. — Родная, любимая моя, Лесенька, я так тебя люблю, я очень сильно тебя люблю, просто безумно. Ты самая прекрасная, самая лучшая девушка в мире, я тебе обещаю, я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Больше никогда не обижу тебя, я клянусь. Прости меня, любимая, родная, прости…       В конце у Олега так сильно начал дрожать голос, что стало ясно, что он сам находится на грани слез.       Я тоже его любила, я тоже не хотела его терять. Вся эта ситуация была просто ужасной, глупой и обидной. Больше не получалось сдерживать всхлипы. Вырвав руку, я снова отвернулась к окну и разрыдалась. Олег звал меня, что-то говорил, но эмоции слишком сильно накрыли, просто с головой, подобно морской волне в очень ветреную погоду. Каким-то образом ему удалось притянуть меня к себе, и стоило виском коснуться его плеча и ощутить объятия, как рыдания усилились, сквозь них прорывалось что-то, похожее на скулеж.       Сложно сказать, сколько точно прошло времени, но в какой-то момент слезы прекратились, а всхлипывания становились всё тише и реже, тогда то я и отстранилась от Олега. Подняв на него взгляд, увидела, что глаза у него красные и стеклянные, а на щеках – влажные дорожки. Он тоже плакал.       — Я… я хочу тебя п-простить… — последние всхлипывания пробивались сквозь слова, — да я и простила тебя, но… но я не могу з-заставить себя снова доверять. Понимаешь, Олег? Не могу. Меня уб-убивает сама мысль о том, что ты снова можешь так накричать на меня, сказ-зать такие обидные слова. Это очень больно.       Я вздохнула и в очередной раз промокнула слезы бумажным платочком.       — Понимаю. Я готов ждать и готов доказывать, что ничего подобного никогда не повторится, столько, сколько нужно.       — А ты уверен, что на фоне стрессов и неприятного бэкграунда тебя не сорвет в очередной раз из-за того, что я где-то не откроюсь или вроде того? Я не смогу переступать через себя. Пыталась, но не получается.       Олег посмотрел на меня безумно печальным взглядом, в котором, несмотря ни на что, читалась любовь.       — Да, уверен. То, что произошло между нами, здорово ударило меня по тупой башке. Теперь всё иначе. Я прошу тебя, давай попробуем еще раз, пожалуйста.       Я уже знала, какое решение приняла, твердо это знала и чувствовала. Впрочем, оно было единственным и, хотелось бы, чтобы правильным.       — Хорошо, — прошептала я, прожигая взглядом бордовые бутоны роз, — давай попробуем. Я тоже тебя очень сильно люблю… и я не знаю, как быть без тебя.       Дальше произошло то, чего не ожидала совсем. Закрыв лицо ладонями, Шефер заплакал. По-настоящему заплакал, четко слышались беззвучные всхлипы. Моя рука сама собой легла к нему на колено и слегка сжала его. Подумалось, что это были слезы от облегчения.       Олег успокоился достаточно быстро, скорее всего, силой воли заставил взять самого себя в руки, а может, и эмоции просто улеглись. Он вытер слезы бумажным платочком, который я ему протянула, и сказал всего два слова, но вложил в них все чувства и все эмоции.       — Спасибо, родная.       Мы посидели молча несколько минут, обоим нужно было как-то прийти в себя и уложить все произошедшее в голове. Успокоившись окончательно и немного расслабившись, я решила задать волнующие и интересующие меня вопросы.       — Олег, можно кое-что у тебя спросить? Только ответь честно, пожалуйста. Я обещаю, что эти ответы ни на что не повлияют.       — Конечно, милая, спрашивай. — Его голос тоже зазвучал пободрее.       — Пока мы были не вместе… у тебя был кто-то? Был секс, объятия или поцелуи?       Это то, что беспокоило больше всего, ведь в тот вечер он четко сказал, что будет, если я выйду из машины.       — Нет, — моментально и четко ответил Шефер.       — Просто ты тогда сказал…       Он перебил:       — Забудь абсолютно все, что было тогда сказано, там ни слова правды. Во-первых, я никогда и ни при каких обстоятельствах не изменял и не изменю тебе, неважно, в ссоре мы или нет. Во-вторых, меня не интересует ни одна другая девушка, только ты. Клянусь, это правда.       Что ж, все эти слова действительно звучали очень правдиво и уверенно. Судя по интонации, он не врал.       — Хорошо, спасибо. А почему ты не писал все эти дни? Почему решил приехать сюда? И как ты вообще узнал, что я у Яны?       О последнем я задумалась только сейчас, как он мог узнать? Кто ему сказал?       — Не писал, потому что не знал, что написать и как лучше поступить. Пришлось взять время, чтобы подумать и выбрать наилучший вариант действий. Может, так и неправильно, но иначе не мог, просто не знал, как и что… — немного сбивчиво ответил Олег на первый вопрос, но меня это устроило. — Узнал, что ты у Яны, по истории твоих одногруппниц, написал одной из них, объяснил ситуацию в двух словах и попросил сказать адрес квартиры.       — То есть, ты не планировал разговор сегодня?       — Планировал завтра. Хотел приехать к твоему дому и попросить выйти, но увидел историю и понял, что лучше сегодня и здесь. Сразу вылетел из офиса, заехал за цветами и помчал к тебе. Ты же любишь цветочки… — последнее было сказано как-то грустно.       Он сожалел о том, что сделал. Реально сожалел. Это было видно.       — Почему именно к Яне? — спросила я. Этот момент оставался уж как-то совсем непонятен.       — Мне показалось правильным показать тебе, что для меня ты важнее всего. Важнее мнения твоих одногруппников и слухов, важнее публичного порицания и насмешек, если бы они вдруг были. Я говорил нехорошие вещи, связанные с этой темой, вот и решил показать, что был неправ.       Возможно, немного странная логика, но мне стало приятно, что он задумался об этом.       — А песня? Это из-за твоих слов про “Нервы”?       — Да. И текст подходящий. Ты говорила, что я – твой Прекрасный Принц, вот только, к сожалению, в этой книге я оказался отрицательным героем. Но надеюсь, еще можно все все исправить.       — И я надеюсь…       Снова возникла тишина. Вопросов больше не было, но оставались слова, которые хотелось сказать. Это оказалось не так просто почему-то.       — Олег, ты меня тоже прости, пожалуйста. Обещаю, что больше не буду тебя обманывать. Никогда. И, пожалуйста, давай говорить? — Я посмотрела на Шефера, тот кивнул. — Давай, пожалуйста, вести диалог. Все сейчас могло бы быть иначе, если бы я поделилась с тобой своими переживаниями, если бы призналась в холодности и отстраненности, если бы мы обсудили это. И если бы ты поделился со мной тем, что волновало и беспокоило тебя, то тоже, возможно, удалось бы избежать этой ситуации.       Диалоги очень важны. Только на диалогах, на открытых и искренних обсуждениях строятся здоровые, крепкие, доверительные отношения. Как правило, мы практиковали это, старались честно говорить обо всем, слышать и слушать друг друга, принимать и стараться понять, а потом оба вдруг замолчали. И это привело к болезненным и чуть не привело к очень грустным и печальным последствиям.       — Хорошо. — Олег ответил ёмко и кратко, но все остальное четко читалось по взгляду.       Он начал очень осторожно и нерешительно наклоняться ко мне, его глаза теперь были устремлены на мои губы. Подумав секунду, я решила отдаться чувствам.       Это был самый чувственный поцелуй из всех, пропитанный отчаянием и голодом друг по другу. Застонав, но не из-за возбуждения, а из-за непонятной эмоции, сочетающей в себе облегчение с чем-то еще, я запутала пальцы в волосах Шефера и не позволила прервать этот поцелуй, впрочем, кажется, он и не собирался отпускать меня.       Когда мы наконец оторвались друг от друга, Олег спросил, поедем ли мы домой, или отвезти меня к бабушке?       — Отвези к бабушке, пожалуйста, — ответила я.       Было заметно, как он расстроился, радостное и одухотворенное после поцелуя лицо вмиг помрачнело.       Но ненадолго.       — А завтра я приеду к тебе. С ночевкой.       — Хорошо, — на губах Шефера засияла улыбка.       Повернув ключи, преподаватель запустил двигатель. В машине зазвучали “Нервы”.       — Олег, мы можем слушать ту музыку, которая нравится обоим. Уважать вкусы друг друга важно, и не только, когда что-то нравится, но и когда не нравится тоже. Можешь переключить, я не против.       — Спасибо, малыш. Но сейчас я и сам не против их послушать… Стало интересно узнать тексты и других песен, — Шефер почесал подбородок, затем вернул руку на руль. Мы выехали из двора на широкую дорогу. — Знаешь, я тут подумал, давай пригласим Машу на ужин? Одну или с парнем.       — Куда на ужин? — не сразу поняла я, подумав, что речь о ресторане.       — К нам домой. Приготовим сами что-нибудь или доставку закажем.       — А зачем?       — Я хочу познакомиться с ней, узнать ее получше. И мне жаль, что я сказал о ней те плохие вещи. Она – твоя подруга. Это было неправильно по отношению к тебе, к тому же, раз вы с ней так близки, значит, она хороший человек.       Меня это очень удивило. Извинился, приехал за мной к Яне, сыграл песню, которую перед этим специально выучил, решил позвать в гости Машу. Кажется, он реально был настроен показать, что хочет исправиться, через поступки, а не только через слова.       — Здорово, давай, мне кажется, это хорошая идея, — согласилась я. — Олег… спасибо тебе, что не махнул рукой, а правда решил все исправить. Это очень ценно для меня.       Шефер кивнул, показывая, что услышал.       — Кстати, я скорректировал график работы и уже проплатил вперед несколько сеансов у психолога. Буду снова к нему ходить, так что… да. Я хочу все исправить. И хочу стать лучше и адекватнее.       — Это вызывает уважение. Ты молодец. Уверена, у тебя все получится, — губы тронула легкая улыбка. Он ведь правда молодец.       — Рядом с тобой – обязательно.       Очень хотелось верить, и я верила, что все у нас будет хорошо, что все наладится. Если мы оба постараемся, если оба будем искренне хотеть вкладываться в отношения и делать это, то все у нас будет хорошо. Любовь – есть, обоюдное желание построить крепкие и здоровые отношения – есть, осталось всего лишь немного постараться с действиями.       Ночью, лежа в постели, я листала сайт книжного магазина и закидывала в корзину разные книги по психологии на тему отношений. Шторы были завешаны неплотно, свет от уличного фонаря пробивался меж них и падал на одеяло. На столе стоял огромный красивый букет, если я правильно посчитала, то из сто одной розы.       Завибрировал телефон, пришло уведомление из мессенджера.       Олег: Спокойной ночи, любимая моя девочка. Я очень сильно тебя люблю и очень жду завтрашний день. Скучаю. Сладких снов, малыш. Сильно обнимаю и целую тебя, ты самая лучшая. Люблю, люблю, люблю.       Олег не отличался словесной романтичностью и пристрастием к выражению своих чувств через множество слов, особенно в сообщениях. То, что он написал в этот раз, больше напоминало мой стиль общения, нежели его. Я улыбнулась, это показалось милым – он решил перейти на мой язык любви, и забавным – странно видеть от него такое.       Олеся: Спокойной ночи, милый. И я очень сильно люблю тебя, хороших снов. До завтра.       А вот со своей стороны я решила не перебарщивать с милыми словами. Стена разрушилась, мост через пропасть был переброшен, но пока еще оставалось немного льда, который следовало растопить. Ведь чем сильней и искренней ты любишь человека, тем больней он может ранить, а для заживления ран требуется время.