***
Старый товарищ Лавр обещал, что Илье станет легче, когда он переключится на кого-то, отвлечётся. Говорил, что как только станет помогать слабому, то перестанет себя жалеть. Илья кивал, делая вид, что со всем согласен, хотя ему хотелось одного — чтобы его оставили в покое. Трудный, как всегда, суетился, делал вид, что в очередной раз спасает мир, но Илье сейчас было не до этого. Он продолжал работать, как проклятый, принимал в полтора раза больше пациентов, чем прежде, ездил на ночные вызовы, но только загонял себя, а душа продолжала болеть. Илья и сам готов был слечь в постель от бессилия и слёг бы, если б мадам Мануйлова не была такой напористой. Каждый день она открыто говорила Илье Филимоновичу, что надо начать жить для кого-то ещё, тогда и хандра обязательно пройдёт. Кроме того, она не забывала приносить своему постояльцу еду и крепкий чай. И совершенно не воспротивилась тому, что в доме появится новый жилец. — Не ожидала, что он такой крупный, — всё же призналась женщина, когда увидела пса впервые. — Впрочем, ничего страшного, в ваших комнатах довольно места. — Даже если и так, ему рано или поздно станет тесно здесь, — задумчиво заметил Илья. — Ему нужно много двигаться, всё-таки это охотничья собака. — Понятно, почему у него такие шрамы, — сочувственно сказала мадам Мануйлова. И в самом деле, передние лапы гончака были в страшных рубцах и на спине виднелись вспухшие полосы шрамов. — Бедный пёс, должно быть, волки его наградили. Илья нахмурился, покачал головой. — Человек.***
Полицейские приехали на окраину Санкт-Петербурга по многочисленным жалобам на дикие крики. Несколько перепуганных человек сбивчиво сообщили, что в одном из домов не иначе как кого-то режут заживо, леденящие кровь вопли разносились по всей округе. Проигравшийся хозяин поместья в бессильной злобе забил трёх своих гончих собак — суку и двух кобелей. Ещё одного, полумёртвого, забрал сам Трудный. Умом Лавр Сидорович не понимал, почему сделал это, но сердце не выдержало, слишком уж вой покалеченного пса был похож на крик человека. Привёз домой, жене. Не думал, что она сможет выходить пса, но она это сделала. И сам гончак проявил невероятную волю к жизни. Цеплялся за неё, как мог, три дня лежал, как мёртвый, ещё три упорно поднимал голову, чтобы выхлебать воду и куриный бульон, ещё три — встал на ноги. И первым делом, ещё шатаясь, подошёл к выходившей его женщине, лизнул обе её руки. Хотелось бы оставить собаку себе, и жена не раз просила, привязалась крепко. Призналась, что не смогла бороться с собой и даже дала собаке кличку. Однако Лавр решил, что исцелившийся пёс поможет вылечиться и человеку. Поэтому надел на выжлеца кожаный ошейник, пристегнул поводок и отправился к своему старому товарищу, доктору Илье Филимоновичу Карцеву. — Клин клином вышибают, — заявил он. — От несчастной любви поможет другая. Знакомься, Амур.***
Поначалу Илья Амура не принял, от слова совсем, всячески ругаясь на него. Только и слышны были недовольные окрики: «Не лезь на стол!», «Не таскай еду!», «Не путайся под ногами!». Хотя, Амур старался быть в высшей степени деликатным и не делать того, чего ему не велели. Но, так как всю свою недолгую жизнь он прожил на псарне, то не имел ни малейшего понятия, как вести себя в квартире. Тем более, в той, где были сотни незнакомых запахов. Например, от множества стеклянных баночек, бутылочек, пробирочек, которые стояли, кажется, на всех горизонтальных поверхностях. От неизвестных предметов мебели, которых Амур прежде никогда не видал. Наконец, от этого человека, который взялся, непонятно откуда, а при этом ещё и ругался, что бы Амур ни сделал. Ему страшно хотелось обратно, где была добрая женщина, которая кормила его, гладила и никогда не повышала на него голоса. В той обстановке ему было бы куда легче привыкнуть к дому, но тогда он толком ничего не смог разглядеть, а познавать новое в такой невыносимой обстановке не было никакой возможности. Амуру было интересно всё, но он боялся. Причём, до такой степени, что, в конце концов, просто забился под стол. Илья, весь день пребывавший в плохом настроении, турнул его и оттуда. Тогда Амур попытался забраться под кресло, чуть не уронил его. Не выдержав, Илья рассердился, схватил со стола газету и, мгновенно оказавшись возле гончака, треснул его по хребту. — Ты ещё и мебель мне сломай, скотина! — в сердцах воскликнул он. И тут же замер. Амур смотрел на него со смесью укора и покорности. Он скалился, но даже оскал этот был выражением бессилия. Весь его вид будто говорил: «У меня есть клыки, я могу перегрызть тебе горло, но не стану этого делать, хоть ты и бьёшь меня. Я подчинён тебе, а ты пользуешься этим. Но я привык, так и должно быть, наверное». Илья вздохнул, отступил. Амур ещё некоторое время лежал, не шелохнувшись, потом перебрался к двери, заскрёбся в неё. Илья молча собрался. Ходил на поводке Амур просто отвратительно. Не потому, что желал всячески усложнить жизнь себе самому и своему новоиспечённому хозяину, а потому, что попросту не умел этого делать. Тем более, в городе невозможно было спокойно гулять, тут было так много интересного! Ещё больше незнакомых людей, эти большие штуки на колёсах! Амур был в восторге, но совсем скоро его пыл поубавился, потому что помимо запахов тут были ещё и резкие звуки. И они пугали Амура. Если пять минут назад Илья еле держал поводок, потому что Амур мотался туда-сюда, то теперь гончака просто приходилось тащить по мостовой. Амур упирался, поджимал хвост и, очевидно, хотел поскорее вернуться домой. Там он улёгся возле двери, поджал под себя задние лапы, уложил на передние голову и задремал. Впрочем, с этого места его согнал первый из многочисленных посетителей его хозяина, поэтому Амур ушёл в угол и оттуда зорко наблюдал за всем, что происходило в комнате. Пытался, по крайней мере. Очень скоро Илья отвёл его во вторую комнату и велел сидеть тихо. Хоть Амур и начинал ему симпатизировать, Илья считал, что собаке не место на той территории, где он принимал пациентов. А их было великое множество. К нему приходили и совсем отчаявшиеся люди, которых мучила страшная боль: и фонарщики, надышавшиеся выделениями керосина, и швеи, жалующиеся на боль в глазах и плечах, простуженные извозчики, курьеры со сбитыми ногами, грузчики с надорванными спинами. Приходили также и богачи, выдумывающие себе болезни и приходившие больше для развлечения, чем для избавления от боли. Но один случай очень заинтересовал Илью. Какой-то чиновник привёл к нему юную дочь. — Понимаете, доктор, Ася не ест уже вторую неделю, — он, крупный и широкоплечий, с пышными усами, такой сильный, сейчас казался совсем беспомощным. — И не разговаривает ни с кем, ни на что не реагирует. Уж молчу про то, что она не смеётся. Не та ситуация, но никто и слёз её не видел. Я боюсь, что так она загонит себя в могилу. Жених, понимаете, бросил… Это большое огорчение, но так убиваться… Илья медленно кивнул головой. — Подождите за дверью. Мужчина нехотя попятился, с сомнением глядя на доктора, но всё-таки ему повиновался. — Итак, Ася. Это ваше имя? Девушка слабо кивнула русой головой. Даже её волосы казались блёклыми, про лицо нечего было и говорить. Кости черепа были туго обтянуты бледной, почти белой, кожей, глаза потухли. — Вы знаете, что я не смогу вас вылечить? — спросил Илья. — Правда, не стану же я насильно впихивать в вас еду. Организм её просто не примет. Первый шаг нужно сделать самой. Ася уставилась бессмысленным взглядом в стену напротив. Илья вздохнул, вышел в коридор. Отец Аси, до этого взволнованно мерявший шагами пол, подскочил к доктору с неожиданной резвостью. Надежда осветила его лицо, но он тут же сник, когда Илья объявил о собственном бессилии. — Асю можно отправить в госпиталь, чтобы там поддерживать её жизнь, но все усилия будут напрасны до тех пор, пока она сама не захочет жить. Илья видел, как был подавлен мужчина и чувствовал себя не лучше. Когда они вошли в кабинет, ни у кого из них не было и намёка на веру в чудо. А оно случилось. Странно, обычно чудо воспринимают как дар свыше, как нечто божественное. А оказалось, оно вполне приземлённое, осязаемое, имеет четыре лапы, хвост саблей и выразительные светлые глаза. Амур стоял возле Аси, уложив морду ей на колени, позволяя обнять себя за крепкую шею, а девушка, согнувшись, беззвучно тряслась в рыданиях. — Он сам пришёл, — прерывисто и глухо причитала она. — Я его не звала. Не знала, что он тут… Хороший, хороший пёс. С этого дня Илья позволил Амуру сидеть в углу комнаты, где он принимал пациентов. И гончак удивительно быстро сообразил, что от него требуется. По природе своей очень чутко реагировавший на чужую беду, он подходил к каждому, кто нуждался в утешении и получал за это похвалу от хозяина. Поначалу Илья интересовался, боится ли пациент собак, но постепенно отказался от этой привычки. Все его постоянные посетители познакомились и даже подружились с Амуром, а сарафанное радио разнесло по городу новость, что у доктора Карцева появился очаровательный помощник. И чем дольше Илья работал с Амуром, тем больше привязывался к нему и тем меньше хандрил. Мадам Мануйлова не могла не отметить это. — Вы стали выглядеть намного лучше, Илья Филимонович, — как-то невзначай бросила она. И Карцев не мог с этим не согласиться.