Ведьма

      Утро выдается тяжелым. Тело скатывается с кровати, на которой я весьма нагло устроилась ещё вчера вместе с Ястребом (прямо девочки-подружки на ночевке, честно слово. Не то чтобы я имела что-то против девочек-подростков, но сам факт), оглядываюсь на героя, который развалился на покрывалах. Беглым взглядом пробегаю по бинтам — кровоточить ничего не начало, это плюс. Подхватив телефон, который так и остался валяться в подушках (я уснула под тихий треп Барса и Ястреба), я отправляюсь на кухню. Среди вчерашней еды обнаруживаю кусок пиццы и откусываю от него, даже не грея.       Через минуту от куска пиццы остается только приятное воспоминание и прохладное послевкусие, ещё через пять я выхожу из ванной более-менее умытая. Безразмерная футболка (брендировнная, кстати, и совершенно новая — у Ястреба полный шкаф всякого барахла, которое он банально не успевает выгулять) в сочетании с растянутыми трениками, пережившими, судя по виду, и Бубонную Чуму, и Вторую Мировую, делают меня похожим на гадкого утенка. Это мне через два часа надо быть на маникюре, а в душ успеть до этого времени. Тратить время на то, чтобы сушиться ещё и у себя, я не вижу смысла, так что пока Ястреб отсыпается, я временно приватизирую ванную, с трудом разбираясь среди всех этих бутыльков.       Надевать на чистое тело геройский костюм не хочется, но другой одежды у меня нет, так что имеем, что имеем.       Перед тем, как уйти, толкаю в целый бок героя, тот вздрагивает и просыпается мгновенно — напряжен настолько, что готов атаковать, но потом натыкается на мой холодный взгляд и щурится сонно, мгновенно расслабляясь. Я кратко информирую:       — У тебя на кухне остатки вчерашней еды. Одежду я положила на машинку, повязки сегодня надо поменять, а врача лучше всё-таки посетить.       — Да ладно, можешь себе оставить футболку, — отмахивается герой, зарываясь носом в подушку, топорща крылья. На спине спать было бы банально больно. — Всё равно их дохера. Если будешь через дверь выходить — просто захлопни её за собой.       — Я так и не поняла вчера, каким, блять, образом вы с Васей сошлись? Два распиздяя.       — Он горячий, — бормочет герой сонно.       — Вы придурки или педики?       — Мы не придурки, — ворчит он, зарываясь глубже в подушку, намереваясь меня игнорировать.       На балконе было прохладно. Чтобы не поломать здание, пришлось выпрыгнуть максимально далеко, и оттолкнуться от воздуха метрах в десяти от земли, чтоб подлететь к крышам высоток. Ещё один толчок, уже вертикально, чтобы взлететь выше крыш небоскребов. Отметив, в какую сторону мне нужно, я «полетела» в UA. Приземляться опять пришлось прямо перед воротами, чтобы не нервировать системы безопасности.       В общежитии никого не было — до обозначенного времени выхода было ещё минут пятнадцать, за которые я планировала переодеться, а все остальные были на уроках так или иначе. Костюм отправился в кейс, я быстро набросала в заметках выявленные косяки (например, что температуру в плюс три тысячи по старику Цельсию он выдерживает весьма слабо), быстро обработала царапины, прошлась мазью по ожогу и переоделась в повседневную одежду, после чего уже отправилась обратно к воротам.       Пока ждала Немури — та написала, что задержится на пару минут и почти слезно просила подождать, — быстро предупредила Шоту, что я заходила и со мной всё в порядке и что я вернусь к обеду, если он хочет пересечься со мной до вечера.       Я думала, что выберу нюд или просто одноцветный маникюр, но выбор дизайна был таким невероятным, что я согласилась на какую-то красоту, и благополучно заснула, пока над моими руками колдовали. Даже чашка чая, которую мне принесли, не спасла. Максимум моих пожеланий — чтобы держалось и не ломалось, но мастерка понимающе улыбнулась перед началом:       — Работа героя бывает опасной, поэтому, раз вы не хотите увеличивать длину, я сделаю вам укрепление, чтобы ничего не сломалось. Гарантия две недели.       Меня очень мягко разбудили, когда уже всё было готово. Прямо нарадоваться не могу на эту красоту. Немури, кстати, не уснула, в отличии от меня, показала свои ядрено-красные — ей очень шел этот цвет.       Я с крайне довольным лицом осмотрела результат работы мастерки и горячо её поблагодарила — кто делал себе ноготочки не один час, тот меня поймет.       После этого мы отправились обратно в школу, где уже творилось легкое безумие. Полночь убежала к себе готовиться, я отправилась к себе, чтобы поспать хотя бы пару часов до того, как начать собираться, правда, перед этим проверила, что и платье, и туфли в полном порядке, чтобы ничего не случилось в последний момент, а потом, как была в длинной юбке и свитере, завалилась на диван, выставив себе перед этим будильник — приду немного позже, ничего страшного не случится. Несмотря на слова той стилистики о том, что этот бал должен быть идеальным, я так не считала, достаточно будет, если я просто получу от него удовольствие.       Уставшее сознание провалилось в тяжелый сон.       

***

      Камера щелкнула пару раз. Отлистав несколько фотографий, поставила на нескольких автоулучшение и отправила Васе, маме и сестре, раз есть возможность порадовать их таким образом, который обычно мне чужд. Проснувшаяся во мне леди и королева хотела сражать всех наповал своей красотой и мне не было нужды себе в этом желании отказывать.       До этого я не собирала полностью этот образ, но мне определенно нравился результат. Мне точно по душе то, как я сейчас выгляжу, и это определенно стоило кучи потраченных часов и денег.       В дверь постучали. Я обернулась, закончив отправлять последнюю фотографию, сунула телефон в карман (в этом платье есть карманы!) и пошла открывать.       Айзава, собиравшийся что-то сказать, так и застыл, с чуть приоткрытым ртом, а потом оскалился привычной улыбкой:       — Вау… Сколько времени ты на это потратила… выглядишь просто… невероятно.       — Спасибо, ты тоже выглядишь замечательно, — я пробежалась взглядом по костюму мужчины — черный пиджак, синий в серую клетку галстук, белая рубашка и ярко-розовые брюки. Определенно, это икона стиля, и меня никто не может переубедить.       — Хотел, как настоящий джентльмен, пригласить тебя пойти со мной на бал. Итак, могу я услышать твой ответ?       — Да, я согласна пойти с тобой на бал, — ответила, чувствуя чуть покалывающие щеки, и поэтому поспешила перевести тему. — Разве Эри не с тобой?       — За ней приглядывает Мидория, думаю, этот проблемный ребенок справится с этим.       Мы приходим чуть позже, чем это требуется — Шота не хочет общаться со знакомыми, я не против немного задержаться, потому что схожесть мероприятия с десятком других заставляет руки сжиматься в кулаки.       Я пробегаюсь глазами по студентам — и сердце сжимается, когда я вижу Джиро и Яойорозу вместе — они танцуют. Момо держится по всем правилам, Кьёко краснеет как маков цвет, но они… очаровательны.       Пар на танцполе немного, в основном все жмутся чуть ближе к стенам, разговаривают и пьют что-то безалкогольное. Подходит Полночь — шикарная в своем великолепии и черном платье:       — Ладно, теперь я понимаю, почему ты отказывалась показывать такую красоту!       Я искренне делаю комплимент её внешнему виду, Айзава выглядит так, будто вот-вот прямо тут и уснет, после короткого разговора Немури с расстроенным видом сообщает, что её зовут, и элегантно лавируя среди подростков, отправляется к пульту диджея, где стоит Мик.       В нос внезапно бьет запах пламени — я хмурюсь, ощущая тяжелое присутствие сзади, оборачиваюсь резко, слишком для подобного мероприятия, но на чужую задетую честь мне всё равно.       — Сотриголова, вечера, — кивает вновь пришедший. — Хотел поблагодарить за то, что ты помогаешь Шото стать Героем Номером Один.       Айзава явно не рад — причем не просто не рад, а чуть больше зол, чем обычно. Глаза загораются красным несколько раз, поднимая дыбом волосы, несколько раз гаснет пламя на лице у Героя Номер Раз, которое формирует волосы и бороду, пока не останавливаются на красном окончательно. Лицо у героя непонимающе совершенно, я коротко смеюсь, и получаю в ответ хмурый и обещающий всё муки ада взгляд. Старатель в ответ награждается только поднятой бровью и пофигистичным лицом — и пострашнее видали, ничего он мне не сделает. Тот же Ястреб вчера на помойке выглядел куда более грозным.       — Моя коллега, Ведьма, — представляет меня Айзава. — Тоже обучает твоего сына и весьма успешно.       — Шото обязан стать лучшим героем!       Я чуть прищуриваюсь, мгновенно улавливаю то, что цепляет во всей фразе:       — Обязан? Кому это он вдруг стал обязан?       — Не вмешивайся в это, Ведьма. Это не твое дело.       Старатель начинает закипать. Я продолжаю:       — Несмотря на причуды, я думаю, что его место в первой пятерке. Может, тройке. Техника у него превосходная, но вот остальное, — я улавливаю все изменения в лице про — видимо, прикрываясь всегда пламенем, он не видит смысла в том, чтобы скрывать эмоции хоть как-то. — У него отличные показатели. Но нет понимания. Поэтому я ставлю на то, что номер один станет либо Мидория, либо Бакуго, если не брать в расчет остальные классы. Во второго, кстати, мне верится больше. Видели бы Шото на психологии — базовые вещи, которые по большей части интуитивно понимаются большинством, ему не знакомы. И вопрос уже к тебе.       Старатель скрипит зубами и собирается мне что-то ответить — сподобился, надо же.       — Замечательно выглядишь, Ведьма! — улыбается во все тридцать два (единственное, кажется, что полностью на месте и не выбито/переломано/вырезано) зуба. — Старатель, не мог не поприветствовать! Эх, годы молодые.       — Брось, Всемогущий, — раздается ворчание Айзавы. — Ты всё ещё не старик.       Я продолжаю беззастенчиво пялиться на лицо Старателя — глаза не то чтобы зеленые, скорее светло-бирюзовые, но с каким-то лазурным отсветом. Я уже видела такое — у Шото, ага, только у него такой только один глаз. Что-то царапает голову изнутри, но подсказку от интуиции я понять не могу, как и того, где именно я ошиблась в своих выводах.       Через секунду Старатель отвернулся, и мысль, которую я почти схватила за хвост, ускользнула насовсем и я отвлеклась на ещё одного незнакомого мне героя.       — Я могу пригласить тебя на танец? — наклонился ко мне Шота.       Я молча подала ему руку, и мы сбежали на танцпол.       Было непривычно быть самую каплю ниже — всего каких-то три или четыре сантиметра, но чаще я была либо на полголовы ниже, либо, вставая на платформу геройских сапог, и вовсе равнялась с ним ростом.       Я помню, как мы танцевали на Рождество — это был скорее околодружеский жест, чем что-то с подоплекой, но теперь… Руки всё те же, всё тоже лицо напротив, но ощущается… иначе. Вернее, ощущения как раз не поменялись, а вот мой собственный отклик удивляет меня саму — начиная от легкого покалывания щек и заканчивая мурашками от осознания красоты момента — для меня это было красиво.       Шаг вперед, поворот, шаг назад, поворот. Раз-два-три, раз-два-три. Я легонько, почти невесомо коснулась его губ. Меня притянули за талию чуть ближе — ещё чуть-чуть, и его туфлям будет угрожать опасность. От нежности в темных глазах всё плавится, ощущение, что на меня так никто и никогда не смотрел, но это мелочи. Исчезают голоса и люди, вокруг как будто огромный пустой зал, выбеленный светом и солнцем, и исчезает потолок, стены растворяются, не доходя до голубого прозрачного неба, и меня ведут в этом танце, а я иду следом не по приказу какого-то вышестоящего идиота, не из-за жизненной необходимости, а потому что хочу. Это мой выбор, и я им довольна в полной мере. Кругом словно ни души, только теплые сильные руки на плече и талии, позволяющие почти парить, и всё кружится под фортепианные переливы вальса, если мне не изменяет память — это Шопен, похоже, минор. Это современная оранжировка — добавлена скрипка и ещё какие-то неизвестные мне инструменты, но звучит красиво.       Музыка стихает неожиданно, Шота замедляется немного в конце, чтобы не расставаться с этим моментом сразу, чтобы мягко выйти из этого странного состояния, возникают вокруг словно из тумана люди, и появляются стены вместе с потолком. Голова от вальса кружится немного. Я понимаю, что всё это время улыбалась, и из-за этого рот немного болит.       — Хочешь ещё потанцевать? — спрашивает Шота.       — Не откажусь, — киваю я, и мы не уходим с танцпола ещё несколько восхитительных треков.       Несмотря на физическую подготовку уже после двух часов мероприятия на каблуках хочется сдохнуть, всё же я была весьма активной на этих танцах. Даже несмотря на то, что особенно ни к кому не ходила, складывалось ощущение, что перекинулась парой фраз реально с каждым. Магия не иначе.       Ближайшая скамейка в коридоре кажется чуть ли не пуховой периной, когда я на неё приземляюсь. Ноги приятно гудят. Музыка из зала доносится приглушенно, поглощаемая стенами. Я прикрываю глаза. Хочется к чертям стянуть блядские туфли на каблуке, размахнуться как следует и выкинуть их на орбиту, и я бы так и сделала, если бы не отвалила за них весьма крупную сумму. Мне ведь даже не денег жалко — а того, сколько времени я потратила чтобы эти деньги заработать. Скажем так… час средней паршивости миссии — это несколько пар таких туфель без учета налогов и пошлин. Стоит ли это того? Не то чтобы да, не то чтобы нет, но такое отношение к деньгам помогает ценить вещи, которые я покупаю и не покупать то, что мне нафиг не сдалось. Проще было понять это на примере общепита, в котором я работала лет в семнадцать-восемнадцать вместо подготовки к ЕГЭ. Может, поэтому и сдала его так себе, ненавижу этот тупой экзамен. Тогда я получала за час примерно двести пятьдесят рублей, что было небольшими деньгами — некоторым столько на обеды дают, но учитывая то, что смена были по восемь-девять часов… в общем, я неплохо заработала, и мне там почти нравилось.       Музыка стала громче, а потом стихла немного, я обернулась, увидев, как открываются двери зала. Я хмыкаю, интересуюсь почти заботливо:       — Натанцевался?       — Спать хочу.       Меня пробирает на смех, этот парень определенно гений комедии — и как бы иронично это не было, совершенно не понимает этого юмора.       — Твой отец, кстати, мудак тот ещё, ты знал?       Шото замирает, пока проходит мимо. Оборачивается:       — Да, мудак. А вы как, он же герой?..       Я хлопаю глазами, мол, продолжение вопроса будет, потом тяжело вздыхаю и закатываю глаза:       — Мудак мудака видит издалека, если тебя это успокоит, — его лицо всё ещё одно сплошное недопонимание, и поэтому я перехожу на менее фразеологичный язык, — Немного пообсуждала тебя за твоей спиной с ним. Он давал ответы, но неправильные. Однако это всё ещё ответы, и они мне многое говорят.       Тодороки щурится. В глазах один простой вопрос: «Чего бля?».       — Обсуждали за моей спиной? Неправильные ответы? Вы провели ему психологический тест?       Я смеюсь, пытаясь разозлиться и претерпевая в этом поражение, думаю, стоит ли пытаться объяснять дальше, поэтому предлагаю своеобразную сделку:       — Давай сойдемся на том, что он мудак, и ты пойдешь спать, раз тебе так этого хочется.       — Давайте, — кивает Шото и удаляется вглубь коридора. Я вытягиваю вперед натруженные ноги.       Долго просидеть мне так не дают:       — Вот ты куда пропала, — раздается от дверей вместе с музыкой.       — Я заебалась, — честно признаюсь я и киваю на ноги.       Шота хмыкает:       — А более удобная обувь?..       — Идет туда же, куда и эта — нахуй, — фыркаю я, — Если бы я хотела, чтобы мне было удобно, я бы надела кроссовки. Я хотела, чтобы было красиво. А красота требует жертв.       Несмотря на мой саркастичный и шутливый тон, ответ Айзавы вполне серьезный:       — Истинная красота — душевная, она спасает мир и не требует жертв.       — О-оу, тогда ты дважды герой, — улыбаюсь я, кивая на скамейку рядом с собой.       Мужчина, вопреки моим ожиданиям, встает напротив, складывая руки на груди и задумчиво меня оглядывая.       — Ага… тебя на руках до общежития донести?       —…чего?       Шота пожимает плечами так, будто это само собой разумеющееся, отводит взгляд в сторону кивает на мои ноги:       — Тебе будет больно идти.       «А я не хочу, чтобы тебе было больно».       — На ручках понесешь? — поднимаю бровь я.       — Если надо будет — понесу, — не купился на провокацию он.       — Можешь начинать, — я опираюсь на стену, уже готовая к отказу, потому что в таких моментах у всех остальных случался перелом гордости, и они шли напопятную или отказывались вообще, но Айзава снова меня удивляет — вместо того, чтобы начинать жаловаться, он осторожно (!) расстегивает застежки босоножек по очереди и мягко стягивает их. Подцепляя за застежки туфли на мизинец, он проходится пальцами по пальцам и ступням, проминая их. Я не сдерживаю довольного выдоха, ловлю взглядом чужую усмешку. Та-ак, понятно. Не знаю, хочу ли я знать о том, о чем он думает или очень хочу знать.       — Мне этот бал тоже уже надоел. Предлагаю завалиться к тебе с какао и уснуть на ближайшее навсегда.       — Звучит как охуенный план, — киваю я, и меня мягко подхватывают под коленями и лопатками. — М-м-м, мой герой.       В этих крепких руках хочется уснуть и не просыпаться, чтобы это ощущение не кончалось. Я отказываю себе в удовольствии прикорнуть прямо на литой груди, но опустить на неё голову — почему бы и да, тем более отказывать мне, вроде как, не собираются.       — Тебе говорили, что ты самый лучший?       — Нет, не говорили, — хмыкает Шота. — Но ты это говоришь под влиянием усталости и момента, так что я тебе прощу отказ от этих слов.       Я показываю ему язык — чтобы не сомневался в трезвости моего ума.       — Например, когда ты вчера… сегодня мне позвонил, чтобы узнать где я и допер, что это могу быть вовсе не я, а эта девица Тога.       — Ну, она может превращаться в других людей, это было логично.       Объяснить ему, что дело вовсе не в логичности или забить? Ладно, допустим:       — Скорее тот факт, что ты в принципе про это подумал.       Одеваться всё-таки приходится, и я впервые жалею, что сейчас не лето — могла бы в красивом платье драматично болтаться на руках любимого мужчины… С другой стороны, в пальто вполне тепло.       — Айзава, Шото сказал, что Старатель мудак.       — Хватит меня звать не по имени. Мы даже не на задании. — хмыкает Айзава. — И хочешь обсудить со мной Старателя?       — А что, я не могу обосрать за глаза человека? Если тебе не нравится, могу ему в лицо это сказать. Разворачивайся, пошли, всё ему выскажу, мне не сложно.       Это не шантаж? Это шантаж, притом настолько наглый, что воспринимать его серьезно Сотриголова просто не может, а зря — я действительно могу пойти и выдать всё, что думаю, без жалости и сострадания к себе и другим.       — Иногда мне кажется, что Бакуго это твой духовный ребенок, — ворчит Шота. — Нет, мы идем в общежитие, потому что я не хочу контактировать с людьми, а у тебя нет выбора.       — Я, значит, не людь? — уточняю я, потому что касательно моего выбора мне всегда есть что сказать и это уже не интересно.       — Самый прекрасный ангел, — серьезно кивает этот несносный мужчина.       Я чувствую, как немного покалывает щеки, поэтому всё, на что меня хватает, это:       — Самым прекрасным ангелом был Люцифер.       — Я знаю, о чем говорю.       Я перевожу взгляд на линию светящихся огоньков, которые зачем-то кто-то не очень хороший пригвоздил столбами к земле и назвал это фонарями. Небольшие кучки снега лежат на газоне, но в остальном на улице почти тепло — воет (подвывает, скорее) ветер. А по утрам, бывает, морем пахнет — утренний бриз несет с океана запах соли, йода и рыбы, так что даже до холма долетает.       —…так что насчет Старателя?