Ведьма

      —… ну и в целом все неплохо. Только, знаешь, мы очень скучаем. Может, бросишь всё и рванешь к нам?       — Ну не знаю, — хмыкаю я, телефон холодит щеку, но в целом мне вполне комфортно. — Не думаю, что это хороший выбор.       — А я считаю, что ты всегда любила свою работу больше, чем семью, — режет мама по живому. — Мне бы было куда лучше, если бы ты думала не только о себе.       Я удивленно хлопаю глазами — я бы не… а что «не»?       — Я понимаю, тебе в той стране хорошо, любовь и всё остальное… но ты так далеко! — голос у мамы грустный невероятно и уставший. Это не первый раз за месяц, и её эта тема слишком волнует, чтобы просто так спустить это на тормозах. Надо бы объясниться, но я даю слабину.       — Дай мне немного времени со всем разобраться, ладно? Я обязательно к вам приеду в ближайший месяц.       — Надеюсь, — холодно отвечает она и кладет трубку. В сердце не то что кошки скребут — орудуют тупыми бензопилами с невероятным садизмом.       Телефон отправляется на диван, я прикрываю глаза. Преступников как назло много, патрулей ставят больше положенного чуть ли не вдвое, и я… кажется, не справляюсь.       Растекаюсь по спинке с четким намерением дать себе немного времени и идти дальше. Выдох рваный, неправильный, но я справлюсь. Я должна справиться.       Вечернюю темноту разгоняет только свет от ноутбука, из-за открытого окна становится зябко, несмотря на то, что на дворе почти апрель. Скоро конец учебного года, а это значит, что и мне скоро пора уезжать — осталось каких-то пару недель.       Это не легко было, и сейчас не легче, всё идет по пизде из неясной точки отчета, потому что… потому что.       Воспоминания путаются, но боли доставляют не меньше. Начиная, например, с того ужасного вечера — не начало этого пиздеца, но первый и самый яркий — в прямом смысле — индикатор.       Ещё была зима, лежал снег — привычно-небольшие для этих мест сугробы.       — Решила прийти сама? — хмыкает Даби, появляясь из черноты переулка.       — Как видишь, — хмыкаю. — Но без Ястреба я бы на тебя не вышла. Тварь он та ещё, конечно.       Герой болезненно тыкает в плечо:       — Я так-то ещё здесь.       Настроение у психа меняется мгновенно — до этого обманчиво расслабленный, он буквально превращается в чертового маньяка за секунду, и эта перемена пугает настолько, что я застываю. Голос у Даби не низкий, но с хрипотцой, когда он выдает:       — Ну, это временно, — и запускает в героя струю синего пламени. У меня от жара горит правая щека, кажется, сгорели брови и ресницы, но…       Алые перья за секунду чернеют и рассыпаются в пепел вместе с героем — я никогда не видела, чтобы живые люди горели так быстро.       — Я понял, что он предатель, по вашим сообщениям, — смеется парень, оглядывая расплавившийся асфальт и несколько красных перьев, которые лежат на асфальте — всё, что осталось. — Знаешь, если бы не ты, я бы не убил этого соловья и он продолжал бы нам напевать иногда. Никогда ему не доверял, жаль, доказательств не было — осторожный, зараза… Ну так что, скажешь что-нибудь? Всегда ведь есть, что, м, Ведьма?       Но сказать мне нечего. И сражаться незачем — некого мне защищать. Это только моя вина — шифр несложный, и разгадать его, если примерно понимать взаимосвязи, не трудно, а мы слишком много им пользовались.       Ноги подгибаются, не выдерживающие груза вины, Даби нависает сверху, усмехаясь — на ладонях у него играет пламя:       — Я и тебя хотел убить, но, знаешь… — протягивает насмешливо. — Это было бы слишком милосердно.       И не уходит. Хочется кричать, меня хватают за горло:       — Давай, ты ведь хочешь закричать! Ты ведь хочешь разрыдаться! — скалится настолько широко, что, кажется, кожа не выдержит и скобы разлетятся стальными каплями по асфальту. — Кто бы по мне так убивался?! А?! Почему никто его — героя! — не спас?! Почему не спасли меня?! Почему ты сейчас тут, почему тебя никто не спасает?!       Боль закручивается внутри, не выходя наружу через слезы и крик и… остается внутри, разъедая внутренности как хлорная кислота.       Замолчи-замолчи, не хочу ничего слышать!       — Слабенькая позиция, слабенькая, — тянет парень на мои сказанные случайно вслух слова. — Голову в песок засунешь, а задница открыта — пользуйся кто хочет.       Я мотаю головой, чтобы прогнать это всё, что вокруг, но… не получается.       — Я думал, ты сильнее, — наклоняется близко-близко Даби, кажется, я могу разглядеть всех его демонов в зрачках. — Такие союзники Лиге не нужны. Тебе лучше быть благодарной за то, что не повторила судьбу этой курицы.       И парень, которому, очевидно, уже стало скучно, уходит, оставляя меня на асфальте, достаточно поглумившись и выкачав из этого зрелища всё, что мог.       Я судорожно собираю перья — их всего семь, самое большое длиной с ладонь, несколько пуховых — самые маленькие. Дрожащие пальцы комкают их, ломают. В кармане вибрирует телефон, я достаю его и не глядя тяну ползунок, падая на спину. Асфальт не холодный, несмотря на зиму, а чуть теплый — кто бы сомневался…       — Ало, — глухо говорю я не своим голосом.       — Что случилось? — раздается голос напарника.       Мыслей о том, как он узнал — или почувствовал — что происходит — не приходит.       — Ястреб умер… Даби его сжег.       В трубке тишина, которая режет по свежим ранам с точностью скальпеля.       — Умер? — переспрашивает ошарашенный Вася.       — Только перья остались, — бормочу я и начинаю тараторить-тараторить, хотя бы так выплеснуть всё, что накопилось, рассказываю обо всем.       Перья мнутся в руках как бумага, щекочут кожу немного. Они прохладные, но уже совершенно обычные — пусть и красные и… пахнущие горелым. Вокруг вообще пахнет огнем и жженой плотью.       — Я его любил, — глухо прерывает меня напарник. — Ты это знала. Ты знала и обещала мне, что защитишь его. Но не уберегла. От злодея, которого ты до этого отпускала, с которым тебе было весело. Вот чем закончилась твоя беспечность. Хотел бы простить — да кого я обманываю, ни за что — да не могу… Не звони мне. Для меня моя подруга сгорела вместе с любимым человеком. А тебя я не знаю.       Трубка идет короткими гудками. Глаза болят от невыплаканных чувств.       Я облажалась. Максимально облажалась. Один из самых дорогих мне людей сказал такое и… и это полностью моя вина. Столько ошибок, так хочется отмотать время назад и всё-всё починить, но моя причуда — всего лишь чертово отражение. Я всего лишь могу убрать боль, но не устранить её причину. И с тяжелым сердцем совершаю следующую ошибку — их и так дохуя, кто вообще ведет счет — и хлопаю себя лапкой по груди.       Сзади надувается шар и тут же уходит в асфальт, на котором я лежу.       Пусто.       Я ничего не чувствую.       И никто не приходит, никто не знает, что меня нужно бы спасать — а чья это вина, если герои должны спасать себя сами. Кислородную маску первым делом надевают на себя, только вот мои руки слишком дрожат, а в самолете нет больше никого.       В какой-то момент я поднимаюсь — потому что нельзя не.       Встаю и возвращаюсь в Академию пешком.       Ощущение, что там, рядом с черным пятном, Даби сжег не только Ястреба, но и меня. Лучше бы так оно и было.       Я не хочу рассказывать о том, что по моей вине умер человек. Это малодушно, это предательство, но я просто… не могу. Отмахиваюсь от Эри, замечая искреннюю обиду в глазах ребенка, но сама обрастаю шипами, только колючки — внутрь. Запираюсь у себя. Чтобы хоть немного прийти в себя мне требуется неделя — я более жестока со злодеями, кажется, ещё немного и кого-нибудь точно грохну, хотя до этого получалось избегать. Во снах мне снится Ястреб. Он стоит, обожжённый, почти как живой, смотрит холодным — слишком холодным для того, кто горел заживо — взглядом и иногда говорит со мной.       У меня в этих снах нет голоса. У меня в этих снах нет рта, только жетоны чуть звенят в полной и абсолютной тишине — Ястребу дышать больше не нужно, а я не могу. Конец неизменен и одинаков — я просыпаюсь в холодном поту, чтобы нашарить руками что-то, за что можно уцепиться, или лежу без движения, убеждая себя в том, что это был просто сон.       Только вот рядом никого нет, чтобы это подтвердить.       Я могу сколько угодно пытаться убедить себя в том, что это не моя вина, только факта этого не изменит — Ястреб погиб исключительно по моей вине.       О нем говорят в газетах — пропажа второго героя не может пройти мимо, как и мое подавленное состояние, но у меня получается каким-то чудом убедить директора в том, что это между собой не связано. Небольшое затишье здесь не означает затишья среди злодеев — они лезут из всех щелей, будто озверевшие после новостей о том, что второй герой страны пропал.       Я пересекаюсь пару раз со Старателем — скорее из необходимости, чем по великому желанию. Боль возвращается снова и снова, несмотря на то, что причуда работает стабильно. Решение с ней жить тяжелое, оно не дается легко, руки так и чешутся дотронуться до груди и выбить всё, что гложет, только вот тогда ничего не останется вообще, а это ещё хуже.       Плавали, знаем, ничем хорошим эта зависимость от собственной причуды не кончится.       Но боль нужно как-то вымещать, я пользуюсь стратегией Бакуго, раз плакать не выходит, и злодеям перепадает больше, чем должно, я меньше сдерживаюсь и меньше думаю. В лицах преступников страх, когда они видят мой взгляд — уж не знаю, горящий он или потухший совершенно, но мне точно есть что терять, поэтому я ещё держусь.       Пока есть, пока держусь.       Со смерти Ястреба две недели.       Перья лежат в планшете, рядом с фотографией Шоты, той самой, на которой у него из шрама красные цветы и золотые слезы. Туда никто не полезет в случае чего. Лишние улики — лишние проблемы, а единственное положительное в Даби — он оставляет только один след, черным пятном на асфальте выжигая память о том, что здесь кого-то сожгли.       Две недели с последнего звонка Василию.       — Я даже рад, что ты перестала с ним общаться, — улыбается Шота, проводя пальцами по щеке. — Твой друг был жестоким, а ты не такая.       — Такая, — негромко отвечаю я.       — Нет, ведь не может жестокий человек делать меня таким счастливым. Пообещай, что не уйдешь, ладно? — я смотрю в темные глаза.       Предаю себя снова:       — Обещаю, — и отдаю себя в руки любимого человека, хотя свободу собственную и себя ценить должна прежде всего. Хотела бы, но предаю, могла бы, но поддаюсь, и вместо посыла нахуй Шота получает мое податливое тело.       Была бы душа — и её бы забрал, но он действительно замечательный, и забрать у него себя было бы… плохо.       Ястреба хочется проводить хоть как-то, только вот незадача — я не знаю его любимых мест, могилы нет и быть не может, а явиться в знакомую квартиру героя я не могу — там сейчас полиция расследует дело о пропаже, всё опечатано.       Хочется выпить, но спиваться сейчас — последнее, что мне нужно.       Я чертовски устала.       Крыша незнакомая, я стою на парапете, наблюдая под собой несколько этажей пустоты, понимая, что придется идти дальше и сражаться. Царапаю кожу рядом с цепочкой жетонов, едва ли это замечая. Боль немного успокаивает — мозг понимает, что есть повреждение и боль внутри теперь имеет смысл, паниковать не обязательно.       Откуда-то снизу слышится крик, и я срываюсь туда. Злодея, который, видимо, пытался кого-то ограбить, от моего взгляда бьет в дрожь, и это пугает уже меня, но я хватаю его за шиворот и кидаю в ближайшую стену, наступая ногой рядом с лицом резким и мощным движением:       — Кто дал тебе право так решать свои проблемы? — рычу я, и подхватываю его за шкирку как нашкодившего кота. Прикрываю глаза и выдыхаю, просто чтобы казаться чуть более дружелюбной. — Вы в порядке?       — Д-да, я тут живу недалеко… спасибо, сам дойду.       И парень, которого до этого зажали у стены, быстро сваливает из переулка. Поджимаю губы и отправляюсь в полицейский участок.       — В прошлый раз у меня получилось убежать, в этот, видимо, не свезло, — пробормотал преступник, а я удивленно брови подняла — в прошлый раз, мол, это когда. — Пару дней назад, я со своими друзьями…       Я с трудом напрягла память — воспоминания ускользали. Уже в участке я над этим задумалась, и поняла, что не могу вспомнить чего-то конкретного из последнего месяца или около того, хотя до этого память была в порядке. Нужно больше спать, определенно.       Захватив себе кофе из автомата, отправилась дальше патрулировать район. Увы, кофе мне допить не дали, пришлось ставить на ближайший бордюр и наполовину недопитый напиток (отвратительный, надо сказать) и идти в сражение, чтобы разнимать парочку драчунов, решив посреди улицы выяснить отношения.       Раздав им животворящих пиздюлей, взяла трубку — мне звонили.       — Чрезвычайная ситуация, в Тартар провалились злодеи. Срочно дуй туда.       Я чуть не выронила телефон, коротко бросила:       — Поняла.       И рванула в небо — хорошо, место знала, и могла спокойно долететь, не потерявшись.       Уже на подходе заметила Мируко — мы пересекались с ней пару раз, и я отправила себя в её сторону, правда, чуть не получила с ноги из-за своего слишком резкого появления.       — В Тартар? — спросила я коротко — героиня кивнула. — Подбросить?       — Валяй, — ухмыльнулась она, хватая меня за протянутую руку и сверкая красными глазами. Неплохо. Она крутая.       В тюрьме всё в прямом смысле стояло на ушах — злодеи ещё не добрались до самых охраняемых камер, но были к этому близки.       — Не позвольте им добраться до Все За Одного! — крикнул кто-то из героев, четко обозначая задачу.       С Мируко было классно сражаться — яростная, живая, дикая в лучшем смысле этого слова, она как будто дышала боем и жила им. Мы выбежали в коридор, который вел к камерам со злодеями, дверь была рассыпана в прах — Шигараки? — и мигала красная лампочка тревоги, пищала с равной периодичностью сигнализация.       И я, и героиня, застыли на секунду перед Курогири — настолько ощущалась от него опасность, несмотря на то, что туманный злодей просто стоял.       Я полетела в атаку, оказываясь на секунды перед чернотой и вляпываясь в неё со всего маха, тут же, правда, почти врезаясь в стену — выкинули меня прямо перед ней. Развернулась обратно, видя, как героиню засасывает в портал, вернее, она провалилась по пояс, и портал сжимался вокруг талии, грозясь разорвать её по пополам.       Короткое движение ладонью, ещё одно, я в последнее мгновение вырываю девушку из портала.       Она слишком легкая для такой крепкой мускулатуры.       Кровь хлещет не по-детски, это не просто рана. Я с ужасом смотрю на обрубки, оставшиеся от красивых сильных ног — они заканчиваются на середине бедра. Выбор совершается слишком быстро, лишь бы успеть, я вылетаю наружу, и ищу машины скорой, которые должны были сюда пригнать — они действительно на месте, героиню забирают, и начинают оказывать первую помощь, а я забираю её боль, чтобы та не умерла от шока, потому что глаза у неё подозрительно пустые.       Черт.       Как это вообще произошло?       Когда я возвращаюсь, в тюрьме нет уже никого — ни Курогири, ни Все За Одного. Злодеев нет вообще, только кровавые лужицы в коридорах там, где кровь успела упасть на пол, пока я переносила героиню. Помогая добраться до медиков, думаю о том, как это всё могло произойти.       И когда — если Лига всё это время была тише воды и ниже травы.       Я закусываю губы, бью по стене кулаком — боль в костяшках отрезвляет, но не слишком, только помогает яснее мыслить. Коротко звенят жетоны. Сжимаю кулак и достаю телефон — у того треснул экран, но это меньшая из проблем. Я выхожу и останавливаюсь на краю форта перед мостом, наблюдая высокие волны и не обращая внимания на холодные порывы сильного восточного ветра. Директор берет трубку после второго гудка, рассказ о произошедшем занимает всего минуту, и он жестко приказывает остаться и помогать с расследованием.       Ебаный пиздец.       Все за Одного на свободе.       Не удивлюсь, если и это — моя вина.