Там, где тебя нет

      Сколько может вытерпеть человек? Есть ли предел у силы воли, который, кажется, стоит только на один лишь шаг перейти, и чаша терпения тут же переполнится. Одинокий музыкант шел по улице, чувствуя, как замёрз кончик носа. Он был один на один с собой и пытался найти ответы на всё ещё волновавшие его вопросы. Мужчина был между двух огней и не знал, как быть. С одной стороны, его мучила воспоминаниями тёмная, пропитанная болью и страданиями жизнь с братом, с другой - новая, лучшая, наполненная любовью и заботой с Радченко. Если гитариста ещё можно было отпустить, забыть, то родного брата выбросить из жизни невозможно. И избавиться от глубокой раны на сердце не так-то просто. Залечив одну рану, рано или поздно получишь новую. Как они дожили до такого состояния? Как он допустил, чтобы мелкий настолько сильно распустился? Вадим надеялся, что если он отстранится от брата, тот успокоится, но всё это в итоге лишь вылилось в очередную проблему. Больше недели он пребывал без памяти окруженный непонятными событиями, от которых сейчас жутко болела голова. Он ощутил себя марионеткой одновременно в двух разных руках, которые буквально рвали его на части. И теперь, когда память, наконец, вернулась, оставалось лишь сделать выбор. Он понимал, что выбор того или другого все равно так или иначе повлечет за собой определенные необратимые последствия, но и быть одновременно с обоими не мог. Если так подумать, кто бы ни был на месте Саши, Глеб никогда его не примет. Как и не принимал никогда прежде. Даже Потапкина, которого он променял на брата. До сих пор жалея о том, что сделал, мужчина не мог смотреть в глаза другу. Прекрасно понимая, что тот всё ещё любит его. Ему по-прежнему было стыдно, но он благодарен был за то, что тот смирился и давно простил, приняв выбор музыканта. И теперь снова просить совета у лучшего друга насчёт любви к другому было неудобно, но Самойлов не знал, как ему быть и жить дальше. Он полночи бродил по улице, пытаясь окончательно протрезветь и уложить хаотичные мысли в единый структурированный поток. Обойдя несколько раз вокруг знакомого дома, музыкант то и дело заглядывал в окно. Свет не горел, и Вадим все никак не решался потревожить сон друга. Он не знал, сколько сейчас вообще времени, стоя один на пустынной улице. Идти домой к жене было тоже так себе вариантом. Возвращаться к нелюбимым людям подобно приговору. Визит к маме в столь поздний час будет грозить серьезной опасностью для здоровья пожилой женщины. А к Радченко Вадим идти не хотел. Собственно говоря, из-за него он и пришёл к другу, который наверняка подскажет что-то правильное и посоветует, как поступить. Алик на самом деле не спал. Лежа в кровати в темноте, он читал электронную книгу, а рядом сопела жена. После визита к другу он все еще никак не мог отойти от беспокойства и пытался отвлечься от разных мыслей чтением. Вдруг что-то пошло не так, и братья переубивали друг друга? Думать об этом не хотелось, но назойливые тревожные мысли упорно атаковывали мозг, то и дело отвлекая мужчину от книги. Неожиданный поздний звонок заставил его вздрогнуть. Жена сонно пробубнила о том, кого принесли черти посреди ночи, и Алик поспешил открыть дверь. На пороге стоял его лучший друг, и он облегчённо выдохнул. — Привет! Можно? — чуть заглядывая в полумрак квартиры, неуверенно и виновато спросил Вадим. — Конечно. Мои двери всегда открыты для тебя, — мужчина впустил замерзшего человека внутрь и закрыл за ним дверь. — Друг, ты знаешь который час? — Самойлов уже разделся и неуверенно пожал плечами. — Если я потревожил, могу уйти, — поспешил ретироваться музыкант, но тот развернул его в сторону кухни, быстро подталкивая рукой в спину. — Нет, нет. Я просто переживал, — усадив уставшего коллегу на стул, мужчина поставил чайник и достал чашки. Только сейчас, войдя в тёплое помещение, Вадим понял, насколько сильно продрог. Он слегка подрагивал и пытался поскорее согреть озябшие ладони. Алик суетился у плиты, быстро организовывая чаепитие. — Ты прости меня, Потапкин, — тяжело вздохнул гость, чувствуя свою вину перед дугом. Гитарист обернулся, смотря через плечо на гостя, и вскинул вопросительно бровь. — За что, брат? — он всё прекрасно понимал и всегда был рядом в трудные для Вадима минуты, но видя сейчас его в таком состоянии, ощущал к нему жалость. — За всё, Алик. За всё. Я столько дел наворотил! — с сожалением в голосе ответил музыкант, когда мужчина уже ставил на стол чашки с налитым ароматным чаем. Потапкин сел рядом, набираясь терпения для долгого разговора. Вадим лениво размешивал ложкой сахар и был хмур. — Расслабься, Вадик. Во-первых, наворотил не ты. Ты же не виноват, что потерял память, — невозмутимо ответил гитарист, отпивая чай, и гость слегка покачал головой. — Да. Только теперь я всё помню, но как вылезать из этого дерьма, не понимаю, — он не смотрел на друга и был сильно расстроен. — Всё не так страшно, друг. Уверен, всё само собой разрешится, — неоднозначно ответил мужчина, и Вадим отпил чай, быстро согреваясь. — Как Сашка? — Самойлов долго не решался задать этот самый главный вопрос, и по лицу гитариста было видно, что тому не слишком приятно об этом говорить. — Нормально. Ромыч его спас, — от услышанного Вадим замер, с тревогой посмотрев на коллегу. — В смысле? Как спас? — Ну, как спасают, брат? Или ты думал, что дав надежду парню, а потом забрав ее и разбив ему серде, можно обойтись без последствий? — Алик поджал губы, и Самойлов понял, что тот говорил сейчас не только о Радченко, но и о себе тоже. Сердце быстро забилось. — Что с ним? — с беспокойством спросил Вадим. — Я же сказал, нормально всё. В запой ушел, вены резать собирался, — спокойным голосом ответил Потапкин, будто не придавая этому факту особого значения. А вот музыкант, услышав эту новость, подскочил на месте, как ошпаренный. — Чёрт! Что я наделал? Сашка... Дурак. Зачем он это сделал? — сорвавшись со стула и мечась по кухне, Вадим хотел сразу же рвануть к нему. Нужно было как можно скорее попросить прощения, обнять, сказать, что всё вспомнил и больше его не бросит. Но Алик нарушил его планы, так как ещё не все рассказал. — Эй, мужик. Ты куда собрался? — быстро остановив растерянного друга серьёзным тоном, он посмотрел на него, и тот замялся. — К Сашке, — дыхание было сбивчивым от переполнявших мужчину эмоций, поэтому ответ вышел неуверенным. По виду Потапкина было понятно, что тот не закончил. — Сядь. Ты должен кое-что знать, — сердце музыканта снова дрогнуло, и он сел обратно на стул, не сводя глаз с друга, и был бледен, как смерть. Алик не спеша вышел из кухни и, через минуту вернувшись с листком бумаги, положил его на стол перед Вадимом. — Что это? — еще не разворачивая лист, спросил мужчина, и гитарист сел снова напротив, деловито попивая чай. — Посмотри, а потом решай, что с этим делать, — музыканта начинало раздражать это безразличное отношение, но он понимал, что друг ревновал, что ему было больно принимать тот факт, что он любил Радченко. Всё же преодолев страх, мужчина взял лист в руки и развернул его. От того, что было написано на белоснежной странице, лицо Вадима становилось с каждой секундой все бледнее и белее, пока не слилось с листом. Прочитав приговор до конца, музкант шумно выдохнул и закрыл глаза. Он и забыл, как жестоко попрощался с любимым гитаристом, который был предан ему долгие годы. Теперь Вадима окончательно охватила паника, и он не знал, что делать. — Когда он это написал? — после минутной паузы всё же спросил Самойлов. — В тот же самый день, когда ты ушёл от него, — музыкант снова закрыл глаза, чувствуя, что потерял самого себя, а вместе с этим и человека, который боготворит его. Самая ужасная черта в характере - это принципиальность. Мужчина не захотел выслушать обе стороны и, рубанув с плеча, в итоге потерял всё. Вадим, покачав головой, опустил записку на стол и совсем сник. — Что мне делать, Алик? — гитарист поджал губы. — Ты еще кое-что должен знать, — очередная интрига заставила Самойлова с ужасом посмотреть на друга. — Что еще, твою мать? Долго будешь меня мучить? — чуть воскликнул Вадим, пытаясь поторопить коллегу, который раздражал этим затягиванием ситуации еще сильнее. — Сашка оплатил твоё лечение в больнице, потратил почти все свои сбережения, — от этого у музыканта снова перехватило дыхание, и он в шоке сжал заявление в кулаке, чуть помяв. — Господи, что я наделал, — с отчаянием сказал самому себе Вадим, и Потапкин вздохнул. Ему было жаль музыканта, но и помогать не хотел, ибо не желал вмешиваться. — Я тебе только одно могу сказать, Вадик, — не смотря тому в глаза, всё же решил дать совет гитарист, — один раз ты уже сделал неправильный выбор, — Вадим быстро взглянул на опечаленного коллегу, чуть хмурясь, — не повтори эту ошибку еще раз, — Алик поднял взгляд, полный тоски, и Самойлов сглотнул, быстро складывая листок вчетверо. — Спасибо друг, — снова засуетившись и понимая смысл слов лучшего и близкого человека, мужчина поднялся на ноги и направился к выходу. Алик продолжал сидеть на стуле и лишь смотрел в спину уходящему музыканту, а потом пошёл всё же проводить его. — Вот так и завалишься к нему посреди ночи? — видя, как волнуется друг, всё же решил успокоить его Алик. — Это дело не требует отлагательств. Он выслушает меня в любое время, — решительно отозвался Вадим, напяливая шапку почти по брови. — Тогда будь готов к тому, что получишь в челюсть прямо с порога, — Потапкин усмехнулся, и Самойлов на мгновение замер. — Чего? — недоуменно протянул он, и гитарист снова улыбнулся. — А ты как хотел? Придешь мириться, будь готов к обратной реакции. Думаешь, он так просто бросится к тебе на шею после всего, что ты ему наговорил? — Да иди ты! — обиженно фыркнул музыкант. — Умеешь успокоить. Друг еще называется, — Вадим больше не мог слушать горький смех Потапкина и быстро вышел за дверь, но тот снова остановил его. — Что будешь делать с Глебом? — Самойлов остановился, вспоминая, как жестоко расстался с братом, и на душе стало паршиво. — Пошёл он к чёрту! У меня своих проблем до хуя, — нервно бросил он и, не дождавшись лифта, побежал прочь по лестнице, махнув на прощание другу рукой. Потапкин еще долго стоял у открытой двери, печально глядя в темноту лестничного пролета, пока не стихли громкие шаги в подъезде и не хлопнулагромко дверь, а потом медленно вернулся в постель. Надежд на то, что друг когда-нибудь посмотрит на него больше, чем просто как на музыканта и лучшего друга, больше не осталось. Ему не было сейчас обидно, только грустно, но он будет рад, если Вадик будет счастлив, даже если не рядом с ним. Саша с трудом прибрался в квартире. За всё то время, пока он пребывал в коматозном состоянии под градусом, он сумел насвинячить даже больше, чем за весь месяц. Уборка исцеляла, приводя мысли в порядок, но он сумел отвлечься от мыслей о Вадиме. Это приносило облегчение. За исключением физической усталости. Ему пришлось перестилать кровать, менять белье, мыть пол, который был весь заляпан следами ботинок Глеба. Нужно было срочно избавиться от всего, что напоминало ему о пребывании шефа и его горе-братца в этой квартире. Его никак не отпускала обида и досада оттого, что вся его жизнь выбилась из обычной колеи, и он не знал, как теперь с этим жить и как собрать самого себя заново. Пока он драил и счищал песок с половиков, мысленно убивал Глеба десятками самых разных изощрённых способов и всевозможными орудиями за то, что тот цинично разрушил все его мечты и планы. О Вадиме Ра вспомнил лишь тогда, когда лёг спать. Усталость навалилась на плечи как большой снежный ком, и теперь, наконец-то, можно было расслабиться. Но это никак не удавалось, так как мысли роем атаковали мозг, беспорядочно перепрыгивая друг через друга. Ворочаясь с боку на бок, он впервые почувствовал, что запах дорогого человека навсегда испарился из его постели. И из жизни... Мало того, что было постелено новое и чистое бельё, так еще и в группе играть больше не сможет. А это значит, что нужно теперь искать новую работу. Понимая прекрасно, что гордый и знающий себе цену Самойлов никогда не придёт просить прощения, даже если поймёт, что гитарист не виноват, он начал с обречённым вздохом обдумывать свою дальнейшую жизнь. Музыкант не знал, вернётся ли память к шефу или нет, ему уже было всё равно. Это ничего уже ровным счётом не изменит. Даже если и вернётся, сможет ли он простить его? А если не вернётся, то на восстановление прежних теплых отношений можно было не надеятся. У него неплохой послужной список, и можно было бы податься сессионщиком к какому-нибудь известному музыканту или устроится в коллектив. Или вообще пойти работать по профессии. Но стоит ли это того вообще? Он уже морально устал от напряженных гастролей. Лёжа в раздумьях и бессмысленно глядя в потолок через непроглядную темноту комнаты, он вдруг ощутил щемящую тоску по коллективу, по СДК, по их долгим поездкам. Пусть было непросто, но рядом с Вадимом он готов был работать из последних сил. Мужчина лежал и улыбался, вспоминая все веселые и счастливые моменты из жизни коллектива, и теперь всего этого больше не будет. Такое больше никогда не повториться в его судьбе, и вряд ли он сможет теперь смотреть дальнейшие выступления Вадика. Выступления уже без его участия. Мучая себя и с трудом подавляя непрошенную слезу, он снова постарался отогнать плохие мысли, которые никак не давали покоя. Но мало-помалу мыслительный поток начал замедлять свой бег, а образы в голове путаться и перемешиваться, как акварель на бумаге, и он и не заметил, как уснул. Звонок в дверь раздался под утро, но за окном ещё было темно. Рассвет предательски всё никак не наступал, поэтому Радченко не сразу понял, сколько времени, и что от него хочет незваный гость за дверью, который сейчас так настойчиво жал на кнопку дверного звонка. Минуту спустя в дверь уже громко постучали, и музыкант весь напрягся. Вяло соображая, он посмотрел на время в телефоне и простонал. Стук в дверь никак не прекращался, и Радченко уже начал беспокоиться. Тяжело вставая с постели и накидывая на ходу халат, так как времени на штаны не было, он босиком прошлёпал к двери и, даже не посмотрев в глазок, открыл её нараспашку. Встречаясь с до боли знакомыми глазами, гитарист замер. Он в прямом смысле слова замер как вкопанный, словно его ноги пустили корни в бетонное потолочное перекрытие. Дыхание перехватило, и лишь частое моргание заспанных глаз сигнализировало о том, что он всё ещё жив. Вадим чуть не взвыл от нахлынувших эмоций, увидев гитариста снова. Тот совершенно не был готов к этой встрече, стоя босиком в одном халате и будоража измученное сознание. Молниеносная вспышка радости быстро сменилась сильным желанием подойти и обнять этого человека, попросить за всё прощения, упасть в ноги, только бы тот простил. Неожиданно для себя он вдруг осознал, что готов был пойти на любой поступок, вплоть до унижения, лишь бы снова вернуть любовь того, кого и сам любил все эти годы, не осознавая этого. Его переполняли чувства, но он ждал, с тревогой и напряжением готовясь к тому, что гитарист набросится на него с кулаками, и он пропустит их, стерпит любую боль ради того, чтобы быть рядом. Радченко не знал, как реагировать на неожиданный визит босса и, вспоминая слова Баранюка, сжал кулаки. Самойлов заметил это и нерешительно сделал шаг вперед, входя в квартиру. Гитарист рефлекторно дернулся назад, снова увеличивая расстояние, когда за гостем уже закрылась дверь. Он не понимал, что происходит, не мог произнести ни слова, словно боясь спугнуть грёзу, проснуться вдруг в своей постели и понять, что Вадима рядом нет. Самойлов всё же решил доказать тому, что пришел с миром. Трясущимися пальцами мужчина достал заявление и, развернув, показал Радченко. Гитарист, моментально узнав свой почерк, округлил глаза, будто ожидал, что музыкант пришел прощаться, но Вадим демонстративно разорвал белый лист на глазах у совершенно растерявшегося парня. — Саш, — еле слышно произнёс музыкант, и мужчина снова посмотрел в уставшие глаза шефа. Тот выглядел совершенно измученным и побитым жизнью. Ему показалось, что тот даже постарел за столь короткий срок и снова стал прежним. От былого Самойлова не осталось ничего. Даже улыбка не касалась его лица. Радченко нервно сглотнул, ожидая сейчас чего угодно от начальника, — я всё вспомнил, — таким же тихим голосом произнёс музыкант и слегка улыбнулся. Сердце гитариста ушло в пятки, и он ещё сильнее округлил глаза. Страх быстро сменился радостью, и он был поистине рад этой новости. Это в корне меняло многое. Значит, тот уже был в курсе того, что он не виноват ни в чем. Радченко хотел было что-то сказать на эмоциях, но Вадим всё сделал за него.       Не выдерживая больше этой муки находиться вдалеке от любимого человека, Самойлов решительно шагнул вперед, с силой притягивая растерянного гитариста к себе и вовлекая в поцелуй. Впервые в жизни это было по-настоящему искренне и так желанно, что Саша моментально ощутил этот поток восхитительной нежности и одновременно обжигающей страсти. Он даже не сопротивлялся, начисто теряя рассудок и волю, обмякая в руках любимого, ведь он так долго мечтал об этом дне, когда он сможет быть рядом со своим гуру. И не просто рядом. О мечтал ощутить всем своим существом ту самую настоящую близость душ и тел. Этот день снился ему во снах, но там всё было по-другому. Здесь и сейчас он мог чувствовать мягкие губы шефа, касаться небритых щёк, ощущать теплое дыхание настолько реально, что дух захватывало, и кружилась голова. От неожиданного напора гитарист выдохнул прямо в рот, не ожидая того, как быстро и ловко пальцы расстегнут молнию куртки, и та с шумом упадёт на пол, соскользнув с плеч. От нахлынувшей страсти и бешеного желание он обнял шефа так сильно, что тот даже охнул от неожиданности и улыбнулся, звонко причмокивая губы. — Вадик, — задыхаясь, всё же мимолетно прошептал Радченко, на мгновение отстраняясь и разрывая поцелуй, чтобы посмотреть в глаза тому, кого всегда любил, — это всё сон, да? Ты не настоящий, ты просто моя пьяная галлюцинация? — от услышанного Самойлов прыснул от смеха, понимая, что тот всё ещё не верил происходящее, и это его умиляло. — Нет, Сань. Я вернулся, — проводя пальцами по волосам, мужчина снова притянул к себе гитариста, обнимая и аккуратно подталкивая в спальню, где он уже знал всё наизусть. Падая на кровать и буквально кувыркаясь по ней, они успевали осыпать друг друга страстными поцелуями, нежно касаясь опухшими губами открытых мест на шее, ключицах, покусывая кожу и вздрагивая от сладкой боли. Руки беспорядочно разгуливали по телу, изучая и запоминая каждый изгиб. То и дело они оказывались так близко к самым интимным местам, что голова кружилась, по телу разливался сладкий сироп истомы, а сердце будто выскакивало из груди, обдаваемое нестерпимым жаром. Саша на мгновение почувствовал страх перед неизвестностью, но Вадим был настолько нежным и заботливым, что он не мог не довериться ему. Самойлов был осторожен, как никогда. Мужчина даже забыл, когда последний раз был с девственными поклонницами, которые пачками вешались на него. Он имел огромный опыт в подобном деле, и эта практика сейчас пригодилась ему очень кстати, поэтому через некоторое время настойчивых упоительных ласк гитарист уже совсем расслабился, сдаваясь пред волей любовника, уже сгорал от желания и стонал, извиваясь под опытным партнёром. Сплетение рук, соприкосновения тел, липкий пот объединял возбужденных мужчин, желавших друг друга уже целую вечность и, наконец, решившихся на близость. Всего один толчок, и вот они уже сливаются в едином ритме, создавая одно целое, имея одно дыхание на двоих, начисто забывая все предрассудки и сомнения. Губы продолжали блуждать по соленой влажной коже, руки выполнять беспорядочный танец, сминая и царапая кожу, проходя по рёбрам и вызывая мурашки. Разряды электрического тока с каждый глубоким толчком, и головка в чувствительных местах, каждое движение заставляло тела содрогаться и напрягаться, а затем выгибаться навстречу всепоглощающей страсти. Жесткий прогиб позвоночника, снова глубокое погружение и затонувший где-то во рту гортанный стон. Первый оргазм, и их накрывает волна облегчения и одновременного дурманящего наслаждения, отправляющего в рай, о котором они так долго мечтали. Сердца бьются в унисон, окрыляя и давая надежду на новую жизнь, где нет больше лжи и обмана, нет боли и страха, где не надо притворяться и делать вид, что ничего не происходит. Теперь, наконец, можно быть собой, не скрывая своих истинных чувств, проявляю заботу друг о друге, и плевать, что обо всем этом подумают и скажут другие. Это была лишь первая и безумно яркая ночь, наполненная искренними чувствами, такими глубокими и пылкими, что моментально смогли забыться все прежние обиды и разногласия. Никто из них не хотел думать о чём-то другом, кроме как друг о друге. Для них эта ночь стала исцеляющей, сумевшей открыть глаза на многое, что происходило между ними.       Саша не спал. Лежа на животе, он смотрел в окно, где только-только начинало светлеть. Он не знал, спал ли шеф, но чувствовал его размеренное дыхание. От осознания того, что произошло между ними, он всё ещё был в некотором шоке. Не каждый день исполняются мечты, особенно такие долгожданные, выстраданные. Гитарист до конца не верил в то, что случилось, и всё казалось сном. Теперь он не один, Вадим теперь с ним рядом, и это почему-то пугало еще сильнее. Мужчина боялся даже пошевелиться, так как считал это всё грёзой, и малейшее движение могло разрушить всю эту сказку. Сбоку от него заворочался шеф, и гитарист крепко зажмурился, притворяясь спящим. Чужая рука легла на его оголённую спину, и мужчина прижался ближе, утыкаясь носом в плечо. Горячая ладонь заскользила по позвоночнику, и Радченко стиснул зубы от нахлынувших чувств. Это были новые ощущения, которые он никогда прежде не испытывал, поэтому гитарист повернул голову в сторону Вадима и, встречаясь с ним взглядом, замер. Тот тоже не спал и аккуратно убрал за ухо непослушную прядь, открывая лицо своего партнера своему взору. Нежно улыбаясь, он продолжил гладить того по волосам, и Саша улыбнулся. На него сейчас смотрели с такой теплотой и любовью, отчего всё внутри переворачивалось. Казалось, что теперь всё хорошо, но неожиданный звонок нарушил утреннюю идиллию. Вадим нахмурился, а гитарист вопросительно посмотрел на начальника, всем видом указывая, что звонил явно не его телефон. Самойлов нехотя поднялся и начал искать назойливо трезвонивший гаджет. Радченко почувствовал, что звонили явно не из дома, поэтому быстро отвернулся снова к окну, прикусывая губу. Вадим тяжело вздохнул, молча смотря на экран, а потом снял трубку: — Вадик, братик, где ты? — в тишине комнаты истеричный голос Глеба звучал так громко, что Самойлов даже быстро обернулся на спокойно лежавшего гитариста, который никак не отреагировал. Мужчине стало вдруг неловко, а Саша зажмурился, чувствуя, что его сон всё же может закончиться слишком быстро, едва только начавшись. — Я дома, Глеб, — нехотя ответил музыкант, и на том конце повисла пауза. — Где дома? У мамы? — Нет. Дом там, где есть дорогой человек, — от этих слов гитарист чуть не взвыл, но вовремя взял себя в руки. — Ты у него, да? — съязвил мелкий, и Вадим снова обернулся на Радченко и слегка улыбнулся оттого, что его счастье так близко, совсем рядом. — Да, я у него. У тебя всё? — вспоминая, что на том конце ответа ждет брат, сухо ответил музыкант. Глеб поджал губы, понимая, что факир был пьян, и фокус не удался. — Мне плохо, Вадь. Ты не дал мне ничего объяснить, — хотел надавить на жалость младший, но Самойлов больше не хотел его слушать. — Завязывай с алкоголем, а дальше видно будет, — быстро ответил музыкант то, что первое пришло на ум, чтобы поскорее отделаться от назойливого брата. — Пока, Глебка, — не дожидаясь ответа, он сбросил звонок и отключил телефон. Саша лежал, почти не дыша, с замиранием сердца ожидая того, что шеф встанет и уйдет, но Вадим даже не собирался этого делать. Он просто несколько минут посидел на кровати, приводя мысли в порядок, а потом с улыбкой на лице лег прямо на лопатки Радченко. Гитарист ощутил вес и тепло родного любимого тела и непроизвольно улыбнулся. Под таким давлением он почувствовал себя в безопасности. Губы Самойлова покрывали легкими поцелуями плечи, а нос нежно прошелся по шее. Саша машинально перехватил руку, что лежала рядом с ним, и крепко сжал ее. — Иди к нему, — всё же он вернул себе способность говорить, и музыкант замер, поднимая голову и пристально смотря на профиль гитариста. — Зачем? — не понимая произнесенной фразы, спросил он, и Саша поджал губы, сжимая его руку еще сильнее. — Ты нужен ему. Иди, я не обижусь, — Самойлов, наконец, понял, к чему вёл Ра и даже улыбнулся, снова целуя его лопатку. — Глупый. Мне ты нужен, — гитарист замер на мгновение, а потом резко перевернулся на спину, всматриваясь в любимое лицо и ища в глазах ответы на вопросы. — Правда? — Вадим даже чуть не всплакнул от такой искренней наивности своего гитариста, удивляясь тому, с каким страхом тот смотрел на него. — Правда. Не уйду. И не хочу никуда уходить, — быстро ответил музыкант, продолжая широко улыбаться. — Вадим, прости меня, — попытался вдруг оправдать свои опасения Радченко, но Вадим уже приложил палец к его губам. — Ты ни в чём не виноват. Это я повел себя, как последний дурак, — Саша не верил своим ушам и уже давил подступающие слезы счастья. Не дав ему ничего сказать, Вадим снова поцеловал его, и это был новый чувственный поцелуй, положивший начало крепким и долгим отношениям, наполненным нежностью и счастьем.