Русь по-студенчески

— Какого хуя, ребята… — Потом повздыхаешь, а сейчас тащи бумагу, — цедит Скуратов, бросая на меня гневный взгляд. Вяземского, словно безвольную куклу, усаживают на пыльный подоконник. Его взгляд устремлён куда-то далеко от этого туалета, в пустоту. — Эх, Фоня-Фоня, тебя даже на пятнадцать минут оставить нельзя — усмехнулся я и, отмотав бумаги, начинаю вытирать кровь с лица друга. Не из каких-то пидорасо-читстоплюйских заскоков, просто это привлекло бы лишнее внимание. У нашей компании и так репутация была так себе — хороших людей опричниками не кличут — а тут ещё и драки в середине дня. Формально, они запрещены на территории университета, но пока никто не жалуется преподаватели готовы закрывать на это глаза. Стираю кровавые ручьи с подбородка и губ, мельком осматриваю нос. — Ну вроде не сломан, — констатирует за меня Скуратов, стоявший рядом. — И из-за чего на этот раз? Не уж то на эту, — делаю акцент на последнем слове, — Кто-то помимо Фони запал? В ответ получаю только короткий шмыг со стороны Вяземского. Киваю и бросаю смятую бумагу в ведро. — И почему вы вечно дерëтесь в середине коридора? Разве нельзя назначить встречу или, на крайняк, поймать в тихом уголочке, а там уж и дело с концом? Всему вас учи да отчитывай, — победно улыбаюсь и складываю руки на груди, повернувшись лицом к остальным. Судя по всему, дрался-то как раз только Фоня. — Он и про тебя говорил… — шипит «пострадавший», заставляя мою улыбку чуть подтаить. — И что же он такое про меня говорил? — разворачиваюсь и внимательно смотрю на друга. Мы знакомы не первый год, знаем принципы и, наверное, даже ход мыслей друг друга. Вяземский, несмотря на всю свою вспыльчивость и горячую кровь, не стал бы лезть в драку из-за каких-то глупых оскорблений. — Он сказал, что ты в женских тряпках в «Славянке» пляшешь… — отвечает за Фоню Андрей, мрачно стоящий у двери всë это время. Меня передëргивает. «Славянка» — стрип клуб неподалеку от нашего универа. Сказочное место… — Не будешь больше к чужим бабам клеиться! — кричат через дверь туалета, и мне хочется испепелить этого человека, кем бы он ни был. Злость во мне закипает, пузырясь и выпуская чëрные клубы дыма. Практически вылетаю из туалета, распахнув дверь так, что она с размаху громко ударяется о стену. Перед туалетом стоят мои сокурсники и три фигуры поодаль. Они сразу бросились в глаза, потому что белые идеально выглаженные рубашки и строгие штаны — на одной фигуре была длинная широкая юбка — на фоне разноцветного водоворота наших было довольно легко выцепить. Подхожу ближе. У одного парня рубашка расстëгнута на пару пуговиц, а галстук ослаблен, да и вместо волос на голове какой-то взрыв. А вот второй парень был больше похож на манекен в магазине, чем на студента. Единственный порок, который я смог уловить — рубашка чуть помялась. С третьей фигурой мы были знакомы лично — это была та самая Елена, плод безнадежной любви и бесконечных воздыханий моего товарища. Она училась с нами, но в другой группе. — Федя, как там Афанасий? — тут же проверещала она, завидев меня. Я заметил покрасневшие костяшки одного из парней и, подойдя ближе, посмотрел в глаза. «Манекен» бросил беспристрастный взгляд сверху вниз — он оказался крупнее меня почти на голову — и вопросительно выгнул бровь. — А в глаза сказать слабо? — с явным вызовом цежу сквозь зубы. Парень лишь отводит взгляд в сторону, и злость во мне вскипает до предела. Удар приходится в челюсть. Я не бью со всей силы, чтобы не повредить ему что-нибудь — или скорее себе. Где-то под ухом раздаëтся девичий вскрик. А сам манекен даже не двинулся, лишь слегка дëрнул головой. Смотрю ему в глаза, сжав руки в кулаки. Проходит почти минуту. Всë вокруг будто замерло, затихнув и не смея даже дышать. Меня сложно застать врасплох, потому что я почти всегда на чеку. Но в тот момент меня не спасло даже моë острое внимание. Моргаю и вот я уже завален на пол. Подавляю дерущий горло крик и дëргаю руками, машинально стараясь закрыть лицо, но слишком поздно понимаю, что мои руки плотно прижаты к холодному полу. Чужие ладони кажутся противоестественно горячими и цепкими. Им наверняка не составит труда попросту сломать мою руку, настолько они превосходили мои по силе и размеру. Все попытки вывернуться безуспешны. Противник, сидящий у меня сейчас на бëдрах, во много раз крупнее и тяжелее меня, а значит сбросить его не получится. — Пусти меня, ублюдок! Сукин сын! — бьюсь и выгибаюсь, пытаясь не то ударить оппонента, не то выскользнуть. — Что вы тут устроили?! Драка, так ещё и посреди коридора! Совсем страх потеряли! К нам, судя по цоканью каблуков, бежала психичка. Моë тихое «только блять не это» не услышал, кажется, никто, кроме сидящего на мне. Тот обернулся и, увидя преподавателя, встал с меня. Я же остался лежать. — Молодой человек, у нас приличное учебное заведение, у нас запрещены драки. Хотя, уверена, это не ваша вина, — я готов поставить сотню на то, что она в этот момент покосилась на меня. Я был, пожалуй, единственным в нашей компании, кто ни разу не был пойман на драке, но моя репутация всë равно оставляла желать лучшего. — Прошу прощения. Этого больше не повторится. Не смог сдержать себя, — послышался низкий и, я бы даже сказал, приятный голос. Даже не смотря, я понял, что это тот парень. Отчасти потому что у нас такие «возвышенные» словечки никто не говорит, — Я пришëл поговорить с Иваном Васильевичем. Не могли бы Вы подсказать, где я могу его найти? Судя по минутному молчанию, психичка впала в лëгкий ступор от такого обращения, но вскоре просияла «следуйте за мной». Когда шаги отдалились на несколько метров, я наконец встал и стал отряхиваться. Бросив взгляд в спину уходящим, заметил, что волосы женщины подозрительно растрëпаны, а воротник рубашки чуть примят. Ясно, чем она с Грозным занималась всë это время. — Никит, мы тебя в «Кофейнике» ждать будем, окей? — прокричал им вслед парень, всë ещё державший Елену за плечи — видимо, чтобы она не бросилась нас разнимать — и повернулся ко мне, — Так ты тот самый Фëдор значит? Я кивнул и, бросив последний озлобленный взгляд в спину двум фигурам, пошëл в сторону туалета. Что ж, Никита значит *** Оставшийся день настроение было скверное, а сам я ходил чернее тучи. Отчасти потому что вместо массовой попойки, которая происходит у нас каждую пятницу и к которой в обязательно порядке прилагался целый вагон приключений на наши задницы, мне нужно было ехать домой. Судорожное «Федя-ради-всего-святого-едь-домой» звучало слишком убедительно, чтобы послать говорившего на все четыре стороны. Позже выяснилось, что к нам должен был зайти какой-то родственник Максима, а он сам остаëтся у однокурсницы, потому что «экзамены, Федя, экзамены». Нет, я был бесспорно рад то, что мой медицинский друг наконец стал ходить к девушкам, но не блять сейчас. Ещё и с работы позвонили, сказали, что одна из «сотрудниц» подвернула ногу и сегодня я должен подменить её. — Дерьмо… — прошипел я, сбросив трубку, и повернулся к Опричникам, — Ну что за день! Отвратительный! — Вызывают на работу? — уточнил Малюта, глядя на меня поверх картонного стаканчика, из которого струился блëклый пар. — Угу. Какая-то дура ногу подвернула, а мне теперь расписание менять — проворчал я, убирая телефон в почтальонку, и сделал глоток из своего стакана. Сладкий напиток обжëг губы, но через секунду по телу побежали долгожданные огоньки, согревающие каждую клеточку. Я не люблю горечь кофе, однако это единственное, что может заставить меня взбодриться и не отключиться где-нибудь в трамвае, просто прислонившись лбом к окну. Поэтому я всегда кладу побольше сахара, ложек три-четыре, из-за чего частенько получаю шуточки про покарающий меня однажды диабет и про «а попа не слипнется?». Что же с моей работой это вряд-ли. А если и слипнется, то найдëтся уйма кандидатов на её «исправление», — Ладно, пойду я. Ещё готовиться надо. Поймав какую-то едкую шутку про «какой ты быстрый» с явным пошлым подтекстом от Андрея, я помахал рукой остальным — ему же просто показал средний палец — и зашагал домой. До моей смены оставалось ещё четыре часа, а вот родственничек Максима должен был придти через пол часа, поэтому я ускорил шаг. Тëплый стаканчик приятно грел побелевшие пальцы, больше не обжигая. Под ногами тихо хрустел иней, а мимо с протяжным воем проносились машины. Одним словом, типичная суета Питера. Зайдя в дом, я обнаружил две вещи: еду под тарелкой на столе и небольшую записку. И, если за первое Макса хотелось расцеловать, то второе вполне могло стать причиной его убийства. «Я перепутал дни. Прости. Сегодня без гостей» Гласил каллиграфический подчерк — а вовсе не так арабская врачебная вязь — на помятой жизнью клетчатой бумажке, а в уголочке красовался виноватый смайлик. — Сука ты, Максим, самая настоящая! — прокричал я записке и пошëл за вилкой, а спустя пару минут стал приговаривать — Редкостная сука, но готовишь так Бог! Поев и рассудив, что оставшиеся три часа можно занять чем-то полезным, я пошëл в ближайший магазин за сигаретами. Неохотно показав паспорт женщине с разнонакрашенными глазами, я всë таки получил заветную пачку. И почему им неймëтся? Я всегда покупаю одни и те же сигареты у них вот уже пару лет, и все эти года слышу «молодой человек, предъявите паспорт». Вдоволь наворчавшись о несправедливости системы местного магазинчика, я уже успел вернуться домой и сесть за задания. Но уже через пятнадцать минут тупого залипания на портреты «Великих Русских Князей» в книге я понял, что безнадëжен, и бросил это гиблое дело. А пока я искал себе альтернативу для культурного — нет — проведения досуга, время сократилось ещё на полтора часа, и вот мне вообще, по-хорошему, пора собираться. Близилась к началу моя любимая часть вечера и ночи. Именно поэтому сумка со всем нужным уже была собрана заранее.