Путеводная звезда (A Guiding Star)

- Окончил обучение с отличием, - произносит знакомый голос коммодора Вестервлита, - по факту – да, так и есть – самый юный выпускник за всё время. Этому мальчику как будто черти поджаривали пятки, хотя никто не знает, почему. Возможно, это потому что, знаете… Я сжимаю колени и стою по стойке смирно, сцепив руки за спиной. Я не должен прислушиваться к разговору своих вышестоящих офицеров, но они прекрасно знают о том, что я нахожусь в приёмной, и если бы они желали остаться неуслышанными, то плотно прикрыли бы дверь в кабинет. Встреча, на которую я был приглашён, уже должна была начаться четыре целых и девять десятых минуты назад. - Я не знаю, - произносит другой голос, хрипловатый и с неявным акцентом. Я различаю нотку враждебности в его тоне и, находясь вне поля зрения, поднимаю бровь. - Всего лишь предполагаю, что его будут сравнивать с его прошлым самим собой, коммандер, - отвечает коммодор Вестервлит. – И, позвольте уж мне сказать Вам, он превосходит самого себя по всем параметрам, если вы понимаете, что я имею в виду, - он от души смеётся. Другой голос не смеётся. По-видимому, этот человек вовсе не считает данное утверждение остроумным. Как и я, между прочим. - Заходите, энсин, - приказывает другой голос. Я тихо прохожу в кабинет и с нейтральным выражением предстаю перед коммодором, отвратительными искусственными растениями и таким же отвратительным беспорядком на его столе, а также вовсе не отвратительным, покрытым шрамами лицом лейтенанта-коммандера. Я чувствую, как будто бы должен знать этого человека, но я его не узнаю. Я отдаю честь. - Лейтенант-коммандер Чехов, - представляется человек, весьма поверхностно отдавая честь в ответ, - главный научный офицер на «Энтерпрайз». - Сэр, - говорю я, поскольку больше сказать нечего. Теперь я знаю, кто он – и я смутно припоминаю его как энергичного парня, не совсем ещё мужчину, восхищённого математикой, физикой, чудесами вселенной и обожающего героический образ своего капитана. Глядя на него теперь, я вижу совершенно иного индивидуума – начиная с этого шрама, который, совершенно очевидно, не был удостоен своевременной и правильной медицинской помощью, пронзительно резкого взгляда его глаз, квадратной челюсти и заканчивая маленьким медным обручем в его ухе, преимущественно прикрытом волосами. Присутствие на этой встрече лейтенанта-коммандера Чехова означает, что все мои усилия начали, наконец-то, приносить плоды. - Вы подавали запрос о назначении на «Энтерпрайз», - праздно произносит лейтенант-коммандер Чехов, внимательно рассматривая моё лицо. - Так точно, сэр. - И как же на этом решении отразится тот факт, что командовать судном будет капитан Сулу? Мой сердечный ритм сбивается. Неужели капитан Кирк покинул «Энтерпрайз»? В последнее время не было никаких разговоров о повышении – я предполагал, что он собирается возглавить третью пятилетнюю миссию. Губы лейтенанта-коммандера подрагивают. Это не совсем улыбка, но он совершенно явно считывает чувства с моего лица. - Вы другой, - отмечает он. Всё, что я могу сделать, - это не вздрогнуть. Я слышал подобные слова множество раз – я не могу понять, почему они так тяжело на меня воздействуют. - Это хорошо, заметьте, - продолжает человек, размахивая в воздухе рукой, как если бы пытался отогнать прочь надоедливое насекомое. – Мы в большинстве своём уважали другого Спока, но я не думаю, что многим из нас он нравился. Мне – нравился, но, опять же, мы оба общались на языке математики, - он улыбается. Я мучительно сглатываю. Вестервлит откидывается в своём кресле и наблюдает за переговорами так, как будто смотрит театральное представление. - Вы говорите о первом офицере, назначенном на «Энтерпрайз» перед исследовательскими миссиями, или же о том, который недавно скончался? – спрашиваю я, немного гордясь собой за то, что могу удерживать ровный тон голоса и смотреть лейтенанту-коммандеру прямо в глаза. Он с серьёзным видом кивает. - Они оба были крайне разными. Я верю в то, что Вы сможете начать с чистого листа, энсин Спок. Это ощущается, как важнейшее признание из тех, которые я получил за все эти годы. Думаю, что служба под командованием этого человека принесёт мне удовлетворение. *** Два дня, один час и семнадцать минут перед запланированной отправкой, и экипаж постепенно собирается. Я нахожусь на борту уже более суток, и сейчас приобщаюсь к взаимодействию со своими новыми коллегами. Комната отдыха переполнена, и я не чувствую себя уверенно, но пересиливаю себя и вступаю в разговор с двумя другими энсинами в синих формах научного отдела. Один из них на пять лет старше меня, другой – на восемь, но они, похоже, довольно спокойно терпят моё присутствие, не в последнюю очередь благодаря моему знаменитому имени. Внезапно лейтенант-коммандер Ухура издаёт восторженный крик, и все присутствующие в комнате отдыха собираются вокруг неё. Тут слишком много офицеров, назначенных на должности, для которых они явно слишком хорошо квалифицированы, но «Энтерпрайз» известна тем, имеет самое большое количество награждённых. Я вскарабкиваюсь на стул, чтобы иметь лучшую точку обзора, поскольку я всё ещё не достиг своего полноценного роста. - Они это сделали! – вопит она, когда коммандер Скотт машет руками над головой, требуя объяснений. – Они убедили его! - Джим в деле? – перефразирует коммандер Скотт, а затем откидывает голову назад и заливается смехом, к которому вскоре присоединяются почти все остальные. Весь экипаж счастлив, что их капитан возвращается к ним. Я наблюдаю за их радостью, сидя на стуле и почти свернувшись калачиком. Это, разумеется, облегчение, но это болезненное облегчение, которое приходит вместе с катарсисом после испытанных мной огромного страха и отчаянной надежды. Я чувствую себя выпотрошенным и пытаюсь изобразить хотя бы подобие счастья, которое окутывает всё вокруг меня. - Разве это не круто? – спрашивает энсин-кайтанец, жестикулируя реплицированной бутылкой шампанского. – Это круто! - Это потрясающе! – соглашается его товарищ-человек, энергично кивая. Они предлагают мне также выпить шампанского. Я беру бокал и наблюдаю за пузырьками, которые формируются, поднимаются вверх и растворяются в атмосфере; как же они недолговечны. Капитан Кирк будет здесь. Совсем скоро я буду находиться с ним на одном корабле. Остался один последний, завершающий шаг. *** Моё сердце колотится так неистово, что я опасаюсь, как бы оно не сломало мои рёбра. Я стою напротив станции, к которой официально приписан, с полной уверенностью, что эти назначения в лучшем случае формальны, и что я смогу подойти куда-угодно и к чему-угодно в любое время, когда это понадобится. Я с нетерпением ожидаю начала службы, помимо личной мотивации находиться на «Энтерпрайз». Я на секунду закрываю глаза и прислушиваюсь к звукам: пять пар подошв стучат по полу; отчётливо различается цокот каблуков лейтенанта-коммандера Ухуры, сопровождаемый четырьмя парами стандартных мужских ботинок. Они выходят из-за угла. Я застываю. Капитан заходит с щегольским видом, весь сверкающий лёгкими улыбками и обаянием. Он весело приветствует присутствующих, понижая голос что-то говорит одной из лейтенантов, которая покрывается румянцем глубокого лазурного оттенка и, похоже, радуется оказанному ей вниманию. Он задаёт пару вопросов, кивает в ответ. Его глаза сияют и ловят каждую мелочь, губы безошибочно произносят имена членов экипажа, когда он откладывает их в своей памяти, руки свободно жестикулируют во время его речи. Он почти танцуя переходит от станции к станции, и вот он здесь. А я всё ещё стою, застыв, как если бы кто-то облил меня жидким азотом. - Энсин Спок, - произносит лейтенант-коммандер Чехов, подходя ближе и кивая в дружелюбном приветствии. - С-сэр, - едва выговариваю я и чувствую себя непростительно юным. Мне кажется, что мои руки дрожат. Выражение лица капитана Кирка резко становится замкнутым. Его сияющие до сих пор глаза темнеют, когда он бросает на меня взгляд – очень быстрый – а затем поворачивается к своим спутникам. Коммандер Скотт одаривает меня неловкой ухмылкой, а коммандер МакКой сверлит меня взглядом, как будто никогда не видел ранее, что ставит меня в крайне странное положение. Должно быть, я слишком сильно отличаюсь от того, каким был когда-то Спок, поскольку взгляд доктора не покидает меня ни на секунду. Я ищу помощи у лейтенанта-коммандера Чехова, который снова мне кивает и кладёт руку на плечо капитана. - Джим, мы тут все разбираемся в астрометрии, поэтому давай пойдём дальше… - Нет, - говорит капитан. Он наполовину отвернулся, но всё же обращается ко мне. – Что ж, энсин, расскажите нам о своей должности. - Сэр, - умудряюсь выдавить я, и теперь, чувствуя воодушевление от того, что мой голосовой аппарат, похоже, освободился от внезапного приступа немоты, я в состоянии описать свою работу хоть во сне. Если честно, я так же смутно уверен в произносимых мною словах, как если бы я говорил во сне. Впоследствии кажется, что капитан как будто проглотил свой язык и не знает, что ему сказать, после чего уходит, небрежно отдав честь и бросив последний презрительный взгляд куда-то в район моего плеча. Его свита следует за ним, проецируя на меня смесь жалости и усталой враждебности. Я проверяю пол вокруг себя, но, похоже, он чистый. Странно. Я был совершенно уверен, что истекаю кровью. *** Главный офицер по медицине чувствует ко мне жалость. Я обнаруживаю себя в его кабинете, сидящим напротив стола, который почти так же захламлён, как стол коммодора Вестервлита. Мне предлагают рюмку с контрабандным алкогольным напитком, употреблять который у меня нет ни малейших намерений. По-видимому, члены изначального экипажа «Энтерпрайз» слишком легко забывают о том, что я, по факту, несовершеннолетний. Не то чтобы алкоголь мог оказать какое-либо вредоносное влияние на мой организм в менее чем чрезмерных количествах, но, тем не менее, это наблюдение является уместным. - Я не понимаю… - начинаю говорить я после продолжительного, обескураживающего молчания. Возможно, мои воспоминания искажены, но я всё же ясно помню те три недели, которые провёл ребёнком на борту этого корабля. Нет никаких пробелов, никакой неуверенности – я помню, что капитан Кирк был моим якорем, когда я потерялся. Он олицетворял собой стабильность и здравомыслие, и, хотя он также излучал ошеломляющую печаль, которую я случайно обнаружил, не используя при этом физический контакт, он всегда был добр ко мне и исполнен безграничной, безусловной любви. Его потеря в связи с тем, что мой отец повторно принял на себя ответственность за меня, была сокрушительна. Годы назад я сделал вывод, исходя из реакций моего отца и не особо сдержанных высказываний выживших членов нашего клана, что я существенно отличаюсь от того, каким был прежде. Я не тот Спок, которого они знали. Я, фактически, живое доказательство того, насколько по-разному развивается психика, будучи подвержена различной подпитке со стороны внешней среды. Возможно, это причина холодного приёма со стороны капитана. -… почему капитан Кирк меня ненавидит, - слегка смущённо заканчиваю я. Доктор МакКой бормочет нечто настолько грязное, настолько извращённое и сексуально откровенное, что я едва могу поверить собственным ушам. Я чувствую, что мои щёки вспыхивают румянцем, когда я вытесняю мысленные образы в укромные уголки своего разума – чтобы помедитировать об этом позже в уединении своей каюты, поскольку их недозволенность вызывает неподвластное контролю волнение, которое почти провоцирует физическую реакцию – и скрещиваю свои руки на груди, готовясь к ответу. Коммандер проглатывает содержимое своей рюмки, не реагируя на опьяняющее влияние напитка, и поворачивается ко мне. Выражение его лица предполагает сильное, предположительно длительное, отрицательное отношение ко мне. Я размышляю о своей личной безопасности в данный момент, но затем вспоминаю то, что я читал и слышал об этом человеке – что он справедлив, верен и не нарушает своих клятв. Просто злость или даже ненависть, которые он чувствует ко мне, и чем я в должной мере обеспокоен – не подвигнут его на жестокие поступки. На такое его мог бы подтолкнуть страх, но он меня не боится. Я достаточно громко выдыхаю, чтобы вновь привлечь его внимание. Он насмешливо говорит: - Он не ненавидит тебя. Я ненавижу, и тут не может быть двух мнений, пацан – прости за это, это дерьмово, но… - он замолкает, и мне остаётся лишь провести грамматический разбор значения его сообщения. Это настоящая загадка, и, хотя я обычно очарован решением головоломок, но в данный момент слишком сильно нервничаю для любых видов развлечений. Судя по доктору МакКою, он чувствует сильные негативные эмоции в отношении меня, которые не вызваны моими собственными непосредственными действиями. Я решил занять место среди тех, кто знал другие версии меня, поэтому я обязан соответствующим образом принять то, что стану объектом их незавершённых эмоциональных отношений с… теми. С другими Споками. Очевидно, что у доктора МакКоя есть причина ненавидеть других Споков. Однако, капитан Кирк всё ещё смущает меня. Если бы с его стороны была ненависть, он бы поручил заботу обо мне, ребёнке, кому-либо из членов экипажа. Это, безусловно, было нетрадиционно, что он взял эту ответственность на себя. Это намёк на сильную привязанность положительного характера, и я в течение долгого времени полагался на это предположение. То, что капитан… отмахнулся от меня, как я вынужден это назвать, сбивает с толку. - Дело в том, - внезапно продолжает доктор МакКой, как если бы паузы и не было вовсе, - что ты – не он. - Другой Спок, - говорю я, понимая хотя бы это. Не в первый раз меня переполняет обида. Я не должен позволять своим чувствам занимать так много места и так сильно влиять на меня, но мне говорили, что я – неполноценный вулканец, поэтому вести себя иначе было бы тщетной тратой сил. Kaiidth. Что есть, то есть. С прошлым покончено, настоящее предопределено, и нам самим суждено создать будущее. Я желаю будущего Спока. Другого Спока. Я не должен – многие говорили мне об этом, включая моего отца и Т’Пау, но желание не утихает. Я желаю стать им. Я желаю обрести его воспоминания, продолжить его отношения и заявить право на его судьбу. - Ты не он, - снова подтверждает доктор, даже не понимая, насколько он жесток. Эти слова разрушают щиты, прикрывающие меня от самых худших моих эмоций, и я уже чувствую, как распадается моя защита. Я убедил себя в том, что я был к этому готов – но я не готов. Я до сих пор купаюсь в наивных, детских видениях будущего счастья и полноценности, а крушение надежд, несомненно, самое болезненное событие в моей… памяти. Не в моей жизни. Я уверен, что были более болезненные события в те времена, которые нынче утрачены для меня. Смерть моей матери, полагаю. И капитан… Кем я был для капитана? - Ты не его Спок, - коммандер МакКой прижимает сжатый кулак к своему виску. Его глаза закрыты в попытке не наблюдать за моей реакцией. Я понимаю. Это внезапная, тяжёлая, сокрушительная ноша в моей груди. Это подобно пробуждению после невосполнимой утраты. Это как необходимость вдыхать холодный воздух вопреки всё ещё насыщающему его запаху горелой плоти. - В смысле – я не его любовник. МакКой встряхивается, а затем пристально смотрит на меня, как если бы он не ожидал, что я приду к подобному заключению. Реакция капитана Кирка на моё присутствие отражала смесь боли и самозащитного безразличия, теперь я могу это распознать. Не ненависть, как я ошибочно предполагал – как он хотел, чтобы я подумал. На каком-то глубинном уровне, который я сам не могу безопасно установить, я его знаю. Я всегда его знал и всегда буду знать. Непереводимое слово освещает мой разум изнутри, я ужасно боюсь, что это всё слишком рано для меня, но при этом слишком поздно для капитана, и, поскольку я не несу ответственности за эту трагедию хронологического несовпадения, я принимаю злость МакКоя. - Ты – ребёнок, у которого сохранилась пара туманных воспоминаний о нём, - говорит доктор. Я киваю. Я не утруждаюсь проинформировать его о том, что, благодаря моей эйдетической памяти, в тех воспоминаниях нет ничего туманного. О том, что они всегда были моей путеводной звездой, все эти годы, которые я торопился прожить, ускоряя своё образование в Колонии и поступив в Академию Звёздного флота при первой же возможности, вопреки безропотному неодобрению со стороны моего отца. О том, что я упорно трудился и отчаянно боролся, прикладывая все усилия чтобы вернуться к своему капитану как можно скорее. И это затянулось на одиннадцать лет. И вот за это я желаю извиниться. - Разве… - я позволяю себе умолкнуть. Я желал бы спросить, разве это автоматически делает меня неспособным любить его? Но при этом я уже знаю ответ, которым будет удостоен мой вопрос. Нет. Нет, я не покажу свою уязвимость ни перед кем, кроме того человека, ради которого я здесь. И даже если это будет означать, что мне придётся раздобыть код доступа в его каюту любыми возможными и доступными мне средствами, будут ли они законны или нет, я совершу и это. Я вторгнусь в его личное пространство, я буду ему угрожать, я рискну быть подвергнут юридическим последствиям ради шанса вернуть то, что когда-то было у нас украдено. Возможно, я этого не помню, но чёрная пустота, которая осталась после исчезновения этого, всё ещё не занята. Это разрушительная рана в моём разуме. Я не успокоюсь, пока не исцелю её. - Что? – бесстрастным голосом спрашивает доктор, когда заканчивает наливать ещё одну рюмку сладко-пахнущей жидкости. - Ничего, коммандер, - насмешливо отвечаю я, точно зная о том, что он не обладает необходимыми приёмами для интерпретации перемен в моих суждениях. – Я прошу прощения за то, что отнял у Вас время. - Не бери в голову, пацан, - отвечает человек, одним глотком расправляясь с отвратительным алкоголем и вздрагивая. – На этой неделе для меня это был, вроде как, наименее тошнотворный разговор с глазу на глаз. Я не расспрашиваю о значении этой фразы – вместо этого я произношу общепринятые слова прощания и ухожу. «С глазу на глаз» звучит для меня как медицинский термин из терранской истории, я не желаю когда-либо узнавать о том, имеет ли он буквальную основу в каких-либо сомнительных медицинских практиках человеческого Средневековья. Фигуральное значение мне вполне ясно, когда я позволяю себе немного воображения – это разделение эмоционально или сентиментально окрашенной личной информации посредством разговора. Необходимая практика для не наделённых телепатией видов. В коридоре, который ведёт к медотсеку, я прохожу мимо пары болтающих между собой йоменов, и они улыбаются мне, мгновенно прекращая свою дискуссию. Я отвечаю на это кивком, что, похоже, их полностью устраивает. Моя оценка их возраста предполагает, что они не помнят моего предыдущего назначения на «Энтерпрайз». Они слишком молоды. Их реакция слишком незапятнана. Изначальный состав экипажа продолжает на меня косо смотреть, имея очевидные ожидания по поводу моих действий, обладая мнениями и эмоциональными связями, которые они не в состоянии разорвать. Подобно капитану. *** Проходит два месяца прежде, чем у меня появляется возможность провести смену на мостике. Справиться с этим чрезвычайно сложно, поскольку в своей спешке получить необходимые знания для назначения на звёздный корабль я сосредоточивался исключительно на достижении выдающихся результатов по научному направлению, пренебрегая иными аспектами обучения. Я мог бы закончить и командное направление тоже, но для этого мне бы понадобился ещё один год, что было неприемлемо. Я бы пропустил дату начала пятилетней миссии. В конце концов я извлекаю свою выгоду из вспышки простудного заболевания среди членов экипажа-людей – вируса, к которому я, к счастью, нечувствителен благодаря своему частично вулканскому наследию. В то время, как большинство моих старших офицеров вынуждены пребывать в своих каютах, меня назначают на гамма-смену. Это… Я не уверен в правильности описания… скучно. Мы всё ещё летим через исследованную часть космоса, и вокруг нет никаких опасностей, которых стоило бы остерегаться. Вся смена – это восемь часов занудной тоски, прерванной лишь однажды, когда лейтенант Су-Крисла засыпает и падает на свою станцию, а её храп вызывает некоторое количество поддразнивающих звероподобных звуков со стороны станций пилота и навигатора. Её будит другой офицер по связи, и последующий позор превращает её в мишень для дальнейшего унижения. По крайней мере никто не злорадствует настолько, чтобы доложить о её промахе. Весь этот опыт настолько обескураживает, что я с опаской отношусь к его повторению на следующий день – но прямо перед началом следующей гамма-смены приходит коммандер Сулу. Члены экипажа постепенно набираются смелости и задают ему вопросы о его приключениях. Во всём этом много преувеличений, я уверен, но также много опыта из вторых рук, что называется, поэтому я слушаю. Уверен в том, что коммандер Сулу станет превосходным капитаном, как только примет на себя командование звёздным кораблём. Но даже при этом я эгоистично рад, что ему не представилась возможность возглавить эту миссию на «Энтерпрайз». - А что насчёт Вас, энсин Спок? – внезапно спрашивает коммандер Сулу. – Что заставило Вас вступить в Звёздный флот? – он не произносит слово «снова», но я почти что могу его расслышать. Я изображаю столько беспечности, сколько могу. - Меня всегда тянуло к звезде… звёздам, я хотел сказать, - я сам себя исправляю, и думаю, что большая часть экипажа приписывает мою оговорку языковому барьеру, но только не коммандер Сулу. Он экстраполирует свои знания о других Споках и отводит взгляд, сбитый с толку и предпочитающий далее не развивать эту тему. Остальные энсины крайне счастливы заполнить время менее пожароопасным разговором. *** Тень падает на мой падд, и я поднимаю глаза вверх, прямо на лицо лейтенанта-коммандера Ухуры. - Могу я присоединиться к тебе? – спрашивает она. - Прошу Вас, - отвечаю я. Я уменьшаю окно текстового редактора, иррационально стесняясь своих литературных вкусов. Я не хотел бы выслушивать мнение лейтенанта-коммандера Ухуры о Толкиене. - Очень здорово, что ты здесь, как часть экипажа, - говорит она, и, опять-таки, здесь это беззвучное «снова», против которого у меня нет защиты. Даже явное отторжение капитана, грубое и болезненное, лучше этого. Если это превращает меня в мазохиста, то пусть будет так. Мазохизм, как меня достоверно проинформировали, может быть обоснованным предпочтением. - Благодарю Вас, мэм, - уклончиво отвечаю я. - Никаких формальностей! – командным тоном говорит она. – Зови меня Нийота. Мы… - она обрывает свою фразу, её глаза широко открываются. Мы действительно не знали друг друга много лет. - Мэм, - вежливо отвечаю я. Её глаза грустнеют. Полагаю, это попадает под определение «несправедливо». - Я надеялась, - признаётся она, - что мы могли бы заняться музыкой как-нибудь. Слушать твою игру – это такая радость. – Её глаза смотрят нетерпеливо, неистово. Необходимость отказать вызывает у меня сильную тревогу, но я всё равно не в состоянии исполнить эту просьбу. - Коммандер, я не владею игрой на музыкальном инструменте. В своём поспешном стремлении получить образование, у меня не оставалось времени для внеклассных занятий. - О, - бормочет она спустя мгновение, в течение которого предположительно пытается придумать подходящие слова и терпит в этом поражение. - Я… прошу прощения? – подсказываю я. - Нет! – восклицает она. – Не извиняйся. Ты не должен, конечно же… это было так недальновидно с моей стороны. Мне… очень жаль. - Равно как и мне, - отвечаю я вместо машинального «Ваши сожаления нелогичны», которое в сущности моими устами произносит мой отец. Затем лейтенант-коммандер Ухура уходит, с достаточным изяществом, чтобы исключить возможность использования термина «сбегает». *** Это моё второе назначение в десантную группу, и я принимаю участие в основном благодаря своим исключительным знаниям специфики пустынной окружающей среды. Также я предполагаю, хотя конкретно это не было указано во время совещания, что я участвую потому, что чувствую себя комфортно в условиях высоких температур, низкой влажности и менее богатой кислородом атмосферы. Так и есть, я ощущаю лишь лёгкое неудобство, стоя на раскалённой поверхности плоской скалы незадолго до полудня. - Мои глаза печёт, - жалуется охранник, используя свою руку для создания импровизированного козырька поверх своих очевидно неэффективных защитных очков и изучая равнины. Песок сам по себе кристаллический и отражает лучи местного солнца. Мне самому не больно единственно по причине наличия внутреннего века. Таким образом, группа высадки совершенно не готова к внезапному нападению. Я поднимаю взгляд от горсти песка, одно колено впитывает тепло скалы сквозь тонкую ткань регламентированных брюк, и вот они – коренные жители, шестирукие, как я полагаю, одетые в камуфляж, который мерцает подобно местным дюнам, и держащие в руках метательное оружие. Ещё до того, как десант начинает понимать происходящее, один из членов службы безопасности насмерть застрелен в голову, оросив всё вокруг душем из винно-красной крови. Я замечаю направленное на капитана оружие, и все мои инстинкты отчаянно кричат в моей голове. Я сам не осознаю своего движения до тех пор, пока оно уже не выполнено. Звучит гром выстрелов, дважды, и я ощущаю, как будто два железных кулака ударяют меня в грудную клетку – один попадает в центр, второй – чуть левее. Импульс толкает меня назад, в человека, которому удаётся оставаться в вертикальном положении, но он хватает меня за плечи и почти нежно укладывает на землю. Я слышу звуки фазерного огня и чувствую вкус меди на языке. Я кашляю. Кровь пузырится в моём горле, и даже когда голоса выкрикивают моё имя, я закрываю глаза и думаю, что оно того стоило. *** - Знаешь ли, Спок, безумцам не доверяют командовать кораблями, - говорит кто-то. На это утверждение я поднимаю бровь. Пожалуй, судя по истории Звёздного флота, как её передают из уст в уста, чем более великим был капитан, тем более сомнительно он себя вёл с точки зрения здравого рассудка. Например, капитан Арчер – на основании анекдотических свидетельских показаний его правнучки – не мог быть признан вменяемым ни при каких условиях. - При всём уважении, я не согласен, капитан, - отвечаю я. Раздаётся смех. Палец разочаровывающе осторожно убирает прядь волос с моего лба. Я открываю глаза, и он смотрит на меня в ответ. Мой капитан. Он улыбается. Я почти могу поверить в то, что я мёртв, и это какое-то непредвиденное, религиозно обусловленное продолжение существования в загробной жизни, за исключением того, что в груди ощущается боль. - Ты всегда это делаешь, - раздражённо говорит капитан, присаживаясь на край матраса больничной койки. Он качает головой. – Всегда. - Делаю что? – спрашиваю я. Тупая боль пульсирует при каждом моём слове, но я перенаправляю информацию в ту часть своего сознания, которая не повлияет на мои действия. - Всё это! – неконкретно восклицает капитан, широко разводя руки. – Спасаешь мне жизнь. Жертвуешь своей. Пугаешь меня до смерти. – Он делает паузу, а затем прижимает к своему лбу кулак. – Заставляешь меня смеяться, - тихо добавляет он. - Тогда очевидно, что это является моей сутью, - прихожу к заключению я. Если три совершенно различные, по-разному воспитанные версии меня прибегали к одним и тем же шаблонам поведения, то это, должно быть, и есть моя истинная суть. Хотя по общему признанию я уже с шестилетнего возраста знал, что вырасту для того, чтобы стать спутником звезды этого человека. Эта образность заставляет уголки моих глаз сморщиться в своего рода улыбке, которую я никогда не был в состоянии полностью утаить. Кирк шумно выдыхает. - Мне бы не помешало поменьше такого. – Вопреки внешней весёлости, в его манере поведения ощущается настоящая боль. – Знаешь, что? Ты портишь меня. Я был не в порядке, когда ты вляпался в это ребячество – кроме шуток – но по крайней мере у меня был ещё один ты, но затем он умер, и вот, сейчас ты здесь, но тебе семнадцать… - Вы запутались, - интерпретирую я его монолог. Это вполне понятно. Житейская мудрость предполагает, что Кирк относится к другому Споку, ещё одному Споку и ко мне как к разным индивидуумам, но когда дело доходит до телепатических уз и двустороннего партнёрства katra, то нет никакой фрагментарности, которая могла бы отличить Спока от Спока. - Ну да, - почти по-детски говорит Кирк, и я чувствую, как будто наконец-то вижу того человека одиннадцатилетней давности – того самого, что гонялся за мной по трубам Джеффри и рассказывал мне небылицы про Айову… того, кто тихо рыдал в углу каюты, когда думал, что я сплю, в ночь перед тем, как «Энтерпрайз» по распоряжению моего отца высадила меня в Колонии. Я протягиваю руку, и он берёт её до того, как вспоминает о том, что не собирался этого делать. Очевидно, привыкнув к этому за годы… дружбы с ещё одним Споком. Он пытается вырваться, но слишком поздно. Теперь я его прочитал. Он ужасающе сломлен, исполнен скорби, но он по-прежнему живой, по-прежнему мечтает и следует за мечтой, по-прежнему способен любить. Это всё, что мне нужно. Я и так уже знал, что он идеально заполнит эту пустоту внутри меня. Я использую свой захват на его руке, чтобы подтянуться ближе к нему, но он бросается вперёд, толкая меня на кровать своей второй рукой. Он наклоняется, поэтому я всё равно достигаю своей цели, возможно даже не навредив себе ещё больше. Я кладу руку на его точки мелдинга, шепча «T’hy’la…», и наблюдаю за тем, как его протест умирает ещё до того, как был озвучен. *** Обретя спокойствие в уединении нашей – пока ещё неофициально – общей каюты, я, одетый в свою чёрную нижнюю рубашку, принимаю звонок из Колонии. Я, надо признать, ожидаю, что это будет мой отец, но вовсе не удивлён предстать перед Т’Пау. Чего я не ожидаю, так это волны привязанности, которую я чувствую, глядя в её неприступное, холодное лицо. Мы обмениваемся формальными приветствиями; я достоверно проинформирован о том, что мой отец и Т’Ирзель, оба, находятся в удовлетворительном состоянии здоровья, а затем Т’Пау прищуривает глаза. - Будет ли уместным выразить наилучшие пожелания в связи с твоим заключением уз? Я сражён тем, насколько очевидно то, что я покрываюсь румянцем. Брови Т’Пау высоко поднимаются над её глазами, а искра исключительной непристойности вспыхивает на чертах её лица перед тем, как исчезнуть под покровом невозмутимости. - Мне дали понять, что твоё возвращение в Колонию маловероятно. - Я следую за своим партнёром по узам, - объясняю я избыточно подробно, поскольку Т’Пау знала об этом ещё с тех самых пор, как мои ноги ступили на землю Колонии. – Полагаю, что он не выберет для себя жизнь среди вулканцев. И тем не менее, - это больно, но я не настолько нелогичен, чтобы закрывать глаза на этот факт, - маловероятно, что он проживёт намного дольше, нежели половину столетия от сегодняшнего дня, даже если его жизнь не будет укорочена вследствие насильственных методов. – Что, зная Джима, было слишком уж возможно. - Ты пожелаешь вернуться после этого? – вопрошает Т’Пау, сцепив свои узловатые пальцы. - Я предполагаю, что отправлюсь туда, где в то время во мне будут нуждаться, - отвечаю я. Мне восемнадцать. При огромной удаче я достигну семидесяти к тому времени, когда моя путеводная звезда вспыхнет в последний раз и погаснет. Сейчас ещё слишком рано строить предположения. - Ты не по годам мудр, - комментирует Т’Пау с почти явной праздностью. – Полагаю, это благо, дарованное воспитанием – мудрость гораздо более доступна тебе, пусть и приходится бороться за логику до сих пор. Это крайне интересный феномен. Я не благодарю за эти слова, хотя слова признательности крутятся у меня на языке. Т’Пау – не человек, чтобы ожидать, требовать или принимать выраженную внешне благодарность. Дверь за моей спиной открывается и закрывается. Раздаётся лёгкий звук шагов по ковру, и я ощущаю вес взгляда моего партнёра по узам на своём затылке. Глаза Т’Пау покидают моё лицо и быстро перемещаются на Джима. - Приветствую Вас, капитан Кирк, - говорит она. - Приветствую Вас, старейшина Т’Пау, - отвечает Джим и прислоняется бедром к столу в каких-то сантиметрах от моего правого локтя. Это побуждает меня взглянуть на него, и от этого у меня перехватывает дыхание, как порой бывает до сих пор. Слишком много удовлетворения, слишком много радости в этом, чтобы вызвать простое чувство счастья. Время от времени мне все ещё кажется, что внутреннюю часть моего черепа выстилает наждачная бумага, но мой разум приравнивает присутствие Джима к исступлённому восторгу. Возможно, моя в своём роде насмешливая оценка собственных мазохистских наклонностей и в самом деле основана на реальности. Это меня не беспокоит. Я вновь обращаю внимание на Т’Пау, которая наблюдает за мной, не поднимая брови. Она стала для меня молчаливой и самой стойкой опорой в моих неистовых стремлениях, лишь потому, что была моим самым слабым противником. Её контраргументы сослужили отличную службу, восполняя источник моей решимости каждый раз, когда он истощался. Я многим ей обязан. - Если Колония будет во мне нуждаться, я готов помочь, - обещаю я. И Т’Пау обрывает связь с намёком на улыбку в уголках своих глаз, зная, что, если я обещаю что-либо, то я не остановлюсь ни перед чем, пока этого не достигну.