***
Военный совет короля Теодена закончился поздним вечером. Князь Эомер медленно поднимался по узким винтовым лестницам дворца, направляясь в комнату сестры. Он чувствовал себя очень утомлённым и опустошённым. Несмотря на радость от оглушительной победы под Осгилиатом, лицо его было мрачно и исполнено скорби. Руку выше локтя обматывала повязка, через которую явно проступали тёмные пятна крови. Когда Эомер перешагнул порог покоев княжны, то нашёл её неподвижно застывшей у окна. Она смотрела вдаль, провожая взглядом почти полностью скрывшееся за горизонтом солнце. Князь не мог не заметить перемену в настроении и поведении Эовин после возвращения из Итилиэна и прекрасно знал причину. Никогда не отличавшаяся излишней словоохотливостью, она стала говорить еще меньше и совсем редко улыбалась, в сердце её поселилась не отпускающая ни на один миг тревога. Все эти дни она жила ожиданием новостей из Гондора, и вот теперь он сам должен был принести весть, которая причинит ей невыносимую боль. Обернувшись на стук, а затем звук открывающейся двери, Эовин слегка улыбнулась брату, но радость от его возвращения из очередного сражения, тут же сменилась тихим вскриком, когда взгляд её упал на повязку: — Эомер, ты ранен? — с тревогой спросила она, подбегая. — Позволь мне осмотреть. — Пустое, — отмахнулся князь Рохана. — Многим досталось больше. Но нам удалось совершить задуманное — Осгилиат отошёл к Гондору, орки отступили далеко за реку. — Это же прекрасно! — бережно, чтобы не потревожить рану, Эовин обняла брата и тут же отстранилась, видя каким каменным и напряжённым выглядит его лицо, — Но почему же тогда ты так расстроен? Что-то случилось? — Осгилиат отбит, но победа омрачена ужасным событием. Я обязан тебе кое-что сказать, Эовин, а ты должна постараться это принять, — каждое слово давалось Эомеру с большим трудом. — Капитан Гондора тяжело ранен отравленными стрелами. Лучшие лекари королевства делают всё, что в их силах, однако яд стремительно разливается по телу. Мне невыносимо говорить об этом, но, похоже, близок тот час, когда наместник Дэнетор потеряет и второго своего сына. И тут Эовин закричала: так пронзительно, так истошно и так отчаянно, что князь вздрогнул от неожиданности. Не на шутку испугавшись за состояние сестры, он крепко прижал её к себе, пытаясь объятиями задушить рвущиеся наружу рыдания, но все его стремления были тщетны. — Нет! Нет! Нет! — повторяла она как заведённая, вырываясь из рук брата, не слушая его нежных слов и терпеливых призывов успокоиться. — Эовин, я понимаю, как дорог тебе Фарамир, мне он тоже друг, и моё горе не меньше твоего, но слезами ты ему не поможешь. — Я не смогу жить, если потеряю его, — её продолжала сотрясать мелкая дрожь. — Сначала родители, потом Теодред, теперь Фарамир. Да будь же проклят этот мир, где царит одно зло и насилие! — Фарамир очень сильный, он будет бороться до последнего, — Эомер понимал, что говорит эти слова лишь для того, чтобы хоть как-то облегчить страдания любимой сестры. — Постараемся не терять надежды. — Эомер! — Эовин вдруг резко успокоилась и вскинула на него горящие беспокойным огнём глаза. — Когда ты собираешься ехать в Минас-Тирит? — Завтра утром, наместник Дэнетор собирает военный совет, я буду на нём присутствовать. — Умоляю, возьми меня с собой, я должна увидеть Фарамира, — Эовин так крепко сжала раненную руку брата, что тот даже слегка поморщился от боли, однако она не обратила на это никакого внимания. — Но, милая моя, как же это возможно? Чем я объясню наместнику твоё присутствие? — Можешь рассказать ему правду, мне всё равно, — Эовин обняла Эомера за шею, из глаз её вновь потекли слёзы. — Мне нужно его увидеть! — Хорошо, хорошо, не плачь, — здоровой рукой князь неловко погладил её по волосам, поцеловал в бледный, похолодевший лоб. — Мы что-нибудь придумаем, обещаю тебе. Сам он пребывал в настоящем смятении, не очень представляя, что может сделать для маленькой, хрупкой и такой беззащитной в своём горе сестры. Над Эдорасом спускалась ночь, но темнота её не шла ни в какое сравнением с темнотой отчаяния, окутавшей его сердце.Глава восьмая
3 декабря 2020 г. в 23:12
Фарамир стоял на верхней части валганга, упираясь ногой в широкий каменный выступ, и смотрел на темнеющий вдали горизонт. Вокруг царила удивительная тишина — ни дуновения ветра, ни шороха травы, ни вскрика птицы, как будто сама природа затаилась в ожидании надвигающегося великого сражения. На противоположной стороне реки в слабом отблеске дозорных огней мрачным пятном вырисовывались полуразрушенные, устрашающе ощерившиеся зубцы крепостных стен — то немногое, что осталось от некогда царственного и богатого города Осгилиат.
Когда-то давно первая столица Гондора славилась пышностью и торжественностью белокаменных зданий, широкими, восходящими к небу лестницами, открытыми площадями, так любимыми жителями во времена праздников и шумных ярмарок. Осгилиат был гордостью всех восточных земель, его сердцем, неприступной твердыней, героем многочисленных народных песен и сказаний. Каждый путник, ступивший в эти края посчитал за счастье войти в его ворота, увидеть великолепие просторных улиц и мраморных фасадов, и до конца своих дней уже не мог позабыть его ослепительную красоту.
Теперь же древний город лежал в руинах. Его стены помнили кровопролитные гражданские распри, Великую Чуму, заставившую жителей покинуть их дома, а затем почти полностью обескровленный, он окончательно склонил голову перед дикими ордами Саурона. Пришедшие с востока несчётные полчища войск безжалостно уничтожили до основания его былое величие. Не выносившие ничего прекрасного, уже рождённые с единственным присущим им стремлением разрушать и сжигать в пепел всё созданное руками людей, в короткие сроки они навсегда прекратили биение его каменного сердца.
Фарамир слушал то нарастающий, то стихающий под крепостной стеной шум вод Андуина и ждал. Несколько самых ловких и бесстрашных гондорских воинов уже подобрались к плотине, расположенной в паре десятков лиг, и в это время зажигали порох. Очень скоро вырвавшиеся на свободу мощные потоки Великой реки, должны были достичь Осгилиата, и тогда древнему городу предстояло принести свою последнюю жертву.
Фарамир чувствовал себя на удивление совершенно спокойно. Он трезво оценивал свои возможности, понимал, на какой великий риск отправлял последние силы королевства, осознавал разрушительные потери, которые непременно последуют, если его план не приведет к успеху, но не испытывал ни малейшего волнения. Всякое решение даётся трудно только в первый момент, когда же оно уже принято и пути назад нет, в дело включается лишь холодный рассудок и твёрдая рука.
За его спиной из темноты возник высокий силуэт. Старый гвардеец Берегонд, сменивший свой плащ следопыта на прочные латы, как и прежде в самый трудный и опасный миг встал плечом к плечу со своим командиром. Фарамир обернулся в его сторону, еле заметно кивнул:
— Момент истины близится, мой верный друг.
— Плотина взорвана, господин. Орудия на бастионах готовы к бою, в первые часы после того, как Андуин начнёт затапливать правый берег, в стане неприятеля поднимется паника. Чем дольше она продлится, тем больше времени мы сможем выиграть.
— Плотину охраняли?
— Горстка орков. Их застали врасплох и сопротивления почти не последовало.
Фарамир вновь одобрительно кивнул головой:
— Ты уверен, что никто из них не успел передать сигнал в крепость?
— Маловероятно, господин. Они не ожидали нас увидеть. Саурон убежден, что гондорцы затаились в Минас-Тирит и не будут предпринимать никаких действий, сосредоточившись на укреплении города.
— Саурон упивается своей победой, — продолжил за воина Фарамир. — Он явно не ожидает от Гондора такой дерзости. Особенно после отступления из Каир Андрос.
— В наше время говорили, кто высоко взлетает, тому больно падать. — Берегонд привычным солдатским жестом поправил латную перчатку. — Как всякое бессмертное существо, он рискует поддаться гордыне и забыть, что ничего в этом мире не бывает неуязвимым до конца.
— Гордыне поддаются не только бессмертные существа, мой друг. Все самые опустошающие войны в Средиземье начинались именно из-за неё.
Они провели в молчании несколько минут, устремив взор на по-прежнему пустынный темнеющий горизонт. До восхода солнца оставалось ещё пара часов.
— Фарамир, — вдруг осторожно обратился к командиру гвардеец. — Сердце подсказывает мне, что в эту минуту ты думаешь не только о предстоящей битве. В твоих мыслях остаётся место и для кое-чего ещё. Наш последний поход, долины и леса Итилиэна в этот раз стали тебе по-особенному дороги, не так ли?
Фарамир усмехнулся краешком рта:
— Ты читаешь меня как открытую книгу, Берегонд.
— Не стоит этому удивляться, я ведь знаю тебя с детства, — верный помощник понизил голос. — Та девушка, леди Эовин, оставила в твоём сердце глубокий след.
Фарамир отвлёкся от изучения туманных далей, повернулся к своему воину:
— Ты как всегда прав, мой друг.
Берегонд не сразу ответил, в задумчивости постукивая железной перчаткой по краю стены:
— Княжна, конечно, ловко водила тебя за нос все эти дни. И всё же она обладает поистине бесценной способностью самоотверженно любить. Я видел у неё этот дар своими собственными глазами.
— Как непривычно слышать от тебя подобные слова, — в удивлении изогнул бровь Фарамир. — Обычно ты уверял меня, что от неё одни неприятности.
Берегонд в ответ пожал плечами, улыбнулся, так что его глубокие морщины вокруг губ немного разгладились:
— Рядом с ней ты выглядел счастливым. Леди Эовин подарила тебе утешение после гибели Боромира, залечила раны, вернула способность вновь радоваться жизни. А что ещё нужно старому учителю, как не видеть счастливым своего любимого ученика?
— Оставим эти беседы до лучших времён, Берегонд, — покачал головой Фарамир, указывая рукой на противоположный берег. — Огни стали ярче. Прислушайся, Андуин наступает.
Прорвавшие последний рубеж, могучие потоки Великой реки с угрожающей быстротой неслись к городу. Волна за волной они накатывали на крепостные стены, окружавшие правый берег. Оставляя после себя высокие фонтаны брызг и песка, вода стремительно наполняла широкие рвы, заливала укрепления, наводняла узкие бойницы, пробитые в камне.
Неожиданный удар стихии привёл засевших в крепости орков в замешательство. Первые часы рассвета они тщетно пытались остановить бурлящее течение, выставляя на пути наступающей из всех щелей воды преграды из остатков каменных домов, обломков статуй и мраморных лестниц. В этой схватке Андуин одержал победу. Ближе к полудню, под лучами холодного мартовского солнца из полностью разрушенного Осгилиата начали выходить десятки, затем сотни узких суденышек, до отказа набитые разозлёнными, жаждущими жестокого отмщения орков.
В первые минуты, увидев представшее перед его глазами зрелище, Фарамир ощутил, как тугой комок ужаса застрял в его горле. Их было очень много, в разы больше, чем он мог себе представить. Вооружённые до зубов, неукротимые в своей ярости, подгоняемые окриками беспощадных командиров, полчища отвратительных созданий неумолимо приближались к берегу. Гондорцы замерли в ожидании команды капитана.
— Подпустите их ближе, — кричал своим людям Фарамир, не отводя взгляд от надвигающегося чёрного пятна. — Ещё! Начинайте справа, затем слева, потом центр. Не позволяйте им высадиться! — глубоко вздохнув, поднял вверх правую руку. — Огонь!
Оглушительные взрывы, прогремевшие с нескольких сторон рассекли сдавленный от напряжения воздух. Выпущенные из луков стрелы градом посыпались, пронзая первых, подплывающих к берегу смельчаков. Над долиной повис удушливый дым от сожжённого пороха, река наполнилась кровью, унося течением щепки от потопленных лодок и разломанные орочьи доспехи.
Фарамир верхом на взбудораженном пылом сражения Янтаре перемещался от укрепления к укреплению и отдавал быстрые, короткие приказы. Время от времени он поглядывал на зависшее на чистом мартовском небе яркое солнце. Его цель удержать всеми силами берег от вторжения хотя бы несколько часов была достигнута, но запасы пороха истощались с каждым новым выстрелом, и капитан понимал, что ближний бой с превышающим по численности противником неизбежен.
В пять часов пополудни орочьи шлюпки пристали к берегу. У войск защитников Белого древа, несмотря на отчаянное сопротивление, больше не оставалось возможности сдерживать натиск врага. Глядя в измождённые, почерневшие от копоти лица своих солдат Фарамир обратился к ним с последней речью перед решающим боем. Он искренне и от души благодарил их за отвагу и мужество, призывал собрать все оставшиеся силы во имя Гондора, превратить свою ненависть к восточным захватчикам в мощное оружие. Перед тем как повести за собой армию, он кинул долгий, полный отчаянной надежды взгляд на длинную полосу зелёных Пеленнорских холмов. Горизонт был пуст.
Возле рухнувших стен Осгилиата завязалось ожесточенное, изнурительное сражение. Трава под ногами окрасилась в красный цвет, в воздухе летали тучи стрел, звон клинков не смолкал ни на мгновение. Гондорцы дрались отчаянно, цепляясь за каждый клочок земли, за каждый выступ, за каждый камень, но силы были слишком не равны. Кольцо орков смыкалось с ужасающей быстротой, и Фарамир с рвущимся от боли и тревоги сердцем, наблюдал, как редеет колонна его войска, как всё меньше остаётся тех, кто был способен выдерживать удар и сжимать в руках оружие.
Выждав момент, сгибаясь под облаком стрел, к нему подбежал Берегонд. Его меч утопал в крови, доспехи почернели. Всегда сильный, уверенный и непоколебимый как скала он задыхался и едва стоял на ногах:
— Фарамир, всё кончено, надо отступать. Сейчас это уже превращается в избиение, — голос его сорвался. — Вероятно, с князем что-то случилось в пути.
Фарамир огляделся по сторонам, признавая убийственную правоту своего верного гвардейца. Крик бессильной ярости сорвался с его губ. Неужели это конец, неужели Гондор падёт и так же как и Осгилиат превратится в прах под разрушительным натиском бешеной своры, в своей жестокости превосходящей даже стаю диких волков? Неужели города его родной страны растопчут и сравняют с землёй, а их жителей зверски убьют: женщин, стариков, детей, всех без разбора? Неужели же он, капитан Гондора, сын наместника одного из величайших королевств, что знала Арда, не в силах ничего изменить? Неужели всё, что он может — это стоять и смотреть, скованный собственной беспомощностью и отчаянием?
Пелена гнева застелила ему глаза, затуманила разум, но вместе с тем прибавила сил. Сжимая в руках меч, он в последнем безысходном порыве пришпорил своего коня и бросился в строй орков, как ураган сметая всё живое на своём пути. Меч летал направо и налево, срубая головы, пронзая насквозь. Вдохновлённые подвигом своего командира, воины с громким криком кинулись вслед за ним, также сокрушая ненавистного врага, возжелавшего уничтожить их земли. И в какой-то момент, поражённые безумной храбростью защитников Гондора, орки дрогнули и отступили обратно к реке. Но передышка оказалась недолгой: в прорванный строй возвращались всё новые и новые, ещё более отвратительные в своей злобе чудовища. Каждый из последних оставшихся в живых понимал — это конец.
Как вдруг горячий от кровопролитного боя воздух огласил громкий рёв, издаваемый сотнями труб. Небо над горизонтом со стороны Пеленнорских полей побелело от развевающихся на ветру стягов, топот копыт скачущих во весь опор лошадей сотряс землю. Тяжело дыша, капитан Гондора поднял голову и обернулся — с холмов, точно безудержная снежная лавина, на бешеной скорости спускалась огромная роханская конница.
— Эомер, — одними губами прошептал Фарамир, опуская меч. — Эомер!
С невероятным наслаждением он наблюдал, как полные сил, неутомимые в своём стремлении уничтожать вражеские орды, всадники эорлингов врезаются на полном ходу в обескураженных неожиданной атакой орков, как пригвождают их к земле своими острыми копьями, как мощные и бесстрашные роханские кони топчут своими коваными копытами поверженных, разбивая их шлемы и доспехи на куски. Паника охватила слуг Саурона. Один за другим их ещё совсем недавно уверенные в своей победе отряды с воем и криками ужаса начали отступать, а затем и вовсе убегать с поля боя, бросая оружие. Но воины не собирались давать проигравшим пощады, настигая и громя их всё с новой и новой силой. Фарамир как завороженный смотрел на разворачивающуюся перед его взором картину. Впервые за много часов обречённого боя, сердце его забилось с надеждой.
И тут внезапно его пронзила острая как осколок стекла боль, в глазах мгновенно потемнело. Он непонимающе повернул голову — стрела протыкала броню в районе плеча. Первой мыслью капитана было, как неосмотрительно с его стороны, забыть об опасности в такой момент, поддавшись чувству предвкушения сладостной победы. Потом он подумал, что это ерунда, стрелу легко вытащить, но руки его почему-то не слушались, а всё тело сковывало так, будто его опутали сотни цепей. Вторая стрела пришлась куда-то в живот, наконец, третья воткнулась в правый бок, заставив его болезненно вздохнуть и согнуться почти пополам. Цепляясь непослушными пальцами за густую гриву своего коня, он из последних сил пытался удержаться в седле, но нарастающая боль становилась всё невыносимее, перед глазами плыло, воздуха не хватало, точно лёгкие его залились свинцом.
Его верный Янтарь забеспокоился под седлом — он никогда не убегал с поля боя, не поддавался страху и смиренно ждал команды хозяина даже стоя под градом стрел, но сейчас каким-то своим животным чутьём угадал, что команды не будет. Громко заржав, конь резко сдвинулся вправо, чтобы удержать падающего всадника, развернулся на месте и помчался в тыл, унося на себе его неподвижное тело. Фарамир уже не мог направлять своего преданного друга — тьма целиком поглотила его разум.