Легче шепота, тише взгляда

За пределами представлений о правильных и неправильных действиях есть поле. Я встречу тебя там. (Руми)

      Холодные звёзды сверкали, не давая ни тепла, ни света.       Словно глаза того, кто прежде казался знакомым до самой мельчайшей черточки.       Ши Цинсюань лежал, всем телом впитывая шум засыпающего города, и ясно ощущая своей спиной холодящую твердь земли.       Это здорово отвлекало, не позволяя сознанию соскользнуть в бездну притаившегося там безумия.       Казалось, что прямо сейчас, в это самое мгновение, застывший на границе разума зверь выпрыгнет и сожрёт его без остатка, наконец принося с собою столь долгожданный покой.       Но звук грубого голоса, шорох заплетающихся шагов, стук падающего из окна мусора — приводили в чувство, не давая забыться.       Ветерок и сам не знал: спасением это было для него или проклятьем.       Как, впрочем, и вся его взятая взаймы жизнь.       Что в ней принадлежало только ему, а что было украдено без спроса у другого человека?       Он и сам бы хотел получить ответ, отделить одно от другого, оторвать чужое, залатать своё.       Сейчас, когда каждое мгновение его прошлой жизни стало насмешкой, жестоким укором, он ощущал себя актером, отыгравшим на сцене чужую роль. Который, под крики и улюлюканье толпы, пытался спасти сорванное представление, отчаянно понимая, что ничего уже невозможно изменить.       Он старался, но говорил чужие слова.       Он отдал всего себя, без остатка, но оказалось что просто нелепо пародировал чужие движения.       И от него самого в этом фарсе не осталось больше ничего, кроме затаившейся глубоко внутри крупицы безумия.       Его собственного безумия, единственного, что он точно знал, сейчас безраздельно ему принадлежало.       Ши Цинсюань отчаянно хотел сдаться этому голодному зверю. Слиться с ним, раствориться в толпе умалишенных и погрузиться наконец в долгожданное забвение.       От мыслей, от чувств, от нарастающего в глубине сердца жалобного воя.       Но каждый раз, когда ему казалось, что он перешёл эту незримую границу, звук грубого голоса, шорох заплетающихся шагов, стук падающего из окна мусора, снова напоминали ему что он жив, разумен, и помнит...       Очень ясно помнит всё, до последней, даже самой незначительной прежде мелочи.