so numb

Генри был искусным манипулятором. Маколеи, ослепленные тщеславием собственной красоты и значимости, не учли тот факт, что их дружок, вовсе никогда не казавшийся безобидным, оправдает свою маниакальную черту разрушать и в союзе с близнецами, которые по уму и смекалке не стояли с ним в сравнении. Они казались детьми, которых Винтер обводил вокруг пальца, всякий раз достигая своей цели. Связь, длившаяся ещё до самого рождения, разбивается с первой чашкой, прилетевшей в сторону винтажного зеркала, вывешенного в гостиной. От руки Чарльза фарфор разлетается, чуть ли не достигая сравнения с миниатюрой песчаной бури, и прочесывает пергамент сестринской кожи. Случается непоправимое – гладь пола окропляет алая кровь и Маколей, доселе неспособный наблюдать за страданиями сестры, вдруг ощущает странное чувство освобождения. Если боль Камиллы откликалась в нутре Чарльза ноющими позывами, то боль Чарльза в Камилле достигалась лишь путем физического насилия. Смекалка нетрезвого сознания, не иначе. Сестра поднимает хищный взгляд, знаменуя случившееся началом отсчета внезапно вспыхнувшей ненависти, конец которой — заколоченная крышка гроба в похороненных в нем мечтах об их утопичном совместном будущем. Оголенные ноги сестры оказались в порезах, раны частично достигли и живота – небрежно надетая рубашка Чарльза на Камилле обрела узоры из маленьких красных горошин. — Интересно, захочет ли он тебя трахать такую, — в голову ударил алкоголь и Маколей говорил не своими словами, беспечно раскрывая пачку «Лаки Страйка», доставшуюся ему от черт знает кого по причинам усопшим в памяти захламлённой отборным спиртным. — Между нами ничего не было! — Камилла кидает последние силы, сорвавшись на крик. Щеки у Маколей горели огнем, раз за разом вырисовывались на них дорожки из слёз, и неземная непоколебимость обернулась кошмарным Адом, раскурочившим её психику в неизбежном срыве, чего она не могла Чарльзу простить; не сколько увечия, сколько осознание того, что Чарльз довел её из-за давно ушедшего интуитивного понимания между ними («it’s a twin thing»), заставляют её скрыться за дверью ванны в попытке замыслить побег от деструктивных отношений. В голову Чарльза ударила мысль, окатившая его холодной водой: что, если слова Камиллы — правда? Что, если Генри, давно положивший на сестренку глаз, вносил в него раз за разом сомнения, обратившиеся в гущу параноидальных мыслей об её измене с ним? Сложно забыть тайные коды, которые оставлял Генри Камилле. Он, так не любивший когда его беспокоят в минуты уязвимости, перманентно закрепившиеся за ним мигренью, хранил лишь для сестры Чарльза привилегию связаться с ним в особенно тревожных ситуациях. Ведь Генри всё разрулит, расчехлив бумажник; Генри всё уладит даже сквозь пелену нестерпимой боли, ведь он такой умный – настолько, что Джулиан отдавал лишь ему предпочтение в приватных встречах даже вне кампуса. В который раз по вине Генри Винтера руки Чарльза оказались запятнаны кровью невинной жертвы, и это было последней каплей, значащейся в манипуляторских достижениях его друга. На этот раз Маколей не мог себе простить содеянного: все попытки до этого оказались сущим пустяком в сравнении с тем, что он сделал сегодня. Бросив замученную между губ сигарету, он поспешно бросается к Камилле, силясь умерить насильственное желание удержать сестру против воли. Стоило ему показаться в проеме, как девушка пугливо вжимается в стену – они в глухом и маленьком пространстве, откуда нет побега, нет спасения. Невозможно было понять что в этот раз можно ожидать от Чарльза, до этого дня ни разу не причинившего физической боли своей сестре, но столько раз устраивавшего скандалы на почве ревности. Ещё никогда Чарльз не чувствовал столько отвращения к себе и ещё никогда ему не было так больно, глядя на результат своих импульсивных поступков. Где-то в невинном сознании он знал, что любой возникающий конфликт можно решить мирно, но спиртное всякий раз ударяло в нокаут по его адекватному поведению. Он бросился к коленям сестры, но её парализовал страх, оставивший обездвиженно чувствовать то, как текут слезы Чарльза по её ногам, смешавшись с кровью. Всё ещё пребывая в пелене безумств алкогольного опьянения, он, плача, целовал её кожу – каждую ранку, оставленную им в дар после неудачного разговора. Она заставила себя провести гребнем по светлым волосам, успокаивая истерические рыдания брата благородным жестом, всё ещё силясь понять, способна ли она простить хоть когда-нибудь его поступок и чувствует ли он за собой вину или боязнь её потерять. — Я бросаю пить, — клянется он, подняв на неё тусклый взгляд, всё ещё залитый слезами. Руки Камиллы скользят по его подбородку, а тело неспешно отталкивается от холодного кафеля ванны, чтобы прильнуть к теплым и неуверенным объятьям Чарльза. У обоих тремор и желание поскорее отдалить от себя сегодняшний день.