Ничего не останется от нас

Вернулся Йоргос почти ночью, и даже не один, а в компании своего синеглазого друга, которого позвал, видимо, для того, чтобы тот помог ему занести в комнату какой-то тяжеленный громоздкий сундук. Потом, думая что пленник спит, враги ещё немного пообсуждали тихо какие-то свои планы касательно того, как им избежать императорского гнева и подставить под его удар командующего Андреаса, пока тот сам не подставил их, и ушли наконец довольно спешно, после того как собеседник Йоргоса начал расспрашивать его о пленнике. Судя по ставшему резко враждебным и раздраженным голосу последнего, ему подобное любопытство друга очень не понравилось. Следующие два дня прошли относительно спокойно. К огромной радости Сенджера, за все это время ненавистный тюремщик его ни разу не навестил, лишь постоянно тщательно расспрашивал Афифе о самочувствии своего пленника, но сам видится с ним не желал. Омегу такой расклад дел полностью удовлетворял. Да и в принципе, если отбросить в сторону мысли о плене, долге перед отцом, скорби друзей и матери по поводу его мнимой смерти, жизнь Сенджера сейчас была не такой уж и плохой. Впервые за последние несколько лет юноша мог как следует отдохнуть. Он вдоволь ел и очень много спал, словно маленький ребенок, а всевозможные снадобья, отвары и хороший уход обещали довольно быстро вернуть его в боевой строй. «Нет смысла пытаться бежать, когда едва стоишь на ногах! Вот когда я узнаю, где реликвии, когда накоплю сил, тогда можно будет и сбежать!» — так размышлял Сенджер по этому поводу, когда в недолгие моменты бодрствования сидел у окна и через щель между стеной и занавеской наблюдал внимательно за тем, что же происходит на улице, не видны ли часовые, не ходит ли патруль, но пока что ничего стоящего ему увидеть так и не удалось, одни лишь женщины о чем-то переговаривались друг с другом, да бегали по улице, громко хохоча, чумазые дети. Но счастье, увы, было недолгим, и уже к вечеру третьего дня Йоргос появился на пороге его комнаты, тут же веля Афифе оставить их наедине. Сенджер, который до этого момента спокойно ужинал, непринужденно беседуя при этом со служанкой, тут же напрягся в ожидании очередной ссоры, но посетитель пока не начинал сыпать оскорблениями, или опять подначивать его глупыми разговорами, он только прошел непринужденной походкой вглубь комнаты и вальяжно уселся в кресле, закинув ногу на ногу. — Тебя все ещё ищут, представь себе! — заговорил он наконец. — Можешь радоваться, ты не совсем уж безразличен своему Повелителю и своим друзьям! Однако с чего это Султан так беспокоится о тебе?! — Йоргос заинтересованно прищурился. — Неужели ты его любовник?! — предположил он вдруг. — Так Мелик-шах и есть тот самый твой возлюбленный, которого ты зовёшь постоянно в бреду?! Тогда все встаёт на свои места! — хмыкнул альфа раздраженно. — Он в твоих сновидениях частый гость видимо! Ты все время о нем что-то бормочешь, что не слово то Повелитель, а если не Повелитель, то мой Султан, а если и не это, то Мелик-шах! Понятно тогда, чего ты так упрямишься! Конечно после Султана знаться с каким-то командующим отрядом ты брезгуешь! — Я просто брезгую знаться с таким подлым червем, как ты, кем бы ты там ни был, хоть императором! — перебил его Сенджер грубо. — Про меня говори, что пожелаешь, но не смей упоминать Повелителя и своим грязным языком порочить его светлое имя! Да как, как тебе вообще в голову такое пришло?! — не сдержавшись, воскликнул он возмущённо, густо покраснев при этом. — Нет между нами — он вдруг осекся, но всё-таки закончил уже тихо и как-то непривычно робко, — ничего…и быть не может! — Ну да как же! — протянул Йоргос недоверчиво. — С чего тогда ты так покраснел?! — Замолчи уже! — сорвался Сенджер на крик. — Тебя это не касается никак! — Оо-о! — мужчина неприятно рассмеялся. — Ты давай громче ещё покричи, чтобы точно уже убедить меня в том, что между тобой и Султаном «ничего нет»! Хотя лучше продолжай кричать, когда ты смущаешься, ты очарователен! — усмехнулся мужчина даже без издёвки, будто и правда веря в свои слова. Это Сенджера задело даже сильнее, чем обычные унижения. Его попросту не воспринимали всерьез. — Дай мне в руки меч, — прошипел омега в ответ, — и обещаю, от моего очарования ты просто голову потеряешь! Забыл уже что-ли, что тогда на скале я дважды едва не одолел тебя, и от смерти ты спасся лишь благодаря своим шакалам и их стрелам! — У меня хорошая память! — парировал Йоргос с мрачной усмешкой. — Именно поэтому твоя рука никогда уже впредь не ощутит тяжести клинка! А ещё, может твой любовник Султан и позволял тебе в битвах рисковать собой, но я не позволю! — Он мне не любовник! Он мой Повелитель и никак иначе! — перебил юноша строго. — А ты ещё не мой супруг, чтобы что-то мне запрещать! — Еще! — выделил альфа довольно. — Ты сам сказал «ещё»! — Как будто тебе нужно будет для брака мое согласие! Как же! — А Султан, он твоего согласия спрашивает, или только приказывает? — бросил мужчина и вальяжной походкой приблизился к чужой кровати. — Единственное, что меня смущает, так это вопрос, почему именно ты?! У него ведь была свобода выбора, в отличие от меня… Будь я на его месте, точно нашел бы кого-нибудь получше! Покрасивее, мягче характером, с ухоженной нежной, как бархат, кожей, и сладким голосом! А ты почти уродлив! Слишком худ, с обветренной кожей, шрамами по всему телу, торчащими костями, грубыми повадками, скверным характером, наверняка ещё и не умеешь ничего, кроме как размахивать мечом! Будь мой отец жив, он бы знатно потешался надо мной, узнав, что после того, как стольких омег: прекрасных лицом и телом, воспитанных, богатых, из знатных родов, я отверг, мне достался в итоге ты! — Йоргос прервался ненадолго и продолжил наконец, осклабившись в высокомерной ухмылке: — А ещё ты, похоже, глупец, раз принимаешь за чистую монету все, что тебе говорят! Ты что же, в зеркале никогда не видел своего лица?! Ты ведь знаешь, что мои слова ложь, что ты красив и желанен, хотя и не без изъянов… Однако ты все равно вздрагиваешь и отводишь глаза так, словно никто никогда не говорил тебе, что ты красив! Неужели и в самом деле не говорили? — смягчился он вдруг, и в глазах его появилось что-то очень похожее на жалость, унизительную и ранящую больнее любых оскорблений. — Правда? Никто не говорил, что твои глаза похожи на два бездонных колодца, — взгляд мужчины стал из сочувствующего каким-то почти мечтательным, — что в них таится вся тьма ночи, блеск всех звезд, а в глубине их тлеют искры такого пламени, что если разжечь его, оно испепелит любое, даже каменное сердце! Неужели никто не говорил, что в твоих шелковых волосах, которые стекают водопадом на плечи, безумно хочется утонуть?! Не говорил, что твои алые, как лепестки тюльпана, губы манят, словно горный родник в жаркий день? Сенджер застыл ошарашенно на месте, распахнув в удивлении глаза и не зная, что же ответить, а альфа меж тем, воспользовавшись чужим замешательством, опустил было руку на его щеку и уже потянулся за поцелуем, как вдруг в лицо ему плеснули остатками остывшей уже рыбной похлебки, которой Сенджер ужинал в тот самый момент, когда Йоргос вознамерился его посетить. — А тебе никто не говорил, что ты — высокомерный самовлюблённый болван, который так глуп, что верит, что своими сладкими, но пустыми речами может очаровать кого угодно? — огрызнулся юноша раздраженно, но быстро притих, напряженным внимательным взглядом прослеживая движение кусочка вареной моркови, медленно сползающего по чужой щеке. «Теперь Йоргос точно убьет меня! Не стоило так испытывать его терпение! — осознал омега, когда до него дошло наконец, что он только что натворил. — Это слишком унизительно! Этого он мне точно не простит! Вот так и кончится сейчас моя жизнь, бесславно, глупо и бессмысленно!» — Значит хорошего отношения ты не понимаешь? — протянул Йоргос угрожающе, подтверждая худшие его опасения. — Ну что же… Тогда будет по плохому! ***** Хлопнула, закрываясь, дверь погреба, с глухим стуком опустился засов, и Сенджер остался в маленькой сырой и холодной коморке один, если не считать пауков, густо заплетших углы своими смертоносными кружевами, и попискивающих где-то в глубине подвала крыс. После теплой, светлой и довольно уютной комнаты, в которой ему довелось жить последние несколько дней, в погребе стоял просто адский холод и темень такая, что хоть глаз выколи. Морщась от боли, Сенджер поднялся с трудом на ноги, потирая разбитое при падении от грубого толчка в спину колено, и замер, обхватив себя руками за плечи. Легкие штаны и мешковатая холщовая рубашка, сползающая то и дело, оставляя одно плечо беззащитно обнаженным, своего хозяина совсем не грели. Но хуже всего было ногам. Они и без того болели нещадно из-за ран, так ещё и проклятый холод практически беспрепятственно, если не считать таковым домашнюю обувь из тонкой кожи, поднимался по ногам вверх и охватывал собой все тело, не давая ему ни единого шанса согреться. Первые несколько минут Сенджер ещё надеялся, что сможет немного привыкнуть к сменившимся резко условиям, но легче ему так и не стало: ни теплее, ни светлее. В погребе по-прежнему стоял непроглядный мрак и зверский холод. «Хватит ныть! Возьми себя в руки! — принялся ругать омега сам себя. — Размяк ты в последнее время! Радуйся ещё, что тебя не убили, пока, и даже не избили! Хотя, ещё можно поспорить, что хуже! — вновь утекли его мысли в безрадостное русло. — Уж лучше умереть от меча, чем замёрзнуть насмерть, это быстрее и мучений меньше!» Так как заняться больше было все равно нечем, а движения хоть немного согревали, Сенджер принялся наощупь исследовать нынешнее место своего пребывания. Впрочем, толку от этого, как выяснилось в итоге, было не намного больше, чем от бездействия. В погребе в многочисленных мешках и ящиках хранились овощи, а в двух здоровенных бочках, стоящих в самом дальнем от входа углу у стены, вино. В итоге на деревянной крышке одной из бочек Сенджер и устроился, как на стуле, поджав под себя ноги и обхватив окоченевшими руками плечи. Хотелось спать, так сильно, что даже глаза держать открытыми удавалось с трудом, но омега понимал прекрасно, что если заснёт сейчас, то точно никогда уже не проснется, а значит никогда уже не увидит своих близких и не выполнит клятву, данную отцу. Он уже пожалел, что вел себя так глупо, возможно ему стоило быть покладистее, притвориться безобидным, сделать все, чтобы враг, если и не начал доверять своему пленнику, то хотя бы расслабился немного, потерял бдительность. Тогда осталось бы только дождаться того дня, когда и реликвии и его самого Йоргос должен будет увезти в Константинополь, и, улучив удачный момент, ночью сбежать вместе с реликвиями. В лесу он бы с лёгкостью спрятался так, что хоть бы и все войско византийцев, что сейчас было в крепости, а вместе с ними и батиниты искали его, то никогда бы не нашли. Увы, но правильные решения и самые умные мысли приходят обычно в голову именно тогда, когда становится уже слишком поздно. «А может даже и лучше будет, если я умру сейчас? — подумал Сенджер, всё-таки закрывая ставшие свинцово тяжелыми веки. — Может быть вообще было бы лучше, если бы отец велел убить меня ещё в младенчестве? Само мое существование является угрозой для всей моей семьи! Уже одним своим рождением я принес родителям несчастья, разжёг огонь в их сердцах, тот огонь, что терзает и их и меня уже столько лет! Великий Аллах, зачем же я, поддавшись минутной слабости, отдал Арсланташу свой кулон?! Нет! Надеюсь, наставник будет как всегда тверд и не позволит этой тайне раскрыться! Пусть отец не узнает никогда, что отправил сына на верную смерть, пусть чувство вины не вонзиться никогда отравленной стрелой в его душу! Но может все идёт так, как и должно? Может именно так будет лучше для всех? Может раскрытие этой тайны обернется не несчастьями, а благом? Отец и матушка вновь воссоединяться, и пусть мне так и не суждено было познать отцовской любви и заботы, хотя бы мой брат после стольких лет сможет вдохнуть наконец аромат матери, вновь услышать ее голос, ощутить ее нежность и ласку…» — Сенджер обессиленно привалился спиной к холодной земляной стене и, мучимый мыслями о семье и своей тайне, погрузился вскоре в дремоту. ***** А вот Йоргосу в эту ночь никак не спалось. Он ворочался с бока на бок, вставал и ходил по комнате, выпил кубок вина, потом какой-то травяной отвар, якобы помогающий от бессонницы, но все было бестолку. В ушах назойливо звенели слёзные причитания Афифе, пытавшейся многократно за этот вечер вымолить пощады для пленника, а перед глазами стояло освещённое светом факела обреченное лицо Сенджера: тревожный излом его бровей, дрожь на бледных губах, и жгучая тоска во взгляде за мгновение до того, как непроглядная чернота подвала пожрала жадно его хрупкую фигурку. — Месяц. — Йоргос шумно вздохнул. — Я обещал потерпеть месяц. — с этими словами, словно после отмашки, он поднялся стремительно с постели и, накинув на плечи халат, едва ли не бегом направился вызволять своего пленника. В первые мгновения, когда дверь только отворилась, альфа застыл в недоумении, пытаясь понять, куда же исчез узник, но потом заметил свернувшийся в углу клубочком силуэт и, вставив факел в специальное крепление на стене, приблизился быстро к нему. — Сенджер, просыпайся! Вставай ну же! — принялся мужчина тормошить омегу за плечи, тот недовольно что-то простонал в ответ и открыл глаза. Взгляд их пустой и отрешенный сменился сначала непониманием, потом гневом, а после вновь затух, погружаясь куда-то внутрь себя. — Нет! Не спи! Не смей спать, слышишь?! Пошли, ты вернёшься в свою комнату! В этот раз Сенджер отреагировал уже бодрее, даже собирался было спуститься и встать, но в итоге только завалился безвольно на альфу, и тот, раздраженно хмыкнув, просто подхватил его на руки. В бывшие покои брата Йоргос свою ношу не понес, а направился сразу в свою комнату. Опустив юношу на постель, он в кубке быстро нагрел на огне травяной чай, в который щедро добавил несколько ложек мёда, и поднес его к чужим синим от холода губам, поддерживая пленника за плечи. — Тебе нужно это выпить, хоть немного! — велел он с нажимом. Сенджер, что удивительно, послушался. С трудом он едва-едва разомкнул отбивающие барабанную дробь зубы и, сделав кое-как несколько глотков, обессилено запрокинул голову. — Что же с тобой делать-то а?! Хотя… — альфа нахмурился задумчиво, взвешивая все «за» и «против», а потом принялся быстро избавлять пленника от одежды. Сенджер распахнул сонные глаза и вяло затрепыхался, пытаясь оттолкнуть мужчину от себя. — Н-не надо! Не т-трогай меня! — Да ты о себе слишком много мнишь, кляча дохлая! — фыркнул Йоргос возмущенно. — Ты посмотри на себя, хуже покойника выглядишь, так ещё и холодный, как жаба! Тебя насиловать — над самим собой издеваться! Да ладно, не бойся ты! — смягчился альфа немного. — Не трону! Я тебе помочь пытаюсь! — пояснил он, и, расправившись полностью с чужой одеждой, принялся за свою. Наконец, оставшись в одном исподнем, он рывком откинул край одеяла и, улегшись спиной на кровать, подтянул пленника ближе и, морщась от холода, уложил его к себе на грудь, сразу после укрывая и его и себя теплым одеялом. — Грейся давай об меня, бестолковый! — велел Йоргос раздраженно. — И молись своему Аллаху, чтобы ты не помер здесь в моей постели от переохлаждения! — В-всевышний… — и в самом деле пробормотал Сенджер едва слышно и потерял сознание. Йоргос хмыкнул нервно и, несмотря на то, что юноша был холодным, как ледышка, прижал его крепче к себе.