Ничего не останется от нас

Первой мыслью, пришедшей к Йоргосу, когда он только открыл глаза, было осознание того, что сейчас он лежит в одной постели с обнаженным омегой, более того, лежит с ним в обнимку, так ещё и этот омега — его заклятый враг. Самому Сенджеру до чужих душевных метаний пока ещё не было никакого дела. Он доверчиво сопел мужчине куда-то в шею, обнимая за плечи своими тонкими руками, а его ноги переплелись с ногами самого альфы. «Так, а вот про дохлую клячу я вчера точно погорячился!» — подумал Йоргос, напряженным внимательным взглядом разглядывая прижимающееся к нему гибкое смуглое тело. Несмотря на худобу, оно было не лишено мускулов, а испещрившие бронзового оттенка кожу множественные шрамы, лишь добавляли образу какой-то свой особый шарм. Мужчина принюхался. Если он не ошибался, пахло от пленника полынью, сильным горько-терпким запахом, но в тоже время к нему примешивались еще и свежие нежные нотки лаванды. Этот аромат одурманил альфу настолько, что он не удержался от соблазна и осторожно, и даже как-то почти боязливо, так, чтобы ни в коем случае не разбудить, едва касаясь, мягко погладил ладонью впалую щеку омеги, прошелся легонько по шее, ероша шелковистые темные волосы, замер на мгновение где-то между лопаток, после спускаясь резко вниз и поглаживая поясницу. Сенджер что-то промурлыкал довольно в ответ сквозь сон, но так и не проснулся, к огромной радости самого Йоргоса, который с каждым следующим мгновением начинал ощущать себя все более неловко. Отрицать очевидное не имело никакого смысла. Он был возбужден. Да, именно так! Его возбуждало тепло и приятная тяжесть прижимающегося к нему, кожа к коже, обнаженного тела, возбуждали его не скрытые давно уже одеялом соблазнительные изгибы, возбуждал дурманящий терпкий запах. «Ну нет уж! Надо прекращать все это и как можно скорее!» Обуздав жар окутавших его желаний, требующих немедленно закрепить меткой свои права на омегу, Йоргос торопливо, но при этом осторожно, чтобы не разбудить греющееся доверчиво в его объятиях создание, кажущееся сейчас таким обманчиво безобидным, освободился от обнимающих его за шею тонких рук и вскочил с постели, словно ошпаренный. Быстро одевшись, альфа бросил раздраженный взгляд на спящего юношу и, рывком накрыв его одеялом едва ли не с головой, почти выбежал из комнаты. — Позаботься о нем! — велел он служанке, что, кажется, только и ждала, когда же хозяин выйдет, чтобы расспросить его о судьбе пленника, сама не смея войти в его комнату. — Пусть пока в моей комнате остаётся, здесь теплее. И да, я ведь купил ему одежду, пусть её носит. — Но господин, — возразила старуха неуверенно, — раны ещё не зажили, одежда может испачкаться в крови. — Афифе, — перебил резко альфа, угрожающе хмурясь, — если одежда испачкается, ты ее отстираешь! А не сможешь отстирать, так я куплю новую! Мне денег не жаль. Запомни хорошенько: это для меня Сенджер пленник, для всех же остальных, тебя в том числе, он — мой будущий супруг, тоесть господин в этом доме! Не пристало ему ходить в обносках. И ещё…отныне обращайся к нему соответствующе, пусть привыкает к своему новому статусу. Больше Йоргос ничего не сказал. Спустился торопливо на первый этаж и, ударом ноги распахнув дверь, оказался наконец на улице. Там, снаружи, тускло алел рассвет над серыми крышами серых безликих домов, и накрапывал мелкий колючий дождь. Медленными тяжелыми шагами мужчина дошел до забора и замер, сжимая в ладони ключ от замка на воротах. «Ну почему все так?! — подумал он с досадой и в бессильной злобе ударил кулаком о воротину. — Почему он не мог оказаться просто каким-нибудь мирным жителем?! Почему мы не встретились с ним случайно где-нибудь у реки, где он сидел бы в одиночестве на нагретом солнцем валуне, о чем-то глубоко задумавшись, а я бы подошёл и спросил, о чем же он грустит? Мы бы заговорили и, быть может, мне бы даже удалось вызвать у него улыбку. Начнись все иначе, мы наверняка смогли бы полюбить друг друга. Не будь Сенджер воином, он не был бы мне и врагом, я не ненавидел бы его, а он меня.» Идти в таверну, как планировалось изначально, ему совершенно расхотелось, уж слишком тошно было на душе. Йоргос вернул ключ в карман и, тяжело вздохнув, медленно зашагал обратно к дому, зябко поводя плечами. От холода кожа, защищённая лишь рубашкой, покрылась мурашками, и тело уже начинал колотить озноб. Неприветливая погода остудила его пыл, и теперь, все, что Йоргос чувствовал, это усталое бессильное раздражение и полное непонимание того, что ему следует дальше делать. ***** Когда рыцарь вернулся, где-то спустя час, в свою комнату, то застал пленника все ещё спящим. Афифе, как и было ей велено, приодела его и даже расчесала ему волосы, и теперь, когда похотливый дурман спал пеленой с глаз, а манящие изгибы чужого тела скрылись под тканью длинной рубашки и одеялом, Йоргос с некоей долей разочарования подметил, что выглядит омега весьма удручающее. Однако главным сейчас было не это… «Сначала ты убил моего брата, — подумал раздраженно мужчина, присаживаясь на край кровати, — потом оказалось, что мы соулмейты, и мне пришлось спасать тебя от посягательства моих воинов, от ран, болезней, от самого себя наконец, и вот ты уже занял мою постель, что же будет дальше?! Может и правда нужно было убить тебя сразу?! Или, может быть, стоит убить тебя сейчас, пока ещё не стало слишком поздно?!» Йоргос подвинулся ближе к пленнику и опустил едва ощутимо руку на его шею, пристально вглядываясь в его лицо. Чувствовал альфа себя в этот момент очень странно… С одной стороны юноша перед ним теплый, живой, трогательно беспомощный сейчас, одним своим видом вызывал желание защитить, приголубить, окружить заботой и лаской, но в то же время он был врагом, врагом, которого Йоргос ненавидел, и который отвечал ему тем же. Так ничего и не решив, мужчина просто лег со своим пленником рядом, и замер, разглядывая его смуглое, даже во сне напряженное лицо. Омега, потревоженный чужим присутствием, завозился сонно и вдруг нагло устроил голову на плече своего врага, с трогательной доверчивостью ребенка, который тянет руку к огню, ещё не зная о том, как он опасен. Спящим Сенджер казался таким беззащитным и хрупким, острые плечи слегка подрагивали от озноба, рот приоткрылся, едва заметно трепетали длинные густые ресницы, а тонкие пальцы несознательно мягко поглаживали альфу по груди, напоминая этим поведение довольной кошки. — Вот уж и правда, пригрел змею на груди! — прошептал Йоргос раздраженно и, не сдержавшись, усмехнулся, но жмущегося к нему доверчиво в поисках тепла мальчишку так и не оттолкнул. — Ты совсем уже обнаглел, — только и заявил он, устало вздыхая, и закрыл глаза. ***** Разбудили его звуки громких истеричных всхлипываний. Йоргос поморщился и, повернув голову, недовольным прищуренным взглядом посмотрел на своего пленника. Тому, видимо, снилось опять что-то страшное. — Я не виноват!.. Я не хотел этого!.. Нет!.. Умоляю! Простите!.. Я не предавал вас! Не предавал! — бормотал он прерывисто, задыхаясь и переходя то и дело на едва слышный шепот. Его трясло, как в лихорадке, дыхание срывалось в хрипы и стоны. Смотреть на это было неприятно, тяжело, и даже как-то страшно. Настолько, что альфа не выдержал и, сев на постели, собирался было уже разбудить мальчишку, но тот сам вскочил вдруг и, бросившись к нему, прижался крепко крепко всем своим тщедушным телом, пряча лицо на его груди. Глаза юноши были зажмурены, он мотал головой и, не замолкая, твердил сквозь сотрясающие мучительно тело приступы сухих рыданий, вставших комом в горле: — Нет, не оставляйте меня! Отец!!! Йоргос застыл на месте, кажется, забывая, как дышать. Не контролируя себя, он мягко взял омегу за руку, и Сенджер тут же вцепился в нее мертвой хваткой, сжимая почти до хруста. — Я не он, — заговорил мужчина тихо. — Я не твой отец, однако это неважно теперь. Забудь о семье. Ты никогда их не увидишь больше. Но не бойся. Доверься мне! Забрав тебя у семьи, я должен буду заботиться о тебе. Так у нас принято. И я готов возложить эти заботы на свои плечи. Будь моим, и я сделаю все, чтобы ты был счастлив! Все, чего ты только попросишь! Сенджер резко замолчал. Открыл глаза, окончательно просыпаясь от своего кошмара и понимая, где и с кем на самом деле сейчас находится. Гнетущая вязкая тишина лавиной обрушилась на голову. Прошла минута, две, три, пять. Но вот наконец он отстранился немного и спросил едва слышно: — Все? — Все! — кивнул рыцарь уверенно. — Тогда убей меня. Лучше умереть шахидом, чем жить предателем! Их взгляды встретились. Йоргос смотрел, напряженно прищурившись, Сенджер, напротив, распахнул широко свои и без того огромные глаза. И боже всевышний, какими же были эти глаза! Подернутые дымкой слепой тоски, они смотрели холодно и равнодушно, обреченная покорность судьбе застыла в них. Это был взгляд человека, потерявшего всякую надежду. И вновь тишина окутала надолго комнату, и только прерывистое шумное дыхание обоих и стук рвущихся от волнения на волю сердец нарушали ее. Но вот, так и не дождавшись ответа, Сенджер вздохнул тяжело и обмяк обессиленно в чужих объятиях, позой напоминая сейчас мучеников, как изображают их обычно на иконах. — Ты прекрасен, — прошептал вдруг Йоргос, сам не зная зачем, и, наклонившись, поцеловал юношу в сухие белые губы, покрытые кровавыми трещинами. Сенджер даже не шелохнулся. И только по его бледной щеке, покрытой лихорадочно алым румянцем, медленно и словно неохотно скатилась слеза. — Я не хочу тебя убивать! Нет! Не будет никакого месяца испытаний, я уже все решил. Я не позволю тебе умереть! Ты будешь жить! И ты будешь счастлив! Я окружу тебя богатствами, тебе будут прислуживать толпа слуг, выполняя любой твой каприз, никто и никогда не посмеет больше причинить тебе боль, не оставит ни одного шрама на твоем теле, а кто попытается, тому я лично отрублю сначала руки, а потом и голову! Ты мой, а на то, что принадлежит мне, никому не позволено посягать! Сенджер ничего не ответил. Чуть запрокинув обессиленно голову, безмолвно и неподвижно он полулежал в чужих крепких объятиях, словно мертвец, и только слезы, больше несдерживаемые, стекали по его щекам, оставляя за собой грязные подтеки сурьмы и прячась в волосах. И только сейчас Йоргос заметил наконец, что тело юноши исходит печным жаром. — Не помогло… — пробормотал он растерянно. — Черт, неужели отогревание не помогло?! А если он умрет… Афифе, — крикнул мужчина громко, — беги за лекаршей! У Сенджера горячка. Чужая рука, что до этого момента все еще цеплялась судорожно за его плечо, соскользнула безвольно и с глухим стуком упала на постель. ***** «Болезнь тяжёлая, но не смертельная. Шансы на выздоровление есть» — когда Йоргос услышал эти слова, то, неожиданно даже для себя, чуть не умер от облегчения. Инстинкты альфы делали свое дело, даже за родного брата он никогда так не волновался. Впрочем, хотя самой болезни, как последствия нескольких часов проведенных в холодном чулане, и удалось избежать, Сенджеру все равно было крайне худо. Горячка мучила его, никак не желая выпускать из своих смертоносных когтей, Афифе едва ли не насильно приходилось давать ему кашицу из листьев мяты и меда, и поить микстурой из масла и прополиса, чтобы сбить жар, как это велела лекарша, которой за молчание пришлось заплатить втрое больше, чем она того заслужила. И от того и от другого в половине случаев несчастного рвало желчью, он корчился на постели и громко жалобно стонал. В такие моменты Йоргос, который все своё свободное время проводил теперь у ложа больного, думал с ужасом о том, что соулмейт его точно умрет, и он вновь останется один. А на заданиях, вдали от дома, альфа то и дело смотрел на узор на запястье, каждый раз отчаянно боясь, что приподняв рукав, не увидит под ним ничего, что будет значить лишь одно, что по собственной глупости он лишился шанса обрести любовь, которого ждал почти сорок лет. Сенджер не приходил в себя целые сутки, потом ещё два дня лежал пластом, отказываясь от еды. И только на четвертый день проснулся ближе к обеду вялым, но здоровым. И все это время Йоргос лгал командующему, любыми путями пытаясь убедить его в том, что отправку реликвий в Константинополь необходимо отсрочить хотя бы на пару недель, до тех пор, пока не уляжется шум вокруг, аргументируя это тем, что сейчас на всех заставах и на всех дорогах дежурят воины Султана, а в лесу в засаде скрываются батиниты. Это и правда звучало разумно, поэтому Андреас довольно легко поддался на уговоры. На самом же деле альфа делал все это не из патриотических побуждений, а просто потому что боялся, что Сенджер слишком слаб и точно не выдержит долгой тяжелой дороги. Утром пятого дня они едва не столкнулись лбами в коридоре. Осунувшийся, бледный, и едва стоящий на ногах, Сенджер был похож на призрака, длинная тёмно-синяя рубашка висела на нем балахоном, больше напоминая плохоскроенное платье, волосы были растрепаны, а под глазами залегли глубокие тени. — Тебе нельзя покидать свою комнату! — начал Йоргос строго. Сенджер тускло усмехнулся. — Нельзя, потому что я пленник? Тогда почему ты больше не запираешь дверь на замок? — Нельзя, потому что ты ещё слишком слаб, можешь упасть где-нибудь на ступеньках и сломать себе шею! Ты зачем вообще вышел? Лежал бы спокойно. — Я хотел немного посидеть на крыльце, подышать свежим воздухом, — отозвался юноша тихо и, пошатнулся опасно, в последний момент успев опереться на стену. — Меня тошнит. Йоргос молча шагнул ближе и, не предупредив даже, легко подхватил омегу на руки. — Нет! Не трогай меня! — разозлился мальчишка мигом. — Убери от меня руки! — Если я уберу руки, то ты упадешь, — возразил альфа, закатывая глаза. — Мне больше не хочется быть грубым с тобой, но порой ты просто невыносим. — Очень даже выносим, судя по тому, что ты постоянно куда-то меня переносишь, как ненужную вещь, которой никак не можешь найти места! Из одной комнаты в другую и обратно, в чулан и из чулана, с места на место, теперь опять куда-то потащить собираешься, но не выйдет! — заключил юноша раздраженно. — Никуда я не пойду с тобой, потому что ничем хорошим это обычно не заканчивается! — Сенджер резко замолчал, осознавая, что сказал что-то нелепое, и вдруг, на одно лишь короткое мгновение, но губы его все же тронула улыбка, потом правда сразу же сменяясь гримасой досады. Йоргос же всерьез развеселился. — Знаешь, — выдавил он сквозь смех, — я только что хотел возмутиться, что бог послал мне слишком тяжёлую ношу в твоем лице, но если рассуждать, как ты рассуждаешь, то ноша очень даже легкая, и мне грех возмущаться. Сенджер попытался удержать на лице суровое выражение, но у него не вышло. Альфа жадным взглядом уловил это краткое жалкое подобие веселья на чужом бледном лице, но ничего не сказал, хотя ему эта недоулыбка показалась прекраснее звонкого смеха любой красавицы. — Во дворе за домом есть маленький сад, — заговорил он наконец тихо. — Я собирался тебя туда отнести. Тебе наверняка непривычно жить запертым в четырех стенах в каменном доме, так что свежий воздух и правда пойдет тебе на пользу. Но только нужно сначала одеться теплее, ты только перенес болезнь, тебе нельзя мёрзнуть. Сенджер тяжело вздохнул и молча кивнул. ***** Погода в этот день выдалась непривычно теплой для конца осени. Сад вокруг полыхал костром золотых и красных листьев, и только какая-то одинокая птица нарушала умиротворенную тишину, тоскливыми трелями накликивая грядущие холода. Сенджер и Йоргос сидели молча по разные стороны скамьи, думая каждый о своем. Внезапно мужчина обратил внимание, что вот уже несколько секунд как омега смотрит куда-то вглубь сада. Он проследил направление его взгляда и усмехнулся. — Поздняя яблоня. Уже морозы скоро, а яблоки только сейчас поспели, — улыбнулся он неожиданно светло. — Хочешь попробовать? Сенджер повернул слегка голову и бросил на собеседника растерянный взгляд. Йоргос только усмехнулся в ответ и, поднявшись, быстро зашагал в сторону дерева, и уже спустя пару минут вернулся с огромным алым яблоком в руке. — Попробуй. Не отравленное, не бойся! Омега хмыкнул коротко и взял фрукт, стараясь не касаться при этом чужих пальцев. — Такое ароматное, красивое и сладкое, даже в саду Султана я не видел таких, — протянул он немного смущённо, откусив небольшой кусочек. — Это матушка привезла саженец из своего сада в Константинополе, когда мы переселились сюда из-за службы отца, — отозвался Йоргос непривычно печально. — Она привезла с собой не только саженцы, но и семена прекрасных цветов, только вот цветы не прижились, они завяли, а вскоре завяла и она, как райская лилия, которую вырвали с корнем из плодородной почвы и заставили расти на голых камнях. — мужчина опустил голову, устремив пустой взгляд куда-то себе под ноги, на пестрый ковер из опавших листьев. — Ей было тяжело здесь. Холодные ветры, сухость степей и мрак каменных стен убили ее, когда я был ещё ребенком. — Я сожалею о твоей потере, — Сенджер печально вздохнул. — Мне хорошо известно, каково это быть сиротой. Это тяжело, очень. Ты потерял мать, а у меня никогда не было отца… — Я ненавижу эти края! — выдавил мужчина тихо. — Но ничего, скоро мы уедем отсюда, — Йоргос решительно и даже с какой-то злобой во взгляде кивнул. — Отец позволил матери погибнуть здесь, но я — не он, я знаю, что прекрасные цветы должны расти в райский садах. Я не дам тебе завять здесь, среди камней и песков! Я увезу тебя на свою родину, в золотой город, что утопает в зелени садов, город, где почти не бывает холодных зим, где всегда светит солнце. Там ты будешь счастлив. — Буду счастлив в неволе?! Вдали от матери, от всех своих близких?! — отозвался Сенджер резко. — Посади соловья в клетку, разве ему будет разница деревянная она, или золотая, если он умирает от тоски по свободе? — Ты привыкнешь! Пройдет время, и клетка станет для тебя не клеткой, а домом! — перебил его Йоргос тоном, не терпящим возражений. — Ты мыслишь, как воин, ты не знаешь пока ещё ничего, кроме войны, но кроме нее есть жизнь. Однажды ты поймёшь, что ты — живой человек, а не марионетка в руках тех, кто отправляет подобных тебе, молодых и не знающих настоящей жизни, на смерть! Ты умный, ты обязательно поймёшь это, и когда поймёшь, увидишь, что я прав. — Я устал. Хочу обратно в свою комнату, — отозвался юноша тихим безжизненным голосом, всем своим видом показывая, что больше ничего не желает слышать. Альфа молча кивнул и протянул ему руку.