***
Гермионе понадобилось несколько долгих мгновений, чтобы осознать наряд, выбранный Малфоем. Облегающее платье, расшитое пайетками, уносило её фантазии не только во времени, но и в пространстве. Она неверяще покрутились перед зеркалом, игриво подмигнув собственному отражению, и поправила плавную волну волос такой странной для нынешней моды прически. Что ж, скажем, в пятидесятые где-нибудь в Чикаго она бы точно выглядела уместно. Грейнджер улыбнулась, выводя стрелку. А закончив, сложила руки в замок перед собой, опустив на них подбородок. Гладь антикварного магического зеркала збрыжилась, и будто вынырнув из длительного сна, широко зевнув, оно прокряхтело: — Ооо, тебе к лицу новый образ, милая, и стрелки идеальны, — рябь почти полностью разгладилась, лишь очертания лица на одном из трех зеркальных полотен старчески поморщились, — эти магические кисти несказанно облегчают жизнь современных леди. — Благодарю, хотя твои вкусы несколько старомодны, как и не заколдованные кисти, — ухмыльнулась Гермиона, искренне полюбив этот странный подарок Малфоя за умение пререкаться и смешно пыхтеть, — как твоя магия до сих пор не развеялась? — насмешливо уточнила она напоследок, поднявшись со стула. — Ох, юная леди, где же ваше воспитание, — вскипело зеркало, — я пробуждаюсь, чтобы принести искренние комплименты, а она попрекнула меня в дряблости! Разве можно так с утонченными и хрупкими артефактами! — Я бы поспорила с искренностью твоих комплиментов, но у меня на это нет времени, — достав шкатулку с украшениями, Грейнджер попыталась подобрать серьги под ободок в волосах, но ничто не подходило, и она вздохнула, — а я превращаюсь в избалованную зануду… — Ничего подобного, что может быть плохо в перфекционизме, — и еще более ворчливо, — выкинь эти сережки, они здесь абсолютно неуместны. В конце-концов нужно оставлять пространство для подарков, — зеркало коварно подмигнуло, упиваясь собственной хитростью, и добавило, — лучший аксессуар к такому платью – это парфюм. И в честности моей похвалы сомневаться не смей, именно для этого я было создано великим мастером, не чета вашей Шляпе, — фыркнуло напоследок. — Вы созданы одним мастером, и у Распределяющей Шляпы, знаешь ли, незаменимая роль. — Ага, невпопад выкрикивать названия факультетов, — и предупреждая дальнейшие препирания, — иначе как ты на львином очутилась с такой-то долей хитрости? — прозрачная бровь изогнулась над победным прищуром зеркальных глаз. Гермиона наигранно вздохнула, признавая поражение в нелепом споре. — Значит, парфюм говоришь? — Говорю, — приосанилось зеркало, — знала ли ты, что в пятидесятые годы прошлого столетия в Америке изобрели первый парфюм на основе Амортенции, в безопасных пропорциях разумеется. — Как в тебе помещается столько информации? — Это мое предназначение, моя леди. Великая честь содержать в себе частичку интеллекта и сознания создателя, а главное, иметь возможность использовать их по назначению. Может, мне никогда и не стать подобным живым людям в их чувствительности, но даже в том состоянии что я есть, мне свойственны и симпатии, и собственное мнение, уж это само по себе дорогого стоит, не так ли? — очертания лица на зеркале разгладились в задумчивости. — Непреклонность фактов на твоей стороне, — доброжелательно подытожила Грейнджер, — но обмазываться Амортенцией я не готова. Расскажи лучше на чем основана твоя искренность, пока я выбираю парфюм. — Лучше чтобы запах был сладковатый с цветочным шлейфом, в угоду образу, — оно недолго помолчало, будто обдумывая ответ, или вспоминая нечто важное, — моя честность основывается на контракте, вот так все просто — пока ты моя госпожа, я не имею возможности лицемерить… перед тобой. — Цинично. — Надежно, — насупившись, поправило зеркало. — К тому же, я тебя не покупала, а значит… — В контракте Малфой указал твоё имя, большее меня не интересует. — Хм, — протянула Гермиона, открыв очередной флакон, и невзначай добавила, — а кому же ты принадлежало ранее? — Я не в праве называть своих прежних владычиц, но дабы утолить твой интерес, могу сказать, что никогда прежде я не принадлежало роду Малфой, — с хитрецой прибавило зеркало. — Занимательно, — не стала отпираться от очевидного Грейнджер, — Что ж… Я ль на свете всех милее? — посмеиваясь, и гордовито вздернув подбородок для пущего эффекта. — Для кого? — в такт ей переспросило зеркало, с напускным пророчески видом, — потому как, всё настолько субъективно, что даже в сказках ответы заканчиваются подлейшей поправкой на «Но», — искренне расхохоталось оно. — После таких ответов и на чердаке не долго оказаться, — посмеиваясь, пригрозила Гермиона. — Ты произведёшь фурор, дорогая, — откашлявшись, исправило положение зеркало, — в конце концов, разве можно ожидать другого эффекта от Гермионы Грейнджер? — Льстец! — За это меня и любят, — парировало оно, — к тому же, это чистая правда, сложно не произвести должного эффекта на того, кто вывалил состояние, потакая твоей любви к перепалкам. — Ненавижу тебя и твою искажённую подачу истины, человеческие мотивы, знаешь ли, гораздо многограннее, — надуто проворчала Грейнджер. — Ты о похоти? — озадаченно уточнило зеркало, — дороговато для такого приземленного чувства, не находишь? — Все субъективно, выражаясь твоими словами, — не уступала она. — Малфой тщеславен, но не транжира, чтобы не выразиться осудительно. Не думаю, что с ним можно встретиться в благотворительных организациях, если ему самому это не выгодно. Такова уж драконья природа «высокородных». Гермиона недовольно поморщилась, –не нам с тобой судить об этом. — А кому же, если не нам?! — в наигранном недоумении, возмутилось зеркало, — мы буквально, спасаем их чистокровные косточки от старческого артрита. — И впрямь, — саркастично процедила Грейнджер, — но полоскать чужие кости не делает нам чести. А ты все-таки древний артефакт, носитель частицы самого Гриффиндора и прочие почести… Расскажи лучше, что тебе известно о магических браках. — О, как занимательно изменил направление разговор, — смакуя смущение собеседницы, протянуло зеркало. — Не юли! — Что ж, их история тоже проросла от неумения Годрика Гриффиндора красиво изъясняться с женщинами, ну, впрочем, и от довольно высокопарного желания оберегать, но создателем первого такого обряда все же стал Салазар. Подробности мне неизвестны. Знаю лишь, что это определенный обмен магией для усиления Очага рода волшебством новой представительницы фамилии и облегчения ее вхождения в семью. Проще выражаясь, чтобы защита родовой магии распространялась и на нового члена семьи, ещё до беременности и прочих прелестей семейной жизни. — Что такое родовой Очаг? — абсолютно запутавшись, переспросила Гермиона. — Все это так сложно, а я всего лишь льстивое зеркало, созданное не более чем в подарок той, что боялись объясниться лично. Тебе лучше уточнить об этом у того, кто заставил твою светлую головушку думать о столь каверзных темах. А я, как и в прошлый раз, чужие обязанности исполнять не собираюсь. Да и старость берет свое, — наворчавшись вдоволь и зевнув напоследок, зеркальная гладь полностью расправилась. — Противный, вредный артефакт! — Возмущённо зашипела Грейнджер, — и без тебя разберусь, бестолковое зеркало.***
Люциус, как и обещал, ждал её внизу. Отдавая какие-то распоряжения эльфам, он и не заметил спускающуюся Гермиону. Белые волосы собраны в невысокий хвост… Ей нравилось вот так наблюдать за ним со стороны. И сейчас, стоя на лестнице, она с удовольствием отмечала каждую деталь. Вечная почта в его руках казалась Грейнджер чем-то неотъемлемым от образа. Будто он ни минуты не может провести без работы, за исключением тех моментов, когда его руки попросту заняты чем-либо другим. Но она слишком хорошо знала, что это не часть хорошо спланированного амплуа, а попытка справиться со страхами прошлого. Все же в чем-то они очень схожи. Она склонила голову набок и тяжело вздохнула, пока Малфой перебирал письма и делал какие-то пометки. Тугой жилет поверх классической белой рубашки очертил спину, от чего она стала казаться ещё шире. А обладатель этой самой точённой спины по-прежнему утопал в своих делах, никак не реагируя даже на неловкие покашливания домовика. Преодолев последние ступеньки, Гермиона мягко обняла Малфоя и прислонилась лбом к позвоночнику. Миниатюрные ладони обвили мужские бока и прошлись по ребрам. Он стоял почти не двигаясь, пока их пальцы не встретились. Еле ощутимое касание — подушечки её пальцев аккуратно, будто сомневаясь, прошли по раскрытой шероховатой ладони, очертили край манжета и так легко… так правильно легли, переплетаясь с его собственными пальцами. Нежный запах магнолии на её коже так отчетливо впитался в сознание Люциуса, что он поднёс девичью руку к губам скорее по инерции, чем осмысленно. «Сколько заклинаний нужно применить, чтобы вывести этот запах с вещей в мэноре?» Тонкий ненавязчивый запах магнолии… Что может быть проще? Всего лишь крем для рук — такая мелочь. Ничего не значащая, крошечная деталь, что, как печать, легла на все вокруг, включая его память. Белый тюбик с незамысловатым золотым цветком появился на прикроватной тумбочке в его спальне, нарушив покой. После длительного одиночества эта маленькая позабытая своей хозяйкой вещица постоянно привлекала внимание. Он мог ошибаться, но отчего-то был уверен, что этот самый тюбик крема для рук и стал первым признаком его привязанности. Легкий приятный запах въелся во все, чего касались ее руки, ещё в их первое рандеву. Малфою казалось это забавным, ведь, снимая рубашку в душе и снова ощущая этот аромат уже на собственной коже, он возвращался в яркие картинки воспоминаний, вынуждая кровь бежать по венам сладкими раскатами, бросая в жар, негу, вожделение. Запах, цветочной дымкой оставшийся на полупустом бокале, на невзначай брошенном клочке пергамента, на воротнике его рубашки, растягивал эйфорию от быстротечных моментов ее присутствия… На подушках — подменил удушающие кошмары на дуновения ночных сквозняков за окном и порой – дурацкие мысли. И вот наступил момент, когда этот запах материализовался в тюбик, а желание открыть его и убедиться в подлинности оказалось почти невыносимым. Сколько он простоял тем утром посреди спальни, бестолково пялясь на глупый предмет женской косметики. Так и не сообразив, как поступить с нарушителем его покоя, Малфой оставил крем на том же месте, ожидать возвращения хозяйки. А позже появились мелочи вроде недочитанной книги на прикроватной тумбочке, папок с документами на обеденных столах, постепенно превратившись в гардеробную, туалетные столики и постоянные споры. Но этот запах по прежнему сводил с ума одной назойливой мыслью — «Сколько вещи смогут хранить цветение магнолий без ее касаний?» Так просто вошла в его размеренно-одинокую жизнь, как вихрь, со всеми этими вспышками эмоций, взбалмошностью, волнами шоколадных кудрей и запахом магнолии. Перевернула все с ног на голову, заставила творить неописуемые глупости… чувствовать. — Что-то… — Тш-ш-ш… Пока ты молчишь, Люциус, ты великолепен, — печально хихикнула она, — так что просто позволь моему минутному помутнению рассудка сбыться. — Какая прелесть, — в тон ей усмехнулся Малфой, — выглядит будто ты собралась драматично бросить меня посреди Марди Гра, одиноко слоняться улочками Нового Орлеана с почти разбитым сердцем. — Ну вот, прошло, благодарю, — Гермиона выпустила его из объятий, позволив обернуться, и шутливо надула губы на его вопросительный взгляд, — значит Новый Орлеан? Не далековато для рядового свидания? — Всегда к твоим услугам, — губы дрогнули в улыбке, от чего-то не очень искренней, — потрясающе выглядишь, — глядя на то, как задумчиво она закусила губу, провёл большим пальцем по щеке. — М-м-м… Это комплимент? — игриво мурлыкнула она, но медовые радужки отчетливо выдавали грусть. — Если ты не хочешь, мы могли бы остаться, — отбросив их маленькую двойную игру, напряженно уточнил он, — мне казалось, тебе понравится это небольшое путешествие… — Твое предположение абсолютно верно, Люциус, — будто расслабившись, выдохнула Грейнджер, — слишком эмоциональное утро… это быстро развеется. — Уверена? — Конечно, к тому же нужно возвращать долг, — смешно поморщившись, хохотнула она, — или ты превратился в добросердечного заботливого филантропа? — Мерлин, ни за что! — Он расправил в руках ее пальто и, предупредив протестующий взгляд, добавил, — солнца и тепла хватило только на утро. — Вот как… Они вышли из дома и направились к воротам. Ей слишком хотелось вложить свой миллион вопросов в их маленькую прогулку, но Люциус задумчиво смотрел на парк, мерно поглаживая ее руку на своем предплечье. На улице и впрям похолодало, небо затянуло, но пока сырость не наступала со всех сторон, погода навевала скорее лирическую грусть, чем озноб. Что-то бесповоротно утекало сквозь пальцы. Гермиона чувствовала себя неспособной поймать эту крохотную деталь даже на уровне мысли. Это мучило… Не позволяло расслабиться и получать удовольствие от прекрасного момента. Казалось бы, что тебе ещё нужно? Может, она и вправду превращается в изнеженную, избалованную, повсеместно чем-то недовольную куклу? С чего это волнение? Неумение говорить о личном. Нежелание раскрывать душевные страхи — откровенность делает тебя уязвимым. И она так долго этого сторонилась, что сейчас паранойя стянула плотными ремнями, не позволяя идти навстречу желаниям. В какой чёртов момент она отреклась от человеческого настолько, чтобы ужасаться честности… Гермиона Грейнджер так долго боролась за справедливость, что позабыла как она выглядит? Ведь разве право на счастье для каждого это не справедливость? «Будь честна хоть на минуту, тебя давно не волнует, что там скажут люди, ты просто боишься ошибиться!» гневно выпалил разум. «Неужели, мистер Малфой, в вашей голове происходит нечто сродни этому?»***
Кованые ворота остались позади. Люциус невзначай осмотрелся по сторонам и потянулся за портключом, пока она насмешливо снизу-вверх поглядывала на его профиль. — Ты, — с акцентом произнёс он, — не можешь обвинять меня в паранойе, — ответив на ее веселье прищуром, Малфой сильнее прижал к себе. — Не могу, — это развеселило Грейнджер пуще прежнего, — но забавно наблюдать, как ты это делаешь вместо меня. — И много забавного за мной водится? — Малфой приподнял бровь, постукивая тростью в нетерпении. — О-очень, — протянула она и ткнула его пальцем в грудь, — ты перенесешь нас, или я состариться успею в ожидании… Пространство вокруг них завертелось волчком, превратилось в размытую массу со скоростью света несущейся в тартарары. И в какой-то миг Гермиона подметила прямую аналогию со своей обезумевшей жизнью. Но в круговерти перемещения были и свои преимущества… пускай и не сразу заметные неопытному глазу. Самые опасные путешествия проходили над океанами, ведь мастер, изготовивший для этого портключ, должен филигранно знать свое дело. Иначе выброшенному посреди океанской глади волшебнику уже некому будет помочь, а аппарация в воде, увы, невозможна. Само перемещение над бесконечными водными просторами вызывает бурю эмоций — от благоговения перед могуществом стихии до восхищения неповторимой палитрой красок. Бирюза проступала в сапфировых глубинах, как мерцание звёзд, и неслась сиянием метеора, искрясь переливами золота и прошивая темную изумрудную даль. Здесь не было места теплу и покою осеннего леса. Но изголодавшееся по чувствам сердце бросилось в бурю без оглядки. Встрепенувшись и вырвавшись наружу из оков разума, душа готова, как феникс, сгореть дотла, лишь бы не прозябать в застоявшейся тине прагматичного одиночества. Считанные минуты в водовороте межпространства, что большинству кажутся ужасом, напомнили Гермионе, что она явно не рождена для банального пути клерка. В попытках потушить полыхающий внутри дух бунтарства, она забыла кем была… и кем стремилась стать. Сладкий цветочный запах от десятков кафе с бесконечными летними террасами заполнил лёгкие раньше, чем под ногами появилась устойчивая поверхность. Ушедшая в себя Грейнджер лишь поглубже вдохнула воздух и, как зачарованная, мягко вывернулась из объятий, с интересом разглядывая пёструю толпу гуляющих волшебников. Большие карие глаза как в том далёком прошлом наполнились азартом, до дрожи пробирающим желанием узнать всё на свете. Все здесь казалось другим. Вязкий дым кальянов, яркие орнаменты, перезвон бокалов, смех и улюлюканья, а еще цветы. Такие же разномастные, как и люди вокруг, они буяли и клубились с горшочков всех форм и размеров, оплетали здания и фонари, уводили за собой в узкие улочки к цветочным лавкам. Если лет через двести ее спросят о первом путешествии в Новый Орлеан, она однозначно начнет свой рассказ со слова «цветы». Грейнджер резко развернулась на носочках, пристально глядя в глаза усмехающегося Малфоя. А затем озорно чмокнула в щеку и расхохоталась. Но стоило ему открыть рот, чтобы прокомментировать ее странные перепады настроения, как Гермиона приложила указательный палец к его губам. Не поддаться её желаниям сейчас было бы самой бестолковой глупостью, и он лишь поцеловал мягкую подушечку, указав ладонью, что им стоит идти. Какое-то время они молча гуляли меж торговых лотков с сувенирами, сменяя улочку за улочкой. Кто им только не встречался — разнообразные гадалки и провидцы, шаманы и трюкачи, торговцы сувенирами и подделками на артефакты с самыми честными заверениями в подлинности их товара. А они так просто держались за руки и смеялись над происходящим, будто… Гермиона уже давно не ощущала настолько полной свободы и беззаботности. Мир правил и клише поглотил ее без остатка. А этот город будто параллельное измерение без условностей. Чертово сказочное зазеркалье. Вот она, обычная девушка, и никаких отсылок на геройство, никаких обязательств перед обществом, никаких осуждающих взглядов. Так просто… Эйфория захлестнула её слишком быстро, даже воздух показался другим — так легко дышалось. Она с удовольствием указывала Люциусу на самые нелепые копии, и вместе они вдоволь нахохотались с недоуменного лица продавца, когда Малфой невербально заставил ползать отрубленную кисть, якобы кого-то из древних фараонов. Бедный продавец готов был отдать все нажитое непосильным трудом за подобный фокус. Одна из прохожих девушек весело подмигнула ей и, порывисто восхитившись её платьем, помахала на прощание рукой. А Грейнджер с удовольствием вдохновилась раскрепощенностью их компании и одарила комплиментами пол-улицы под саркастичные комментарии Люциуса. Разве можно было всё это сравнить с её жизнью в Лондоне? Разве могли они позволить себе что-то подобное дома? Она остановилась посреди улицы и, покрутившись вокруг, зачарованно уставилась на пожилого музыканта, что сидел на бордюре в окружении странных барабанов. Малфой догнал её с парой карамельных яблок и не без интереса наблюдал, как Гермиона пританцовывает в такт барабанам. Заметив это, музыкант начал отбивать куда более задорный ритм, а откуда-то со стороны огромного театра подоспел саксофонист. И вот уже пол-улицы весело танцевало под джазовые аккорды. Сколько музыкантов собралось в этом ансамбле за считанные минуты она не знала, но так просто кружиться посреди улицы было чем-то невероятным. Грейнджер так и не поняла, куда подевались яблоки, но Люциус весело увел их в этот забавный танец… пока не хлынул дождь. Такой теплый, но проливной, будто весь океан решил излиться на берег Нового Орлеана. Вот только музыкантов это нисколечки не заботило, как впрочем и отплясывающую толпу.***
Они вбежали в уютный зал кафе промокшие и смеющиеся. Прямо у входа их обдало теплым воздухом чар и пряным ароматом трав. Люциус помог ей избавиться от мокрого пальто, пока Гермиона с интересом рассматривала подвешенные над барной стойкой вязки сухоцветов. На столиках неизменные букеты, рамы панорамных окон оплетены плющом, а под потолком зачарованная флейта тихо напевала медленный мотив, как противовес этому бурлящему городу. Ливень продолжал поливать гуляющих, а на противоположной стороне улицы под небольшим навесом какой-то волшебник в окружении десятка магических животных устроил целое шоу. Казалось, и торнадо не смогло бы остановить эту феерию веселья и беззаботности. Они выбрали небольшой столик с диваном, и Грейнджер устало плюхнулась в угол, наблюдая как Малфой разговаривает с эпатажной темнокожей ведьмой у стойки. Он вернулся с ярким вязаным пледом и помог снять промокшие туфли, устраивая ее ноги поверх своих. Барабанящие по стеклу капли приглушали игру флейты, а Гермиона молча смотрела в серо-голубые глаза и не могла придумать название этому новому оттенку лазури. Что-то абсолютно необычное искрилось в этих водах теперь, то и дело отбрасывая блики на дымчатую поволоку. — Расскажи мне что-нибудь, — задумчиво прошептала она. — Предполагаю, ты хочешь услышать не «что-нибудь», — он насмешливо прищурился, — а ответы на все вопросы, что ты не успела задать дома. Грейнджер лишь усмехнулась, опустив глаза на его руки, что продолжали растирать ее замерзшие лодыжки. Почему без поднятых щитов она чувствовала себя гораздо безопаснее? — Всё так очевидно? — Гермиона насмешливо посмотрела на него. — Если бы я позволил себе хотя бы взглянуть в твою сторону по пути к воротам, ты бы просто растерзала меня, — Люциус расхохотался, а успокоившись, откинул голову на спинку и пристально посмотрел на флейту, — то, как ты играла утром… это было невероятно. Повисла пауза, Гермиона рассматривала посетителей у бара, а он напряжённо всматривался в бурлящую непогоду. Ей сложно было сказать, почему обычные слова ввергли в такую неловкость, ведь они могли обсуждать многое с абсолютным хладнокровием, а простые для большинства чувства разогнали кровь, заставили что-то внутри почти болезненно щемить. Не то чтобы она не знала, как хороша в игре на виолончели, но слышать это сейчас было иначе. — Правда? — их глаза встретились так привычно, расслабленно, и Гермионе подумалось, что этот диалог один из самых странных между ними. Внутренняя буря оказалась неспособной заглушить её желание продолжать настолько волнующий разговор. — Ваш чай, — к столику подошла та самая женщина, и насмешливо посмотрела на спешно выровнявшегося Малфоя, — я помешала? — О, нет. Теплый чай как нельзя кстати, — Грейнджер приветливо улыбнулась, принимая свою кружку, хотя что-то важное было безвозвратно разрушено её появлением, — очень атмосферное заведение. — Меня зовут Мадлен, — женщина широко улыбнулась и протянула руку, — это кафе – мое любимое детище. — О, так вы хозяйка, — Гермиона с радостью пожала руку и с интересом поддержала разговор, желая выровнять и без того шаткие эмоции,— сложно конкурировать в этом городе. Боюсь представить, сколько усилий вложено в этот уют. «Чистой воды безумство» – по крайней мере, именно так охарактеризовала бы своё состояние Гермиона, будь у неё шанс всё обдумать, взять себя в опостылевшие тиски благоразумия. — О-о, да! Черт возьми, не думаю, что справилась бы без друзей, — женщина весело рассмеялась и хитро покосилась на Малфоя. — Не то чтобы мы дружили. Мадлен училась на одном курсе со мной, — Люциус отпил чай и задумчиво отставил кружку, — у маглорожденных не было шансов на нормальную жизнь в Британии тогда, как ты знаешь, — он ненадолго умолк, а затем многозначительно продолжил, — а у Мадлен есть необычный талант — её «чай» может излечить тяжёлые недуги, а может ими одарить сполна. Пока Грейнджер округлившимися глазами прожигала дыру в его профиле, от шока позабыв о внутренних терзаниях, присевшая напротив женщина, решила прояснить для неё ситуацию: — Не думаю, что ты в принципе позволял себе мысли о дружбе, — она печально усмехнулась и призвала с полки у бара баночку с орехами в меду, — Люциус часто приходил после драк, неудачных полётов и «дружеских» проклёнов… — Не так уж и часто, — ворчливо перебил Малфой. — Тебя буквально ненавидели все в школе, — Мадлен хохотнула, — упрямый, заносчивый, высокомерный, но вот кем ты никогда не был, так это эгоистом. Так что не стоит корчить извечную шарманку, Абракас давно помер. — Это лишь твоё субъективное представление обо мне, — огрызнулся Малфой, явно злой от того, куда завернул разговор, — наше общение всегда сводилось к обоюдной выгоде. А Абракас тебя в принципе не касается, — выплюнул он напоследок. Мадлен лишь небрежно посмотрела на него из-под длинных фиолетовых ресниц, проигнорировав все выше сказанное. Эту женщину давно нельзя задеть подобным выпадом, но то, как Люциус вспылил, только подогрело её интерес. — А вы, — она переключила всё своё внимание на Гермиону, — как очутились в столь ядовитой компании? — Гермиона, — посмотрела в упор на собеседницу и добавила, — Грейнджер, может, все же на «ты»? Малфой недовольно вздохнул, но промолчал. Ему всё больше хотелось уйти, но ливень как назло только набирал обороты. Да и некого обвинить в выборе заведения. Почему он вдруг решил, что Мадлен – благоразумный человек, теперь было совсем непонятным. Всё, чего он хотел, отдав предпочтение этой встрече с давней знакомой, это конфиденциальность и возможность обсудить с Гермионой свои щекотливые темы, а не предаваться ностальгии. К тому же вряд ли его школьные воспоминания можно квалифицировать, как приятные. Мадлен всегда очень ответственно относилась к своему заведению и клиентам. Чары, что здесь применялись, не каждый артефакт способен разрушить. Сидя за одним столом, невозможно было услышать, о чём общаются люди за соседним, а окна были зачарованы ещё более каверзным образом. Да и жертвенная магия, что использовалась хозяйкой, однозначно заинтересовала бы Гермиону. Но он не учел, что интерес «подруги» ко всему необычному не способны задавить никакие правила. А уж его появление здесь в компании мисс Грейнджер, чем-то обыденным точно не назовешь. — Конечно-конечно, — отстраненно пропела женщина, нескромно заглянув под стол на руку Малфоя, чтобы лишний раз убедиться в увиденном, — весьма забавно, — протянула она напоследок. — Наверное, — происходящее казалось Гермионе не менее «забавным»… очень даже, — и как же работает ваш чай? — Сам по себе чай не произведет особого эффекта, все дело в специальном заговоре, — откровенно ответила Мадлен, — это научный интерес или покупательский? — весело поинтересовалась она. — Да, большинство ныне живущих волшебников верят в этот маггловский миф про заговоры с бубном у костра. Довольно унизительно. А всё от того, что колдунов обладающих этой веткой магии осталось очень мало, и община очень закрытая. — Грейнджер улыбнулась ошарашенному Люциусу и снова посмотрела на недоверчиво сощурившуюся Мадлен, — я испытываю скорее научный интерес, — мягко уточнила она, — так кто же вас обучил, если вы маглорожденная? — Впредь я подумаю, прежде чем есть из твоих рук, — усмехнулся Малфой в ответ, отдав должное тому, в каком ступоре до сих пор пребывала его знакомая. — Ешь спокойно, Люциус, — задумчиво процедила Мадлен, — раз всё ещё жив, — а потом, будто вынырнув из воспоминаний, весело защебетала, — ох, клиентов-то сколько, а я здесь обо всём забыла, — она подскочила с диванчика и взмахнула палочкой, поправив выбившуюся веточку плюща, — буду рада вас видеть снова, мисс Грейнджер. По пятницам у нас проходят потрясающие вечера чтения современной поэзии... Для девочек. Не пожалеете. — Спасибо, — только и успела ответить Гермиона, прежде чем хозяйка унеслась. Малфой взглянул на неё с какой-то только ему ведомой грустью. В его извечном ироничном прищуре проступили абсолютно несвойственные эмоции. Грейнджер смогла бы описать их только словом «тоска». Кажется, многотомный запас слов Гермионы Грейнджер дал сбой, исчерпывающих объяснений нестерпимо не хватало, а вот чувства спутались в настолько тугой клубок, что и притронуться страшно. А ещё становилось страшно от того, что всё происходящее могло закончиться так же сумбурно и быстро, как началось. Она отказывалась даже думать об этом, и это было обдуманным выбором. Пускай вниз с отвесной скалы, только бы избавиться от пропитавшего насквозь холода недоверия, что накрепко засел внутри... безразличия, в которое она обернула все свои страхи, как в красивый фантик, безапелляционно запретив себе чувствовать. Она позволила себе откровенные непростительные слабости, а вместо неописуемого ужаса испытывала странное опьянение. Куда-то подевались маски. Исчезла броня. Усталость перестала быть слабостью. А ведь изменения оставались только посреди ментальных материй. И объяснить происходящее становилось всё сложнее. Он просто сидел в пол-оборота и рассматривал её. Она смотрела в ответ, не пытаясь найти оправдание такому поведению. Мысли… Вряд ли Гермиона думала в тот момент о чём-то связном. Никакой магии, или слов. Но пространство между ними, буквально, искрилось от сказанного. – Абракас был жестоким человеком, – спокойно начал Люциус, опустив взгляд на стол, – довольно справедливым... по его меркам, но не терпящим чужих оплошностей, не желавшим слушать оправдания. От неожиданности Грейнджер забыла как дышать, каждая жила напряглась в её теле. Она просто продолжила смотреть на то, как Малфой напряжённо подбирал слова. – В его мире всё всегда шло по плану, даже то, что не поддавалось планированию, – он вздохнул, а затем так горько улыбнулся, – моя мама, Аделин, была полной противоположностью ему. Если бы не идея браков по договору, их миры никогда бы не пересеклись. На людях они казались идеальной парой, – Малфой невесело хмыкнул, – вечно сыплющий комплиментами Абракас и скромно улыбающаяся Аделин были эталоном тогдашнего общества. Дома же она закрывалась в малой гостиной, что так понравилась тебе, и рисовала. Это было единственное место в мэноре, что дарило ей покой. Всё остальное время они либо скандалили, либо молчали. Мама была исключительным легилиментом. Одаренная природной эмпатией, она могла творить чудеса. В её роду присутствовал особый навык – умение забирать чужую боль. Гермиона лишь сглотнула, в пересохшем горле начало саднить. Вот и объяснение странному волшебству, примененному Люциусом, когда ей было плохо. Только история явно не подразумевала красок счастья. – Этот дар она много раз применяла на мне после наших с отцом тренировок. – Он дёрнул плечом, будто пытаясь снять напряжение, – когда я был мал, она говорила, что боль всегда возвращается к тому, кто её причинил, – Люциус засмеялся, – тогда это успокаивало. – Если тебе сложно… – тихо начала Грейнджер, но Малфой её остановил, слегка приподняв руку от столешницы. – Это всего лишь прошлое, оно не в силах контролировать нас, – прошептал он, будто наизусть заученный псалтырь, – отец же не признавал ничего, что считал слабостью. В этот скромный перечень попадало всё. С каждым годом его методы становились изощрённее, а влияние Аделин слабее. Она слабла… тускнела. Даже её семья начала замечать перемены, несмотря на происходивший театр. Они предложили ей вернуться во Францию, но она была очень упрямой и отказалась оставить меня. Время показало, что для своих наглядных примеров Абракас не побрезгует ничем. Внешне мы с ним очень схожи, ну кроме глаз. Не знаю, как она продолжала смотреть на меня с такой нежностью. Но женщины гораздо мудрее мужчин, – Люциус цокнул языком и посмотрел вверх, вряд ли даже заметив зелень плюща, – я помню, как она держала меня за плечо, пока отец рассказывал о том, что проклял мальчишек маглов с которыми я играл в лесу… Она оставила мне лишь грусть, приняв всё на себя. Повисла тяжёлая пауза, пока он блуждал в закоулках памяти. Гермиона же, закусив губу, старалась не мешать тому, что происходило внутри Люциуса. Уж она-то хорошо знала цену такой исповеди. Казалось, в её окружении не было людей с простыми судьбами, как не было и простых троп в её жизни. Ухабистая дорожка и не предполагала, что на неё ступят изнеженные ноги. Вот и сейчас она слушала и старалась понять, не более… Но мало ли это? – Я принял метку в девятнадцать, незадолго до свадьбы, – он задумчиво потер предплечье, – в тот же вечер впервые присутствовал на собрании Пожирателей… Волан де Морт тогда казался куда более терпимым человеком, – Малфой расхохотался так искренне, что у Гермионы всё сжалось ещё сильнее, – не знаю, зачем это нужно было Абракасу, но сомневаюсь, что он способен был верить в какие-либо идеологии. В тот вечер я огреб дома за то, что слишком воодушевлённо отреагировал на заявления о защите всех волшебных созданий. Я, глупец, не понимал, что так Ридл пытался увеличить влияние на чёрные рынки. А мой отец терпеть не мог неумение читать между строк. В конечном итоге он пришёл к выводу, что Аделин плохо обучила меня легилименции, и решил, что наказать стоит не меня одного. Он впервые позволил себе бросить Круцио в неё, – Люциус набрал больше воздуха в лёгкие, но всё равно запнулся, – она просто потеряла сознание… Но… Меня захлестнула ярость… Я не знаю, сколько заклятий сорвалось с моей палочки. Но в приступе агрессии, я… вместо того чтобы помочь маме, я пытался объяснить Абракасу, что он переступил черту. Такая вот глупость… Он умолк, несколько раз провернув в кружку в ладонях. А потом молча посмотрел на Гермиону. Эмоции, что не поддавались словам, так легко находили объяснения в глазах. Пересекались меж их взглядов, плескались, как бурная река между берегов. – Она не успела увидеть Драко. – Горько изрёк Малфой, – не увидела, как зацвёл в том году её любимый сад, – он глухо прорычал сквозь зубы, но продолжил, – позже я запечатал гостиную, чтобы ничто не порочило маленький островок надежды. Люциус одернул себя и как-то криво усмехнулся. – Когда в последний раз приезжал, Драко был очень удивлен появлением новых комнат в доме. Он долго пытался угадать заклинание, – его лицо потеплело, а глаза наполнились блеском, – ему почти удалось…почти. Как ты поняла? Она тихонько откашлялась, не готовая к вопросу, а потом, будто украдкой, засмеялась в ладонь: – Ну я всё таки заучка Грейнджер. Горы толстенных книг, и всё такое. – И часто в них описывали подобный метод? – скептически усмехнулся он. – Ни разу, – сдалась Гермиона, – но, кажется, что-то подобное использовал Слизерин в тайной комнате… по ощущениям. Следы магии способны очень долго сохраняться на вещах. Люциус кивнул, а после стал совсем серьезным, явно пожелав сменить тему. Грейнджер осталось лишь гадать, какой оборот примут их негаданные откровения. – Я бы хотел поговорить с тобой о куда более насущных проблемах, – он подбирал слова, медленно обводя взглядом зал, – поэтому просто выслушай меня, а уж решения только за тобой. Грейнджер мягко кивнула, скорее самой себе, так как Малфой по прежнему был сосредоточен на вычурной резьбе входной двери. – Тебе абсолютно не подходят должности в Министерских отделах, – он умолк на несколько секунд, но затем продолжил, – какой смысл терпеть эту экзекуцию кретинизмом, когда ни одна из них не позволит провернуть тебе и трети задуманного. Если ты поступала в Министерство за опытом, то его у тебя вдоволь. А задыхаться в угоду системе какой прок? Глаза Гермионы округлились от удивления. Нет, всё сказанное Люциусом не было ново, но то как напряжённо он делал это сейчас, заставило вспомнить их домашние разговоры с Гарри, Джинни… всё стало слишком откровенным… слишком серьезным. Вот они спокойно сидят в кафе и обсуждают что? Будущее? Нужны ли ещё доказательства, что все красные линии пройдены? Она прикрыла глаза, медленно вдохнула и постаралась не расхохотаться. Почему-то отчаянно хотелось смеяться, но Малфой продолжил прежде, чем она позволила себе подобную роскошь маленькой истерии. – Я не собираюсь навязывать тебе своё мнение, просто хочу, чтобы ты знала, что можешь рассчитывать на мою поддержку, – Люциус проговорил это скороговоркой и посмотрел на неё в упор, – не потому что мы… вместе, и вне зависимости от того, как всё будет развиваться… Если ты захочешь потягаться с Кингсли… Тебе это более чем по силам. Брови Гермионы поползли вверх, а желание смеяться сменилось на неопределенное «О». Она попыталась снять ноги, но Люциус настойчиво их придержал, а после добавил: – Мы не обсуждаем бизнес, и я ни к чему не веду. Просто это кажется важным. А важные вещи лучше говорить вовремя, потом может попросту не оказаться шанса. И если на то пошло, я бы не желал тебе лезть во все эти политические игры, но твоя амбициозность не оставит тебя в покое, – коротко засмеялся он, наконец расслабившись. – Вот как, – оправившись от шока, протянула Грейнджер, – что ж, нет, я не собираюсь соревноваться за должность министра, по крайней мере, в ближайшие лет десять, – она и сама рассмеялась, – мир слишком прекрасен, и я не хочу цепляться за узенькую тропинку без права свернуть. – М-м-м… – Люциус прищурился, – у тебя уже и план вероятно имеется, не так ли? – Не так, – смешно вздёрнула нос Гермиона, – я собираюсь импровизировать. – Звучит интригующе, – его ладонь легко проскользнула к коленке, а на лице заиграла ухмылка, – ну что ж, вероятно дольше я не смогу увиливать от допроса… Он не выдержал и рассмеялся от того, как сразу приосанилась Грейнджер, театрально развернув свой бесконечный воображаемый пергамент вопросов, и так нарочито серьезно откашлялась в кулак, будто на заседании Визенгамота. – О, Салазар, – только и вырвалось у Малфоя через смех. – И так, что такое «сердце рода»?***
Вечер мягко окутал сумбурный город аурой таинственности. Вечно опьянённый, он сменил трюкачей на факиров, а уютные кафе на громкие бары. Ноги Гермионы буквально гудели от пройденного расстояния, но желание впитать этот день не позволяло заговорить об усталости. Длинный разговор об особенностях родовой магии перерос в мягкий спор, где она пыталась доказать Малфою, что недосказанность в отношениях и приводит к недоверию, а не наоборот. Но взлетевшая со здания старой больницы горгулья поставила точку в их дискуссии, оставив каждого при своём мнении. Они стояли посреди площади Сорока святых и как зачарованные наблюдали за полетом огромного изваяния то ли гиппогрифа с головой пса, то ли грифона. Зрелище завораживающее, но навевающее ужас. Странное существо кружило над статуями святых, будто истосковавшись по свободе. Малфой прижал её ближе, и Гермиона заметила палочку в его руке. – Ты же знаешь, что горгульи не чувствительны к магии? – шёпотом уточнила она, – к тому же, они созданы, чтобы защищать, так что теоретически… – Не занудствуй, – фыркнул Люциус, – ей ненароком чихнуть достаточно чтобы нас сдуло. – Тебе страшно? – заговорщицки протянула Грейнджер, тыкнув в него пальцем. Когда здоровенное нечто резко взмахнуло каменными крыльями, и пронеслось прямо над их головами, Гермиона только и успела что взвизгнуть. – Не настолько, – насмешливо парировал Малфой, – но, кажется, ты смогла отпугнуть её своим визгом. – Ах, ты ж, – Грейнджер ткнула его в бок, прежде чем Люциус отошёл, еле сдерживая смех, – невежда! Горгульи глухие! – Я вот тоже немного оглох, – он ощупал ухо свободной рукой, – это вас на львином такому обучали? – отступая, выдавил он через смех. – Ну вот, теперь придётся убить тебя! – грозно зашипела Гермиона, тоже борясь с весельем. Но в следующую секунду Малфой посмотрел ей за спину, так будто каменный страж подлетал чтобы схватить её и резко вскинул палочку. От неожиданности Грейнджер бросилась вперёд, пытаясь спрятаться от монстра в его объятиях, а Люциус со всей силы расхохотался, крепко прижав к груди и не дав вывернуться. – Ненавижу, – запыханно бубнела она, – Малфой, ты несносный, мерзкий тип, зараза надменная... Её ворчание растворилось в закрутившемся вихре сработавшего порт ключа. Усталость взяла своё, и Гермиона позволила себе просто расслабиться в его руках. Ночь в Британии встретила их холодом и сыростью, всё больше напоминая что и без того одаривала их теплом дольше положенного. На плечи так привычно лёг пиджак вместо позабытого пальто. В темноте мэнор выглядел как старый каменный исполин, стоящий на страже спящего мира. Деревья у аллеи выстроились в ряд словно воины, хмуро наблюдая за их возвращением. Магия поместья обволакивала и убаюкивала покоем. Глухо перегукивались совы в садах. Она крепче обхватила предплечье Люциуса, поёжившись от едкого ветра. Всё изменилось. Безвозвратно. Домовик, ожидавший их на пороге, вежливо спросил, не слишком ли поздно для чая. На что Гермиона лишь задумчиво улыбнулась. Не получивший внятного ответа эльф уставился на Малфоя, но тот лишь пожал плечами, внимательно поглядывая на притихшую Грейнджер. – Виолончель, Мисс, – замялся домовик, – мы перенесли её в гостиную Роз. – Ты не против? – вдруг тихо спросила она, через плечо глянув на забиравшего свой пиджак Малфоя. – Против? – на мгновение застыл он, – ох, ты об этом. Если тебе нравится эта комната, то она в твоём полном распоряжении. Исчерпывающий ответ выглядел незавершенно, но Люциус молчал, мягко придерживая её за плечи. Он взял её руку, лёгкий поцелуй опалил запястье. Провёл носом по шее к растрепавшейся причёске, глубоко вдыхая запах, укутав в новые объятия. – Я не могу тебя отпустить… Гермиона прикрыла глаза, полностью опираясь на его грудь. А способна ли она уйти? В душе натянулась каждая ниточка, как тетива. Магия бурлила в венах, умоляя о выходе, то сжимаясь до предела, то грозя новым взрывом. – Я не знаю… – неуверенно начал он, но Грейнджер обернулась и, положив ладонь ему на щеку, еле касаясь, провела к шее. Тонкие пальцы остановились на рунах Азкабана, незыблемо заклеймивших немалый период его жизни. Большой палец нежно прошёл по скуле. Он склонился, обхватив её лицо руками, их губы встретились почти невесомо, медленно. Наверное, так целуются впервые. Будто, спрашивая разрешения. Горячие ладони опустились сначала на шею, а затем, аккуратно подцепив лямки платья, провели по рукам. Ткань лужицей расплескалась у ног, пока она тонула в его руках, в этом поцелуе, в безрассудстве. Прохладная простыня срезонировала с горячей кожей, оставив тысячи мурашек. Губы касались тела невпопад. Волосы растрепались по подушкам, мерцая под мягкими бликами свечей. Хрупкое тело извивалось, желая взорваться, разлететься на миллионы осколков уже сейчас. Глухие стоны смешались с хриплым дыханием. Ей хотелось прижаться сильнее, соединить их тела, как пазл, ощущать каждой клеточкой тела. – Ты нужен мне, – через силу прошептала Гермиона, – сейчас. Он крепче прижал её к себе, оставив влажный поцелуй на виске. Жадность их движений граничила с болезненностью. Лодыжки сомкнулись на его пояснице, вынуждая поторопиться. – Как скажешь, – только и раздалось у её уха. Он шептал что-то ещё, или ей казалось. Только всё в этот миг не имело значения. Гермиона растворилась в собственных чувствах, будто её снова унесло порт-ключом в неизвестные дали. Реальность мягко вернулась вместе с отпускающими судорогами оргазма, но скопившаяся за день усталость сразу же окунула обоих в сон.