Watch me

      Осень баловала британцев теплым сентябрем. Поэтому шаловливый утренний ветерок то и дело врывался в спальню через распахнутое настежь окно, играя меж плотных занавесок, приподнимая их и пропуская яркие блики да запахи осеннего сада. В еще сохранившейся ночной прохладе, пробивающиеся лучи утреннего солнца казались буквально палящими.       Гермиона заворочалась, сморгнув остатки сна и одарив виновников своего раннего пробуждения осуждающим взглядом. Солнечные лучи пробирались в щели между потревоженных ветром занавесок, как маленькие дети, что играют в шпионов, выскакивая из своего укрытия и быстро прячась обратно. Они целеустремлённо направлялись по мягкому темно-изумрудному одеялу к открытым участкам кожи и опаляли своим жаром, озорно убегая в открытое окно.       Палочка, как назло, осталась на столе, а выбираться из теплой постели в утреннюю прохладу Грейнджер не хотелось. Она перевела взгляд на раскрытую широкую ладонь с изредка подрагивающими пальцами из-за проказ ещё по летнему палящих забияк. Рука, протянутая между мягкой подушкой и её шеей, вот уже какое утро было первым, что видела Гермиона с пробуждением.       Она тихонько приподняла одеяло, чтобы не задеть вторую руку, покоящуюся поверх нее, но преградить путь озорным солнечным зайчикам. Незатейливая утренняя игра вырвала смешок из ее пухлых, ещё сухих после сна губ. Субботнее умиротворение и по-детски буйная фантазия, которую, видимо, не вытравить даже войной, вынудили Гермиону представить себя хитрой маленькой лисичкой, что пытается выбраться из охотничьей ловушки. Она сдула с лица надоедливую прядь и подавила очередной приступ смеха, попробовав дотянуться до лежащих на прикроватной тумбочке часов, не потревожив при этом мирно лежащие руки хозяина поместья.       Неопытной лисе эти руки могли бы показаться нежными и красивыми, с последним, впрочем, Гермиона была согласна. Но умная лиса вроде Грейнджер, что просыпалась так уже седьмое утро, легко догадалась о незримой опасности. Эти самые ладони, порой очень даже ласковые, в мгновение ока могли превратиться в Дьявольские силки. И уж тогда лисе уже не выбраться на свободу до пробуждения хозяина мэнора и его вредных конечностей.       Грейнджер снова невольно хихикнула от своих глуповатых фантазий и замерла, позабыв о часах и длинном рукаве Малфоевской пижамы, что помешал её важному мероприятию. Довольно тяжелая рука, что всё это время спокойно лежала поверх её талии, взметнулась вверх, перехватив подло предавший Гермиону свисающий рукав, так не аккуратно задевший метку на жилистом предплечье. Уложив обратно оперативно перехваченную женскую ручку и плотнее прижав, сверху раздалось рычащее:       — Спи!       И Малфой снова провалился в мирный сон, глубже утыкаясь носом в шоколадные кудри, прячась таким образом от утреннего солнца. Пока Грейнджер злобно, но тихо шипела на противный рукав черной пижамы, слишком длинный и объемный для её хрупкой руки. На лицо снова упала докучавшая ей семь долгих ночей прядь белых волос, и Гермионе захотелось взвыть от досады.       Впрочем, уют и тепло быстро усмирили своевольность, и мысли унесли Грейнджер совсем в другое русло. Задумавшись о пролетевшей, будто стрела, последней неделе, она и не заметила, как машинально высвободила руку из хватки длинных пальцев, как отступил предательский рукав, как под её ногтями на предплечье Люциуса начал расцветать невидимый и понятный только ей узор. С того самого вечера пятницы, когда Гермиону охватила паническая атака, она старалась не обдумывать происходящее. И вот сейчас она позволила себе осмыслить каждый прожитый момент, начиная с первого подобного утра.       Такая же суббота как и эта, с той лишь разницей, что проснулись они абсолютно нагими. И, кажется, было теплее. А может, Гермионе это только показалось от того, что открыли глаза они ближе к обеду. Большую часть дня они так и провалялись в постели, увеличивая количество пятен на простынях и почти ни о чем не разговаривая. Только ближе к вечеру Малфой силком влил в нее восстанавливающее зелье, прижав руки к кровати коленом и не пожелав ничего слышать о природе панических атак. Затем оставил ее злую и растрепанную, уйдя работать в малый кабинет. А еще спустя час прислал эльфа со списком заданий по дому, мол отрабатывай свое проживание.       В воскресенье ранним утром к мэнору явились два аврора. Накинув халат и откровенно позабавившись взволнованной реакцией ещё сонной Грейнджер, Люциус чмокнул ничего не понимающую девушку и ушёл. А вернулся, вальяжно играя волшебной палочкой. После завтрака они устроили грандиозную дуэль в саду, где Гермиона сумела проявить все достоинства факультета Слизерин, но и это не спасло её от пары довольно нелепых падений в кусты с вагоном насмешек в довесок. Так что пришлось применить тактику — «Ай, моя нога…», и искупать пришедшего на помощь Малфоя в ближайшем пруду. Здесь Грейнджер усвоила ещё один урок: собираешься искупать Люциуса в озере — будь готова искупаться сама. Вряд ли Малфоя старшего можно отнести к числу романтиков, что простят девушке подобную выходку. Но вот чего она не ожидала, так это того, что, выйдя из холодной воды, он повалит её на траву и оттрахает. Потому что другим словом не описать то, что произошло дальше.       Он просто взял её прямо там, на газоне перед домом, без каких-либо прелюдий в мокрой одежде, абсолютно по-звериному удерживая за волосы. Восстановив дыхание и больно прикусив шею напоследок, Малфой поднялся с шокированной Гермионы, успевшей только сесть на колени, и бросил через плечо короткое — «Тебе идет», что и стало началом кардинально новой дуэли. Где уже Малфою приходилось в основном обороняться.       Растрепанный, но довольный, он сушил разъяренную Гермиону, сцеловывая каждое обещание неминуемой Авады.       Обед прошел на удивление спокойно, если не считать спор о внутренней политике отдела магического регулирования, пререканий на тему маггловской литературы, где Гермиона была за секунду до того, чтобы аппарировать в ближайший книжный и тыкать Малфоя носом в любимые страницы, пока он не признает беспочвенность своих надуманных претензий. И, конечно же, скандала из-за нежелания Малфоя считаться с чьим-либо мнением. В частности с мыслями Грейнджер о купленной Люциусом одежде, якобы для нее.       Этот словесный поединок Гермиона проиграла, оторопев на фразе: «Я раздеваю — я и одевать буду как пожелаю. Разговор окончен!». Он ушел в кабинет, больше ни на что не реагируя, сосредоточенно просматривая присланные с совой документы. А Грейнджер осталась наедине с кучей «непрактичных тряпок» и собственным возмущением. Хотя новых комплектов белья это никак не касалось.       А поздним вечером Малфой все же притащил её в Ковент-Гарден к Дому Оперы. Но не это удивило Гермиону, а одежда в которой они явились к театру. Люциус был в черном бархатном балахоне с глубоким капюшоном, а Грейнджер он вручил такой же, только красный. Еще и короткие белые маски, прикрывающие только верхнюю часть лица.       С тем, насколько она обожает сюрпризы, Малфой не пожелал считаться, впрочем, как и с многим другим. Поэтому Гермиона только на месте узнала, что так будут выглядеть все зрители и представление это исключительно для волшебников. Раздражение и адреналин хлестали с неуёмной силой. Грейнджер казалось, что каждый человек в этом здании уже знает её маленький секрет. Но самым большим кошмаром во всей этой толпе, вероятнее всего хорошо знакомых ей людей, отчего-то стало потерять его руку.       Она шла позади него, лавируя между десятков других волшебников. А он, по-прежнему не оборачиваясь, находил кончики ее пальцев своими, на поворотах длинных стеклянных коридоров меняя руку, нежно проводя пальцами по тонкому запястью и снова переплетая их пальцы. Лишь войдя в их небольшую ложу на одном из балконов, Грейнджер поняла, что Люциуса полностью захватила атмосфера давно желанного досуга. Его глаза сверкали в прорезях маски не меньше, чем сам театр Королевской оперы, и Гермиона невольно широко улыбнулась этому по-детски озорному запалу.       Сложно злиться на того, кто разделяет с тобой сокровенное. Понятно, что Малфой не при каких обстоятельствах не признает этого, но даже он не способен контролировать эмоции двадцать четыре на семь… Или же это его способ проявлять откровенность?.. Так, чтобы это не пришлось обсуждать…       Ребячество, но, успев рассмотреть за такой короткий отрезок времени, насколько сложно Люциусу разговаривать о личном, Гермионе не хотелось осуждать его за эту слабость. Все-таки она трусила раскрываться перед людьми не меньше, если не сказать значительно больше. Или же он мастерски прятал свои страхи касательно их романа, или же воспринимал происходящее как само собой разумеющееся. Да, спустя неделю проживания в одном доме Грейнджер наконец сумела признать, что у нее роман с Малфоем старшим, и почти не дергалась от этой мысли.       Прогремели первые аплодисменты и оркестровая музыка, ознаменовав начало спектакля. Люциус буквально застыл в предвкушении, нетерпеливо постукивая большим пальцем по подлокотнику. Грейнджер искренне обожала театр, но наблюдать за его нетерпением было куда увлекательнее.       — Не интересно? — лишь на секунду оторвавшись от сцены, всё же поинтересовался Малфой.       — Очень интересно, — мягкая улыбка озарила её лицо, но к представлению она так и не повернулась.       Неизвестно что натолкнуло её тогда на подобные мысли, только захотелось сделать этот спектакль поистине незабываемым, а, может, просто побыть развязной избалованной девчонкой. К сожалению, в подходящем для этого возрасте она была занята другим. А уж если совсем честно, то она всегда найдет чем заняться, не позволяя себе получить удовольствие от момента, пускай и быстротечного. Она ведь Гермиона Грейнджер — всегда верх ответственности и благоразумия.       Гермиона огляделась по сторонам, и, сама не веря в то, что делает, опустилась на пол. Сдвинув красный капюшон с лица и избавившись от маски, она подползла ближе к спутнику и устроилась между его ног. Отвечая на вопросительный взгляд Люциуса заговорщической улыбкой и явным ожиданием одобрения с его стороны. Что ж, поощрительный поцелуй она получила, но затем Малфой сразу же выровнялся и вернулся к спектаклю.       Грейнджер искренне наслаждалась своей шалостью. Медленно и неторопливо, вальяжно и нежно, раскрепощенно и игриво, поглядывая на начинающего ёрзать Малфоя. Он изредка отвечал на ее изучающий взгляд короткой ухмылкой, изо всех сил стараясь не склонять голову. Хотя Гермиона хорошо видела, как всё выше вздымается его грудь, а пальцы сжимаются на подлокотнике всё крепче. Ей ещё подумалось, что ему, наверное, нет равных в покере. Чувствовать его напряжение, видеть, какими усилиями ему дается эта сдержанность, и знать, что причиной всему ты. В момент оргазма он все же не удержался, откинув голову назад, и Грейнджер считала это ещё одной маленькой победой над его тщеславием. Мужская ладонь нежно погладила её щеку, пока она по-кошачьи облизывалась, так и норовя добраться до пальцев проворным языком.       А умостившись обратно на стул, она чуть не рассмеялась из-за того, что успела как раз к кульминации пьесы с любимой женской партией. Пытаясь усмирить смех, Грейнджер встретилась взглядом с усмехающимися глазами Люциуса. И этот немой, но абсолютно понятный обоим диалог, отпечатался в её памяти особенно прочно. Почему-то именно в этот момент она почувствовала себя так легко и правильно, что невольно содрогнулась, попытавшись спрятать подступивший к горлу страх за вниманием к играющей свою сольную партию виолончели.       Гермиона очень любила эту постановку именно из-за музыки и того, что ведущую роль занимала виолончель. Все-таки от некоторых детских мечтаний никак не избавиться. Каждый раз ей казалось, что она могла бы вот так же играть каждый вечер на любимом инструменте, не попади она в Хогвартс. Конечно, наличие волшебства и не мешало ей увлекаться другими вещами, но она слишком много времени отдавала работе, изматывая себя до предела. А после войны она с трудом могла концентрироваться, пришлось пройти программу реабилитации. Мистер Бойер очень помог ей, а его техника восстановления с использованием спортивных методик так полюбилась Грейнджер, что она не смогла отказаться от занятий йогой и танцами по сей день. Хотя с появлением Малфоя в ее жизни эти занятия тоже отошли на второй план. Удивительно, но будучи человеком привычки, она не могла поверить, что все эти изменения прошли для нее так незаметно.       В тот вечер Грейнджер не знала, получилось ли это случайно, или Люциус выбирал постановку, помня о их разговоре, а может это и вовсе простое совпадение. Теперь же, лежа у него под боком, она могла с уверенностью сказать, что этот человек ничего не делает просто так.       В голове снова всплыла их перепалка за одежду. Она не могла отрицать того, что он определенно считался с ее предпочтениями, но признать это вслух было сродни полному фиаско, поэтому Гермиона упорно всю неделю игнорировала наличие тех вещей и отказывалась возвращать пижамную рубашку Малфоя. Так и вышло, что вот уже неделю они делили не только постель, но и пижаму. Поначалу Люциус, конечно, психовал по этому поводу, парируя количеством приобретенных ночнушек, халатов, пеньюаров, угрожал и даже пытался стащить с Гермионы свою рубашку силком, но скоро капитулировал перед «гриффиндорским самодурством!». А Грейнджер торжествующе кичилась своей маленькой победой, пока не осознала всю коварность этого отступления.       Тогда в театре оперы она ещё не понимала этого, поэтому разодранное в клочья платье её мало смутило. Слишком много эмоций, слишком много адреналина захлестнуло её тем вечером. Она покраснела до корней волос, когда в памяти замелькали кадры того, что произошло в Королевском доме оперы по окончанию постановки.       Гермиона даже успела слегка запаниковать, ожидая у огромных зеркальных стен отошедшего Малфоя, не понимая, как он должен найти ее среди этой массы красно-черных мантий. Волшебники постепенно разбредались, что-то бурно обсуждая небольшими группками, и просторное сверкающее фойе медленно пустело. А потом вернулся Люциус, явно очень возбужденный. По глупости Грейнджер списала это на впечатления от прекрасного произведения… Он подошел со спины и, легко перехватив за руку ничего не подозревающую ведьму, потащил вглубь бокового коридора, бросив короткое «Пойдём».       Неширокий коридор предназначался для персонала, и за весь свой путь они так никого и не встретили. Скорее всего эта часть закулисья была обустроена для актеров-маглов. Так они преодолели несколько пустых и плохо освещенных подсобок с кучей реквизита и вошли в абсолютно темное, но, судя по эху шагов, огромное помещение. Сердце ушло в пятки, и Гермиона сильнее вцепилась в мужскую ладонь.       — Всё в порядке, — еле различимо шепнул он, притягивая ближе к себе.       Грейнджер никогда не боялась темноты, но незнание хуже ада.       Она чувствовала его дыхание, улавливала каждое движение, когда он отпустил её руку, это немного успокаивало. Его мантия с глухим шуршанием упала на пол, звякнув напоследок застежкой-брошью о паркет. Все это так накалило нервозность, что она закусила губу от волнения, изо всех сил пытаясь держаться мужественно и не вцепиться в Люциуса обеими руками. А затем он медленно расстегнул ее красный балахон, будто давая последнюю возможность остановить себя. Но Гермиона подавила подобное малодушие и сильнее вскинула подбородок. Никто же не мог увидеть, как подрагивали ее руки, когда он снимал с нее тонкую белую маску. Она кожей ощущала его снисходительную усмешку, Малфой однозначно веселился от её беспомощности в этой кромешной тьме.       А потом… Потом вспыхнули софиты и Гермиона сильно зажмурилась, медленно осознавая, что они стоят посреди сцены и всё это время Малфой мог видеть с помощью какого-то заклинания, раз так уверенно провел её меж расставленной для спектакля атрибутики.       Привыкнув к яркому освещению, Грейнджер огляделась вокруг и застыла при виде нового элемента реквизита посреди сцены. Огромная кровать впрочем соответствовала эпохе и стилю постановки, но казалась чем-то максимально неуместным посреди антуража собора святого Георгия.       Из-за сценического освещения она почти не могла рассмотреть зал, и складывалось впечатление будто он полон народу. Ей мерещилось, что она слышит шуршание программок и смешавшиеся дыхания, будто на нее пялятся сотни зрителей, застывшие в ожидании шоу. Хотелось бежать! Броситься наутек, но она стояла, не смея даже глубоко вдохнуть. Гермиона непривычно для себя шумно сглотнула, или это так показалось из-за акустических особенностей этого всемирно известного зала.       И вот на этом эпичном моменте первое платье из ее небольшого гардероба для подобных выходов превратилось в ошметки, годные разве для растопки печи. Возвращалась в мэнор Грейнджер в одной мантии, полностью охрипшая и под хвалебные дифирамбы Малфоя невероятному звучанию в стенах оперы.       Как же Гермионе хотелось, чтобы этот напыщенный индюк удавился, когда он со слащавым сочувствием принес ей в постель молоко с медом, и окончил свое маленькое шоу фразой: «Если ты хотя бы день не сможешь разговаривать, меня полностью реабилитируют в Министерстве за особые заслуги перед магическим обществом». Малфой покидал спальню, громко хохоча и уворачиваясь от летящих подушек.       — Так и быть, я куплю тебе побрякушку в качестве моральной компенсации, — крикнул он уже в коридоре, закрываясь от летящей кружки дверью, — книжку, Грейнджер, толстенную такую, дряхлую и баснословно… нудную, — продолжал насмехаться Люциус, пока топот босых женских ножек не достиг двери и в него полетело первое жалящее. Еще два, от которых он не сумел защититься, и растрепанная Гермиона унеслась обратно, а толстая дверь захлопнулась у него перед носом, загудев от запирающих чар.       Она тогда была в диком восторге от того, как Малфой степенно постучал в дверь собственной спальни, а затем, молча и довольно подозрительно оглядев постель, улегся на свою половину. Правда, уснув, он все равно перекатился ближе, устраиваясь так же, как лежал каждую ночь.       Полностью уйдя в воспоминания, Гермиона и не заметила, как легко выскользнула из рук Люциуса и постели. Так всегда получалось, когда она делала это неосознанно. Босые ступни коснулись мягкого ковра, и она от души потянулась, приветствуя новое утро, несмотря на раннее пробуждение в выходной день. Взглянув на по-прежнему спящего Малфоя, она усмехнулась тому, с каким недовольством он искал новую удобную позу для сна, и тихонько прошмыгнула к гардеробной.       Пробежавшись пальчиками по развешанным эльфами обновкам, Грейнджер остановилась на длинном расшитом нитками в тон халате. Свободные рукава заканчивались манжетами со сдержанными пуговками, обтянутыми тем же молочного цвета шелком, декольте полностью открывало плечи и ключицы. Она снова покрутилась перед зеркалом, заставляя свободный каскад подола вторить ее движениям.       Расчесав волосы и уложив пышный шоколад кудрей на одну сторону с помощью заколки-гребешка, Гермиона нежно провела пальцами по своему отражению, снова уносясь мыслями в воспоминания прошедшей недели.       Утром понедельника она собиралась на работу перед этим же зеркалом под заискивающие извинения Тинки и полные яда комментарии Малфоя. А началось все с того, что она попросила Тинки принести ей одежду из дому, что естественно и взбесило Люциуса. Бедный эльф чуть не умер от страха, находясь между двух огней и изо всех сил пытаясь вежливо напомнить хозяину, что тот сам отдал его в услужение «несносной упрямой идио…», то есть мисс Грейнджер. За что чуть не схлопотал тростью, но вовремя вмешалась Гермиона. Окинув Малфоя полным праведной ярости взглядом и став на пути у злосчастной трости, она чудом не схлопотала рукоятью. Так он еще и наорал на нее за то, что влезла под руку.       Тем утром ей казалось, что это её последний день в мэноре. Люциус ушёл в свой кабинет не завтракая, а Грейнджер пила свой кофе, поглядывая на храброго Тинки, что всё же принес ей вещи и теперь тенью следовал за ней, боясь новой волны гнева хозяина. Бедный домовик взирал на неё с таким восхищением и трепетом, что сердце Гермионы сжалось почти как во времена учебы.       Гермиона не собиралась возвращаться сюда вечером, а потому тактично поднялась к малому кабинету Малфоя и после короткого стука, так и не переступив порог, пожелала хорошего дня и попросила прислать счет за эльфа, если это не затруднит его. Люциус так и не ответил, вперившись в нее гневным взглядом из-под приподнятой брови и, по мнению самой Грейнджер, едва не метнув пером.       Во второй половине дня ей пришла записка с кратким — «Ужин в шесть», на которую она так и не удосужилась ответить. Так в половину шестого на ее столе появился еще один пергамент с вопросом «Стоит ли мне прийти за вами в Министерство?». А через десять минут, Гермиона уже стояла в просторной гостиной, с огромным желанием швырнуть последнюю записку Малфою в лицо. Тот же в ответ с не меньшим упрямством отодвинул её стул, никак не реагируя на взбешённый вид ведьмы. Они могли бы долго так меряться взглядами, но Люциус нарушил тишину первым.       — Я не буду извиняться, поэтому давай просто поужинаем, — терпеливо указав на ожидающий стул.       — Раз уж ты считаешь подобное нормальным, то говорить и правда не о чем.       Грейнджер почти развернулась к выходу из столовой, но Люциус окликнул её грозным:       — Либо ты садишься ужинать, ведьма, либо…       — Либо что?! — воскликнула она, с вызовом глядя на собеседника.       — Садись за стол, — сквозь зубы процедил Малфой.       — Ты не можешь признать, что вел себя этим утром как последняя сволочь, так почему я должна делать то, что просишь ты?! — упрямствовала Гермиона.       — Уж не ты ли всё это осознанно спровоцировала, дорогуша?! — хрипло рявкнул он, опрокинув стул.       Она открыла было рот, но закрыла, судорожно глотая воздух и подходя ближе к взбешенному мужчине, чтобы ткнуть пальцем в широкую грудь. Это было уже слишком. Конечно, она понимала, что умышленно выводила Малфоя на открытую конфронтацию, пренебрегая его «подарком», но при чем здесь эльф. Ну попросила она принести одежду из её квартиры, зная, что это противоречит приказу хозяина дома… Ну, может, и спровоцировала… Но, в конце концов, не может же она постоянно уступать!       — Я?       — Да, ты. И прекрасно это знаешь, — Люциус призвал откинутый им стул и за плечи усадил Грейнджер, — нам обоим есть о чем подумать. Нет смысла сейчас что-либо доказывать или оправдываться.       Через какое-то время Гермиона всё же взялась за вилку. А, покончив с едой и по-прежнему не проронив ни слова, направилась в библиотеку, не желая знать, почему она поступает именно так, вместо того, чтобы уйти домой. Ведь это было бы однозначно правильным решением.       Покинув спальню, она направилась в малую гостиную восточного крыла, чтобы не нарушать спокойный сон Малфоя. Именно эта небольшая и уютная комната успела полюбиться Гермионе больше всего. Ей нравилось взбираться в плетеное кресло с ногами и пить чай у огромного окна, что выходило на розарий.       Тинки взвизгнул и запрыгал от счастья, увидев ее в новой одежде, приговаривая комплименты и одновременно с тем накладывая согревающие чары. А Грейнджер все витала в облаках, мерно спускаясь по ступеням и обводя резные узоры перил.       Вторник прошел без особых приключений, что в их с Люциусом случае скорее означало без скандалов. После обеда появился Тинки, сообщив, что Мастер вернется к семи, а у эльфов по-прежнему нет меню. Гермиона пыталась объяснить, что это не её проблемы, но домовик лишь сослался на распоряжение Малфоя, с подобными вопросами обращаться к ней.       Поскольку спорить с эльфом бесполезно, обедала Грейнджер в мэноре, составляя меню на неделю, успокаивая растерявшихся домовиков и параллельно разбираясь с азами домоведения. А заодно планируя масштабную взбучку и окончательный разрыв. Но её планам суждено было разбиться об измотанный вид Люциуса, который хоть и не подавал виду, но как только сел за стол, Гермиона уже понимала, что ест и сидит он впервые с утра. Что-то непроизвольно сжалось в груди, и неожиданно для самой себя она слишком участливо для их неоднозначного симбиоза спросила:       — У тебя проблемы?       Сначала Люциус застыл, не донеся вилку до рта, и поднял на Гермиону изумленный взгляд. Осознав, как странно это прозвучало с ее стороны, она решила исправить ситуацию и, как часто случается, сделала хуже.       — Просто ты выглядишь уставшим и… — Грейнджер запнулась и продолжила, отпив воды, — и очень обеспокоенным, — она прочистила горло, — и я решила спросить, чтобы не волноваться без причины. Господи! Мерлин! Моргана! Сорок святых?! Кто-нибудь!!! Нет, нет, нет… Она же не могла сказать это вслух.       Люциус опустил вилку. Ту смесь эмоций, что выражало его лицо, она бы ни за что не смогла интерпретировать во что-то определенное. Да и не смотрела она на его лицо. Точнее, не посмотрела бы даже под страхом смерти. Но, быстро взяв себя в руки, Малфой продолжил разговор, никак не реагируя на смятение Грейнджер.       — Скопилась уйма дел из-за моего отсутствия, — сделав глоток вина и приняв от эльфа очередную порцию почты, — все же ни один управляющий не может гарантировать гладкость всех рабочих процессов.       — Да, ты прав, — промямлила Гермиона, не отрываясь от тарелки.       — Благодарю за ужин, — он поднялся из-за стола, — мне нужно еще поработать. Распорядись, пожалуйста, чтобы мне принесли кофе.       Он остановился позади, рука мягко легла на хрупкое женское плечо. Вероятно, он хотел что-то сказать, но в последний момент осёкся. Малфой чмокнул её в макушку, обошёл стол и тактично покинул столовую. А Грейнджер откинулась на спинку, прикрыла лицо ладонями и мысленно поблагодарила Люциуса за умение промолчать.       Она вдохнула запах ароматного чая, кивнула Тинки и повернула голову к окну. Там, за стеклом, буквально полыхал разноцветным огнем осенний розарий. Поздние сорта благородных цветов перемешивались с уже успевшими подсохнуть летними. Высокий сад, окруживший цветник со всех сторон, создал атмосферу уюта и сказочной таинственности. А пожелтевшая листва на деревьях и дорожках захватила цветочный пейзаж в потрясающую золотую рамку, ярко контрастируя с изумрудной зеленью розовых кустов. Утреннее солнышко ласково играло на разноцветных бутонах, вынуждая капельки росы сверкать подобно драгоценным камням. Посреди дорожки стоял деревянный шезлонг, что установил для нее Тинки тем вечером…       Заходящее солнце уже почти полностью спряталось за высоким сводом особняка, создавая причудливые тени. Из-за деревьев начал расползаться седой туман. Не густой, как дымка, он укутывал сад в свои влажные объятия. В ветвях заиграл легкий ветерок, напевая осенние мотивы и принося с собой дурманящий запах подсохшей травы на лугу. Но вечер оставался еще по-летнему теплым. А, может, Гермиона не заметила, как ее окружили заботой и согревающими чарами. На плечах появился ворсистый плед, на ногах высокие вязаные носки, а рядом дымящаяся кружка какао. Она наконец расслабилась и отпустила еще один день вместе с засыпающим солнцем.       Да, она так и не смогла сама отдать кофе Люциусу, не помогли и хождения взад вперед перед его кабинетом. Да, в последний момент она окончательно струсила и отдала остывшую кружку эльфу, на что тот лишь понимающе кивнул. А потом Тинки показал ей это место, и оно стало самым любимым во всём поместье с первого взгляда.       И что, что не получилось? Не смогла сегодня? Попробует завтра.       Рядом снова появился Тинки, на сей раз с недочитанной ею книгой. Протягивая громоздкий том, он низко поклонился и уже собирался исчезнуть, но Грейнджер остановила его и похлопала по шезлонгу рядом с собой.       — Посиди со мной, — позвала она, склоняя голову набок, — пожалуйста.       — Тинки давно хотел поговорить с госпожой, — эльф неуверенно примостился сбоку, махая свешенными ножками, — Тинки очень виноват перед Мисс.       — О чём это ты? — взволнованно переспросила Гермиона, поглаживая стушевавшееся создание по спине, — Чем ты мог провиниться, когда ты так много стараешься для меня?       — Когда Мисс пытали, когда Добби спас мистера Поттера и вас, Тинки не хватило смелости помочь Мисс, — по сморщенному личику покатились крупные слезы, — Тинки правда очень хотел помочь, но Тинки не храбрый эльф. Тинки наказывал себя, но…       — Чувство вины не уходит?       — Да, — огромные глаза уставились на Грейнджер с такой надеждой.       — Понимаю, — спокойно отозвалась она, — ты ни в чем не виновен, Тинки, и я прощаю тебя, — сдавленно, но твердо. Гермиона взяла худую руку и одобрительно кивнула.       Длинные мужские пальцы сжались на дверной ручке до побелевших костяшек, а нога занесенная над порогом небольшой припрятанной двери выходящей из гостиной прямо в сад так и зависла, не закончив шаг. Резные края врезались в ладонь и по кисти стекла тонкая красная струйка. Тело прошибло резкой болью, но окаменевшие мышцы и на это не подались, не желая сдвинуться с места.       — В Мисс столько благородства, — взволнованно протянул эльф, — Мисс такая добрая.       — Это не благородство, Тинки, — грустно вздохнула ведьма, — это понимание. На войне не бывает исключительно правильных поступков.       — Можно Тинки спросит Мисс, — получив кивок, он продолжил, — Мисс простила Мастера тоже?       Как хорошо, что затёкшие конечности не позволили ему свалиться. Малфой застыл, и, пока Гермиона молчала, его грудь сводило всё большим страхом. А что собственно он ожидает услышать? Что она не винит его за бездействие, или за неумение выбрать правильную сторону, или же за низкое желание угодить семье и высшему обществу. Ему нечего предложить в обмен на ее прощение.       — Да, — тихо, но твердо. Вокруг Люциуса всё пошатнулось, он опустился на пол, укрываясь за стеной, и не веря собственным ушам, — знаешь, что я поняла после войны? — оживившимся голосом спросила она эльфа.       — Что? — благоговейно прошептал домовик, будто их разговор — грандиозное откровение. Определенно, так и было, особенно для того, кто стал ему случайным свидетелем.       — Родительская любовь не ограничивается моральными нормами, она, как данность, живёт в человеке и вынуждает приносить любые жертвы на свой алтарь, — она поморщилась, думая, как ещё объяснить ничего не понимающему Тинки, — Родители Гарри сознательно отдали свои жизни для его спасения, мои простили мне Обливиэйт в спину, — она опустила голову, — и Люциус с Нарциссой ничем не отличались в своей любви к сыну. Боюсь, я бы тоже не смогла поставить под угрозу жизнь своего ребенка ради чужого.       Малфой сидел, уткнувшись лицом в колени, и не мог осознать то, что так легко выдавала маленькая ведьма. Сколько же внутренних сил должно быть у хрупкой девушки, чтобы не бояться собственной человечности после стольких разочарований.       — Люциус – невероятный человек, и если бы не все то давление, что ему довелось пережить с детства, скорее всего он бы наоборот был новатором во многом, — она умолкла, задумавшись о чем-то, — не думаю, что нам стоит копаться в чужом прошлом. Главное, что очень многое уже изменилось, раз мы с тобой болтаем в этом сказочном месте.       Гермиона и сейчас удивлялась тому откровению, но с того дня ей стало легче воспринимать этого мужчину в своей жизни, легче осознавать изменения в себе, легче смириться с тем фактом, что уйти от Люциуса Малфоя будет не просто.       Он появился спустя час, молча взяв на руки, направился в дом. Она даже не сразу поняла, что Малфой пьян. Люциус уложил её на постель и шепнул излюбленное заклинание, не размениваясь на то, чтобы убрать куски ткани. И пока Малфой безостановочно целовал, кусал, облизывал, сминал и гладил, Грейнджер пыталась понять, что произошло, пока он был в кабинете.       — Люциус, — через поцелуй простонала Гермиона, когда он с силой вдавливал её в постель.       — Тшшш… — Малфой приложил палец к её губам, — просто впусти меня, моя маленькая ведьма, — он смёл часть ошметков, что были зажаты между ними, проводя ладонью по животу и ниже, довольно ухмыляясь в ее шею, — всегда такая влажная для меня… всегда готова принять мой член…       Разве могла она что-либо сказать, ей бы хоть немного воздуха, чуточку свободы, но Грейнджер лишь сильнее обхватывает ногами, впивается ногтями в плечи. Она понимает, что все его слова — пьяный лепет. Но порой так хочется верить. Немножко обмануться, забыться… и быть той самой. Единственной.       Он перевернул их одним рывком, сжимая ее бедра и выгибаясь с протяжным стоном от того, как сладко она потерлась о его член, отвечая на смену позы и отрываясь от его груди. Как же Гермиона обожала в нем эту чувствительность, отклик его тела на каждую ласку. О, это было просто идеально для нее.       — Да, девочка моя, — просипел он, оглаживая аккуратную грудь и любуясь дьявольским танцем ведьмы, с самой развратной ухмылкой, — ну же, оседлай меня!       Тонкие пальчики на его животе резко изогнулись, мазнув ноготками, и она приподнялась. Перекинув волну каштановых волос на одно плечо и игриво подмигнув, она надула пухлые губы.       — Попроси хорошо, — капризно протянул тонкий голосок.       Разве мог он объяснить, насколько обожает ее манеру дуть губы в такие моменты, капризничать и заигрывать, то, как она превращалась в игривую нимфу рядом с ним. Не смог бы он и рассказать о том, как сходил с ума от осознания себя причиной этих перемен. Как чуть не расхохотался, когда услышал разговор двух глупых сплетниц в министерском лифте этим утром, мол Грейнджер черствая, железная карьеристка, ещё и такая бесчеловечная, что скоро любой побоится за ней приударить. Он очень жалел, что не явился к ней в кабинет и не взял просто на столе, или у стены… но на фоне предыдущего скандала, Люциус не мог позволить себе подобной роскоши. Теперь же он готов был компенсировать неприятное воздержание сполна…       Малфой поднялся с подушек, сильнее обхватывая за талию и усаживая прямо на член. Но стонущая девушка не обняла его за шею, как делала это всегда. А откинулась назад, упираясь ладошками в его бедра, и начала двигаться.       Он готов был превратиться в дикого зверя, когда она вот так вытанцовывала на нем самый сексуальный танец, что Люциусу доводилось видеть. Ее изящное тело извивалось в его руках, подобно змее. Каждое движение плавно переходило от груди к животу и замыкалось на том, как эти округлые бедра выписывали восьмерку, еще плотнее сжимая внутренние мышцы.       Это было пыткой и Люциус не знал: взвыть ему или молиться. А эта ведьма прогибалась с каждым разом все ниже, и пульсации в ее горячем лоне становились сильнее. Он не понимал, как ему продержаться дольше, и это чертовски злило.       — Ведьма, — просипел Малфой, закусывая губу до крови и сотрясаясь от оргазма.       Нужны ли слова, когда у тебя есть возможность наблюдать, как крупное мужское тело выгибается дугой, напрягаются все мышцы. Белоснежные пряди каскадом рассыпались по подушкам. Откинув голову, он полностью обнажил шею с подрагивающим кадыком, а хриплые стоны заполнили всю комнату вперемешку с бессвязным лепетом… Это однозначно стоило того, чтобы проштудировать ещё с десяток книг о подобных практиках.       Он по-прежнему крепко сжимал простыни, буквально содрав их с постели, и пытался привести дыхание в норму, что осложнялось еле весомыми покачиваниями Грейнджер. И все же, сев на постели и крепко обняв Гермиону, он прорычал ей в губы:       — Нимфа, наяда, гетера, — увлекая в глубокий поцелуй и возвращая на подушки, — моя ведьма.       Тело пробрала дрожь от воспоминаний той ночи, и Грейнджер улыбнулась. Как же важно для женщины почувствовать себя желанной, видеть, как мужчина вожделеет тебя. Подарки и всякие приятности безусловно значимы, но что может сравниться с полыхающим, как лесной пожар, взглядом…       Частенько ее гложила мысль, что Люциусу просто так удобно. Как бы не противно было признавать, но она сама приходила к нему, к тому же могла быть полезной как сотрудник Министерства. Сейчас Гермиона была очень благодарна ему за то, как быстро он оборвал все деловые связи между ними, оставляя только личное. Тогдашний всплеск страха, конечно, не прошел безболезненно, но срывать пластырь лучше одним движением. И Малфой сделал это филигранно.       Теперь он был свободен… Волен делать что угодно, перемещаться как вздумает… Но он по-прежнему желал видеть ее рядом, более того — открыто удерживал. Женское самолюбие — страшная сила, но и его можно приручить.       Макнув палец в креманку, Гермиона облизнула малиновый джем, окунаясь в новый водоворот памяти.       Радостная Джиневра ворвалась в ее кабинет как ураган, потрясая в воздухе кубком с последнего матча, пританцовывая и громко вещая о том, что они идут праздновать. Среда обещала быть интересной.       Все объяснения Уизли сопровождались опасной жестикуляцией, а сам рассказ носил с половины бранный характер, куда и пенни не вставить. Но Грейнджер искренне обрадовалась появлению подруги. Последние дни были очень насыщенными, но превратились для Гермионы в некое затворничество. Она может и не верх коммуникабельности, но все же любит своих друзей.       — А чего это ты по-прежнему сидишь? — взвилась Джинни, будто никто её не слушал все это время, — мы идем к Парвати праздновать мою победу.       — Сейчас? — удивленно вскинув бровь, она все же достала небольшой пергамент и чиркнула простое «Сегодня не приду».       — Конечно, сейчас, — она вскинула руки к небу, сетуя на такую нерасторопность, — я правильно поняла, ты сейчас отчитываешься? — с самым коварным видом, на который была способна, уточнила Уизли.       — Предупреждаю, — спокойно ответила она, призывая Тинки.       — Между прочим, Гермиона, ходят слухи, что ты умерла в этом кабинете и документы заполняет твой призрак, — Джинни ткнула пальцем в подругу, — ты просто обязана посидеть сегодня с нами!       — Я ведь и не отказывалась, — она вручила пергамент эльфу и попросила передать Малфою.       — Так у вас всё серьёзно? — шёпотом уточнила Уизли, будто домовик мог подслушать после аппарации.       — Не знаю, — Грейнджер откинулась на спинку рабочего стула, устало потерев виски, но всё же ответила с какой-то особой искренностью, — думаю этот небольшой роман нам обоим пока очень удобен, да и приятен. А что дальше — понятия не имею, — с грустной улыбкой заключила она.       — Время расставит всё на места, — подытожила подруга, — если эти отношения тебя радуют, то зачем спешить, предугадывать, просто наслаждайся этим моментом.       — Знаешь, меня пугает только то, что я не знаю, как все это видит… — предложение потонуло в грохоте чьего-то явно раздраженного стука в дверь ее кабинета, — да! — выпалила Гермиона, намереваясь как можно быстрее покончить с неприятным посетителем.       Дверь распахнулась, едва не влетев в стену и на пороге появился взбешенный Малфой. Пальто распахнуто, трость методично отбивает ритм, а рядом маячит перепуганный Тинки.       — Вероятно, неприятные сюрпризы на сегодня не окончены, — прошипел он без приветствий, и швырнул на стол записку, — как это понимать?!       — Мистер Малфой… — попыталась перетянуть внимание на себя Джинни, но Люциус оборвал ее.       — Мисс Уизли, — светским тоном протянул он, — не покинете нас ненадолго?       Подруга перевела вопросительный взгляд на нее, но Грейнджер ничего не оставалось кроме как кивнуть.       — Исчезни! — рявкнул Малфой и обе девушки подскочили, зло сверкнув глазами на него, Тинки же мгновенно испарился, — я жду объяснений, — процедил сквозь зубы он, хмуро поглядывая на покидающую кабинет Джиневру.       — Что не так с запиской? — попыталась как можно спокойнее начать разговор Гермиона.       — А ты считаешь «это», — он ткнул тростью в сторону измятого клочка бумаги и отбросил её на диван, подходя ближе к рабочему столу, — исчерпывающим объяснением? В какой подворотне сей раз вы собираетесь провести вечер? — протянул Малфой с ехидцей.       — Мы собирались посидеть дома у моей одногруппницы, — она честно изо всех сил пыталась сгладить ситуацию.       — Я правильно понимаю, ты собираешься провести всю ночь у подруги? — подойдя вплотную к Грейнджер, он нависал как на допросе.       — Конечно, нет, — фыркнула она в ответ, — максимум до полуночи, завтра рабочий день и…       — Прекрасно, — Люциус склонился ниже, — жду тебя к двенадцати, — он развернулся на каблуках и направился к дивану.       — Ты не имеешь права указывать мне что делать! — выпалила она в спину Малфою, хотя с гораздо большим удовольствием швырнула бы чем-нибудь поувесистее.       Он снял пальто, перекинул через предплечье, поднял трость и лишь затем повернулся к Грейнджер. Янтарные глаза полыхали, щеки раскраснелись, медово-шоколадные пряди немного выбились из тугой косы за день, пальчики упирались в изъеденную временем столешницу, вся поза так и дышала вызовом — прекрасна. Его губы искривились в надменную ухмылку, и он медленно вернулся к разгневанной девушке, вынуждая ее снова упереться поясницей в стол, почувствовать его тело.       В очередной раз загнав её в угол, он блаженствовал. Эта незримая власть порождала в нём разряды возбуждения. Ощущение дрожи, исходящей от хрупкой фигурки, так и нашептывало взять своё. Вжать в чёртов стол посильнее и брать, пока тонкий голосок не охрипнет от стонов. Как бы она не старалась держаться ровно, для Малфоя давно не секрет, насколько ей нравится проигрывать в их маленькой игре.       Гордо вскинула голову, чтобы храбро с вызовом отвечать на его насмехающийся взгляд. Глупышка. Свободной рукой он поправил выбившиеся пряди, пока она сопротивлялась этому гнусному эффекту от его близости. Чертово возбуждение, казалось, срабатывало наряду с инстинктами, и она закусила щеку, стараясь удержать гневную маску. Но Малфой всегда рад помочь ей «добрым» словом, вот и сейчас он, как полагается джентльмену, не позволил её злости утихнуть.       — Давай по факту, дорогая, — он бережно поправил заломившийся воротник рубашки, — могу и буду.       Гермиона буквально задохнулась от ярости, едва не прокусив щеку насквозь и твердо вознамерилась выбраться из ловушки, в которую он ее загнал. Но Люциус лишь отрицательно покачал головой, дав понять, что не позволит отойти. Когда попытка оттолкнуть тоже не увенчалась успехом, а Грейнджер уже была за шаг до того, чтобы угрожать Азкабаном, Малфой вдруг назидательно произнес:       — Уступи, — длинные пряди белых волос задели её лицо, когда он склонил голову ниже, вдыхая уже привычный запах весенних цветов.       — С какой радости? — прошипела она, уткнувшись в черный шейный платок и цепляясь пальцами в столешницу, лишь бы не коснуться заманчиво прохладной ткани мужской рубашки.       — Если начну объяснять, то мисс Уизли придется уйти одной, — он прикусил кончик аккуратного ушка и оставил еле ощутимый поцелуй на виске, — не смей сама аппарировать, — гораздо строже напомнил он.       И пока Гермиона не опомнилась, постучал пальцем по лежащему на столе документе, — Мальсибера не напугать замороженным счетом в Гринготсе, напиши ему что будешь вынуждена вызвать его дочь из Штатов для допроса, — лаконично пояснил Малфой.       — Но у него нет дочери, — Грейнджер в замешательстве уставилась на подготовленный ею ордер, на что Люциус лишь приподнял бровь.       — Не задерживайся, — уже на пути к выходу бросил он.       Открыв дверь, он окинул недовольным взглядом Джиневру и, скупо кивнув, собирался уйти, когда ему в спину прилетело:       — Она носит фамилию отца?       — Нет, — на его лице расцвела победная ухмылка.       — Может назовешь, — сложив руки на груди, Грейнджер выжидающе сверлила его затылок.       — Не сейчас, — протянул он, пользуясь превосходством и встречаясь с недоверчивым взглядом Уизли.       — Люциус Абракас Малфой! — грозно процедила Гермиона, подходя ближе.       — Мисс Грейнджер, хорошо вам провести вечер, — бросил он на прощание, ухмыляясь от этой забавной привычки обращаться полным именем, ну и от неверящего выражения на лице младшей Уизли — совсем немного.       Вполне возможно, что она отнеслась бы к такому поведению Малфоя более лояльно, если бы знала, что значило для Люциуса ужинать в одиночестве. Но в тот вечер она была слишком зла на него, чтобы заметить искры страха в стальных радужках, прятавшиеся за напористым нравом.       Как бы ни старался он укрыться за звоном хрусталя и блеском фарфора, но стоило ему сесть за стол в одиночестве, как сразу же слышались завывание ветра и лязг цепей, самая вкусная еда становилась пресной, а Малфой сжимал зубы до боли, стараясь не выглядеть жалким. С наступлением сумерек каждая трапеза превращалась в пытку, поэтому он всячески избегал ужинов и вида комнаты, где проводились собрания Пожирателей. Хоть Люциус и переделал гостиную с нуля, не оставив и следа от прежнего вида, вот только крики маглов, да и самих приспешников Волдеморта въелись в саму суть этого места, а может они пропитали его самого…       Он перебрал весь особняк, сохранив разве что семейные реликвии. Но и это спасало лишь отчасти. После ухода Нарциссы, единственным средством стали разговоры с сыном. Министерство контролировало все средства связи, когда он был под домашним арестом, от каминов до писем. Не желая подчиняться правилам и выставлять на показ личное, Люциус и предложил воспользоваться магловской техникой. Но и при наличии этой маленькой хитрости, он не мог просить сына проводить каждый вечер, болтая с отцом. Да и не хотел он показывать Драко, насколько стал слабым. Даже любимые книги не могли отвлечь его от болезненных оков памяти, любая работа валилась из рук, а из-под карандаша появлялись жуткие тени, вместо задуманных птиц. Поэтому каждый вечер, что не удавалось хотя бы отчасти провести за разговором с Драко, Люциус проводил в небольшом импровизированном спортзале, где собственно кроме груши то ничего и не было. Еще одна гениальная идея его сына.       Так он изматывал себя до полного исступления, представляя каждого, кому не смог дать отпор в правильное время, а чаще себя. До появления Грейнджер…       Сам факт ее присутствия в доме, позволил Люциусу ощущать себя по-другому… Ожившим… Нужным… Сильным. Вместе с ней вернулось желание наслаждаться жизнью, израненная душа уверовала в шанс на прощение… Он не смог бы попросить её остаться, но и отпустить не мог… Эгоист он или нет, но просто так упустить свое исцеление было бы хлеще идиотизма, а уж подобным он не страдал.       Малфой не пытался искать прямой выгоды в этих отношениях, кроме той, что пришла негаданно… Кошмары, что крались за ним по пятам из сумерек ночи, отступили. Он понял это, ещё когда проснулся в начале одиннадцатого, после их первой совместной ночи. Люциус верил, что в принципе не сможет спать в одной постели с Грейнджер. В конце концов, с Нарциссой у них всегда были раздельные спальни. Но мягкое тело в его руках будто нашептывало покой. Ему нравилось дарить в ответ подарки, заботу, тепло… То, с каким искренним восторгом она выслушивала очередное объяснение, действовало сродни наркотику. Это вечное желание спорить. Любой его ответ порождал десяток новых вопросов и так умилительно закушенную губу, если задать их тот час не выходило… Он получал искреннее удовольствие от времени, проведенного с этой молодой ведьмой, и более чем осознанно это признавал… Даже дурацкие привычки вроде заливать его ванную, отказываясь от помощи эльфов, или бегать по дому босиком казались скорее уютными, нежели бесящими. Да и их ночи Люциус не желал бы променять на что бы то ни было… Но можно ли это назвать лю… Глупости. Или он просто не готов был об этом думать. Девчонка рядом и это главное.       Малфой свернул к лифтам и фыркнул — «Не придет она видите ли, выдумщица!».       Гермиона же только покачала головой вслед удаляющемуся мужчине и, собрав вещи, направилась за притихшей Уизли. А покинув министерские стены, подруга резко остановилась посреди улицы и с несвойственной ей серьезностью посмотрела на Грейнджер.       — Любовник так себя не вел бы, а уж тем более тот, который не желает, чтобы эта связь всплыла на публику, и подавно, — Джинни как-то совсем истерично хохотнула, — Малфой же позиционирует себя как муж. Моргана, мне срочно нужно выпить! — и не дождавшись ответа остолбеневшей Гермионы, быстро зашагала по улице, буквально волоча за собой ту, — нам нужно выпить!       — Джиневра Уизли, ты подслушала?!       — Конечно, — строго отчеканила подруга, — он же выглядел так, будто убьет тебя, — она скривилась, — «не задерживайся, не аппарируй!», тоже мне папуля, — продолжала безостановочно тараторить Джинни, — Гермиона, заобливиэйть меня, умоляю!       — Черта с два! Подслушала — живи теперь с этим! — расхохоталась в ответ Грейнджер.       Они добрались к дому Парвати довольно быстро, под причитания Уизли и подстрекательские речи Гермионы, местами сменяющиеся общим хохотом и пародиями, притом с обеих сторон. Порой ей становилось дико от того, что она пряталась от друзей. Это было неправильно. И возможность обсудить все с Джинни безмерно радовала. Даже вот так просто посмеяться над Малфоем и знать, что подруга поддержит тебя в любой ситуации, заставляло её чувствовать себя уверенно.       Как много изменилось за такой короткий отрезок времени. Могла ли она вообразить, что появится человек, который перевернет весь её мир, заставит переосмыслить даже общение с друзьями. Ведь сейчас она гораздо больше понимала: насколько дорога для неё дружба с Джинни. А что ещё более интересно: насколько она сама важна для своих друзей. Такая упрямая, и порой не умеющая идти на компромисс… Умудрившаяся вляпаться в роман с Пожирателем… Со всеми недостатками… Они любят её без прикрас… Они навсегда останутся её семьёй. Грейнджер широко улыбнулась своим выводам. Когда они все успели так поменяться? Стали сознательными взрослыми людьми. Моргана, звучит-то как страшно. Хотя это мало спасло от новых «подвигов» и приключений на пятую точку. И продолжение вечера среды стало ярким тому доказательством.       Небольшой двухэтажный домик встретил уютом, смехом и запахом дикого винограда, что плотно оплел фасад. Погода благоволила их немногочисленной, но очень веселой компании, а потому девушки решили провести вечер в беседке на заднем дворе.       Джинни все никак не могла успокоиться после победы, сетуя, что подруг не было на трибунах. Луна привезла кучу самых необыкновенных вкусностей из последней командировки и не умолкала о диковинных зверушках. Ханна пыталась уговорить всех устроить общую фотосессию у ее знакомого фотографа. Парвати с Падмой в лучших традициях своего дела не обделили ни одну гостью, а потому девчонки покидали их дом ужасно пьяными, но нереально красивыми.       Гермиона поморщилась и снова зашлась румянцем. Ни тогда, ни сейчас она не ожидала бы от себя подобного. Но что случилось, то случилось… И теперь вместе с этими воспоминаниями вырывались нервные смешки, местами грозящие перерасти в истерический хохот и икоту.       Ей искренне казалось, что дверь в спальню она открыла очень тихо, заговорщицки шепнув портрету последнее из многочисленных «спасибо». Но вполне возможно, что она не заметила, с каким грохотом дверь влетела в стену из-за того, что это был первый и единственный заговоривший с ней портрет Малфой мэнора. То ли случая до этого не представлялось, то ли древние Малфои не очень то общительны, а может от того, что по дому шастает ужасная грязнокровка, их высокородные рты склеила собственная желчь… Могло, конечно, случится что это был единственный портрет, который по каким-то личным причинам принудительно не заткнул хозяин дома… Но к столь сложному умозаключению Гермиона была не в состоянии прийти.       Проклятые ботинки не желали расстегиваться, а коварный шарф так и норовил оплести шею подобно удаву… С таким трудом выбравшись из плаща и так и не одолев «чертову» обувь, бедняжка Грейнджер свалилась на кровать, жалобно проскулив:       — Люциус-с… — она попыталась перекатиться на живот, чтобы растормошить спящего, по ее скромному мнению, мужчину. Она ведь была уверена, что добралась до постели тихонько, как мышка.       Малфой же, давно наблюдающий сей концерт, запрокинув одну руку за голову, недовольно скривился.       — Я не помогаю мелким пьянчужкам, — протянул он с расстановкой.       — Это все Луна, — обиженно пролепетала Гермиона, наконец заняв желаемое положение и пихнув его в бок, — она и ее джем! — воскликнула Гермиона, пытаясь вскарабкаться на нереагирующего Малфоя, — откуда мы могли знать, что варенье бывает алк… алко… спиртным! А она еще говорила, что… ну ты понимаешь. Сними уже наконец эти чертовы ботинки, мне же давит! А иначе! Иначе!       — Иначе что? — пытаясь сдержаться из последних сил и глядя на тщетные попытки сидевшей верхом Грейнджер расстегнуть манжеты строгого платья.       — Я возьму тебя в заложники! — не сумев разобраться с рукавами, она подтянула подол с бедер, видимо решив стягивать платье, не размениваясь на какие-то там манжеты.       — Палочку потеряла, дорогуша, чтобы угрожать мне, — давно ему не приходилось прикладывать столько усилий, чтобы не рассмеяться.       На секунду Гермиона замялась, так и не подняв платье выше груди, обдумывая услышанное и хмурясь. Но, что-то сообразив, она широко ухмыльнулась, просунув руку между их тел и схватив успевший затвердеть от её плясок член.       — А вот и нет, Малфой! Так что я беру тебя в заложники! И ты будешь отвечать на все мои вопросы! — бравадой протараторила она, убедительно чихнув напоследок, — только ботинки помоги снять, пожалуйста. Мешают, — и без того большие карие глаза округлились ещё больше и вперились в Малфоя со всей подвластной жалобностью.       Сжав челюсти насколько это вообще возможно, Люциус глубоко вдохнул, в тщетной попытке совладать с эмоциями. Выходило довольно жалко, и по щеке скатилась первая слеза. Хохот рвался наружу с неистовой силой, но и здесь Грейнджер преуспела первой:       — Я больно тебе сделала? — она поспешно отпустила «импровизированную палочку», — извини, пожалуйста, я правда не хотела. Очень больно? — виновато лепетала она, вытирая влажную дорожку.       На что Малфой сумел лишь отрицательно качнуть головой, готовый разрыдаться от смеха и просто не знающий, с какой колкости лучше начать завтрашнее утро. Память уже не та, стоило бы записывать. Но он был уверен с этим воспоминанием в его коллекции не сможет сравниться ни одно другое.       Когда он плакал в последний раз? Люциус и не помнил. Но у Грейнджер вышло довести его до слез, пускай и таким экстравагантным способом. Стоило отдать ей должное, но это ведь гриффиндорцы, а они никогда не останавливаются на достигнутом.       — Ты только не сопротивляйся, ладно? — доверительно шепнула она и почесала нос, — а то я честно-честно не хочу тебе делать больно. Хорошо? У меня немножко вопросов, я список посеяла, так что только чуть-чуть в заложниках побудешь?       А что он мог сделать? Когда даже горло спазмом свело настолько, что и под Круцио пришлось бы молчать. Он рвано кивнул, пытаясь вдохнуть и уже ни на что особо не надеясь.       — Отлично! — обрадовалась Гермиона. И эпично свалилась в попытке стянуть платье через голову.       А ведь она всего то привстала на колени, чтобы стащить платье. Так неожиданно быстро слетевшее с головы, оно зацепилось на запястьях и Грейнджер по инерции полетела вперед. Сыгравшая роль наручников, черная ткань водрузилась точно на один из выступов изголовья. А сама Гермиона успела только сдавленно ойкнуть, приземлившись лицом в раскрытую ладонь Люциуса, за секунду до того чтобы встретиться с деревянным быльцем.       Слава всем святым, Гермиона не помнила, как уже сквозь сон все-таки задала один из своих вопросов, и того, что получила на него в ответ. Хотя Малфой был уверен, что его маленькая пьянчужка в принципе ничего из этого вечера не вспомнит.       Но память бывает довольно услужливой дамой, особенно если тебе есть чего стыдиться. И сидя в любимом кресле с кружкой душистого чая, Грейнджер оставалось лишь догадываться, что же такого она спросила в полудреме. Потому как утром следующего дня Люциус проявил чудеса тактичности и к тому моменту, как она проснулась, его уже не было в поместье. Но, как бы она не ломала голову, последний фрагмент головоломки не хотел вставать на место. У Малфоя она не отважилась спросить, а других свидетелей ее постыдному падению не было, оставалось только терзаться догадками.       Солнце поднималось все выше, и маленькая гостиная утонула в ярких лучах. Гермиона зажмурила глаза и спряталась в тень массивной, тёмной, резко контрастирующей с пастельными тонами гостиной шторы. Ее любимый уголок у самого окна, но уютно скрытый на стыке портьер. Эта комната казалась несвойственной для этого дома… неподходящей. Убранство гостиной было довольно скромным, но насыщенным множеством мелких деталей вроде тех же пледов, небрежно брошенных на кресла.       Складывалось впечатление, что здесь годами ничего не меняли, будто в память о ком-то. Сочетание винтажа и прованса укоренились в Гермионе как нечто родное и теплое еще с того вечера, как Тинки показал ей этот сказочный уголок. Всё здесь дышало спокойствием, умиротворенностью. Но больше всего её радовало небольшое старинное пианино у противоположной стены, на котором она толком и не умела играть, так, разве что знала строй клавиш. Ее пальцы становились откровенно деревянными в отсутствии смычка. Антикварный буфет с такими безумно милыми резными узорами и симпатичным чайным сервизом, коим она готова была любоваться не меньше чем розарием за окном, но ни в жизнь бы не стала пить из него чай. А еще рисунки, точнее картины в вычурных рамах красного дерева — единственный элемент декора в этой комнате, отличающийся буйством красок. Все они изображали пейзаж за окном. В разные сезоны и с разных ракурсов… Грейнджер часто казалось, что осмотрись она по сторонам — обязательно найдет припрятанный мольберт, краски и позабытое на быльце одного из кресел давно не белое полотенце…       Неоднократно она хотела спросить Малфоя об этой гостиной, но каждый раз останавливалась в последний момент, находя это очень личным. Она вообще не понимала, как он позволил Тинки привести её сюда, но была очень благодарна. Порой ей виделось, как она сидит здесь за несколько старомодной печатной машинкой и вдохновенно набирает текст своей первой книги… Книги, в которой она обязательно покажет читателю нечто важное, создаст свою неповторимую историю… И в общем то, сумасшедшая идея для этого имелась, недоставало, как ни странно, храбрости. Гермионе с трудом давались перемены в жизни, а этой вероятно не суждено было случится… Хотя… Нет, это все пустое. Просто мечты.       На длительные самобичевания времени не было — утром четверга проводилось еженедельное собрание у Кингсли, и Гермионе еще предстояло предоставить отчеты за всю прошлую неделю. Так что, наспех выпив свой чай прямо в постели, одновременно просматривая последние сводки, она натянула тонкий светло-серый костюм и умчалась в Министерство. Легкую слабость она списала на последствия чудо-варенья.       По дороге к лифтам Гарри вручил стакан кофе из местного кафетерия, и Грейнджер чуть не вывернуло. Горький, жженый с кислым послевкусием. Это гремучее пойло не смогло спасти даже молоко, о чем она не преминула высказаться, скривившись и выплюнув недо-кофе обратно в стакан. Поттер на сие заявление лишь покачал головой, как-то странно прищурившись и напомнив, что последние пару лет они пьют его ежедневно. Гермиона совсем неверяще покосилась на друга, но потом обратила внимание на удивленные переглядки соседей по лифту. Наверное, не стоило так остро реагировать. С каких это пор невкусный кофе стал глобальной проблемой.       Не успела дверь кабинки окончательно отвориться, как на Грейнджер обрушился поток просьб вечно ничего не понимающей Милли. Смесь навязчивых запахов, будто назло так щедро источаемая сотрудниками, сменилась надоедливым скрипучим голосом Милисенты. И вместо долгожданного облегчения в просторном фойе аврората, Гермиона ощутила очередной приступ тошноты. Навязчивую сотрудницу удалось остановить небрежным и коротким — «у меня нет времени».       Нет у нее больше времени тянуть тех, кто не желает учиться, и плевать, что все снова удивленно покосились в её сторону.       Все откровенно раздражало, особенно неудобная юбка, повсеместно пытающаяся перекрутиться, а этот идиотский ярлык на пиджаке, что ощущался через ткань шифоновой рубашки — хуже не придумаешь. Да и, откровенно говоря, весь костюм был не совсем по сезону, а поменять решение времени не хватило. Она еще как назло вчера немного простыла, и вся эта нервозность и болезненность не что иное как реакция уставшего организма.       После тяжелого собрания, которое закончилось неприятной беседой с Кингсли, появился Тинки и вручил записку от Малфоя, хотя это скорее походило на полноценное письмо. Гермиона не рискнула открывать эту петицию сарказма и насмешек до обеда, работа и без того давалась тяжело, и оказалась как всегда права. Правда ни сарказма, ни насмешек там не оказалось, но эффект от того не стал меньшим.       Отброшенный в сторону пергамент постоянно притягивал к себе внимание. Любопытство и стыд оказались неординарными союзниками, только удвоившие накопившееся напряжение. Как она ни старалась полностью погрузиться в работу, взгляд постоянно возвращался к письму. Из-за всего этого напряжения она даже позабыла о своем безмерном раздражении. Так что некоторые плюсы у этой писанины всё же имелись.       Сделав несколько глубоких вдохов и дождавшись пока коридоры аврората опустеют, Грейнджер отважилась взять в руки пергамент. Как бы не ругала она себя за такое постыдное проявление малодушия, но пальцы упрямо продолжали подрагивать.       Первое что очень удивило, так это то что письмо было разбито на тезисы и пронумеровано. Оно содержало девять пунктов… Много для требований и слишком мало для шуток, которые Малфой без сомнений придумал вчера.       Но начав читать, Гермиона обомлела. Это были ответы на вопросы из её списка… Списка, что она писала будучи в стельку пьяной и местами под советы Джиневры.       Она прикрыла рот рукой и быстро свернула пергамент. Ну вот не могла же она проворонить его уже в мэноре. «Отчего же не могла? Не стоит удивляться, если Малфой нашёл его прямо в вашей спальне» насмехался разум, видно обидевшись за то, что вчера с ним никто не считался и восемь наивно-идиотских вопросов попали в руки Люциуса.       «Наша спальня» снова мелькнуло в голове Гермионы. Звучало странно, но приятно и от этого становилось страшно.       Ей бы узнать, как к этому относится сам Малфой, ведь именно по его указанию эльфы обустроили для нее гардеробную. И теперь там не только купленные им вещи, но и принесенные Тинки из её квартиры. Это его журнальный столик она заваливает своими рабочими папками. Он иногда ворчит, конечно, по этому поводу, но к документам ни разу не притронулся. Сегодня она вот попросила Тинки перенести их в «розовую гостиную», а было ли у неё на это право? Значит ли это, что они живут вместе и Гермиона может назвать мэнор «своим домом»? Или все это делалось исключительно для комфорта? Как же она ненавидела сейчас свой мозг. Ну не дано ей просто наслаждаться жизнью. Во всем видится подвох, ненадежность. «Кто мы друг другу?» — жаль, этот вопрос она побоялась вписать в свой список, даже будучи нетрезвой. Хотя те девять простых ответов немало её позабавили и не только… Ведь от чего то же этот пергамент, где Малфой так неразумно использовал их имена, по прежнему хранился в шуфляде ее рабочего стола, что было не менее глупо. Воспоминания четверга снова укутали тёплой рекой. Именно этот день стал для неё чем-то особенно личным, и началось все с ответов.       Она снова развернула письмо. Сам список не прилагался, но Грейнджер и не нуждалась в нем. Закусив губу, она начала чтение.       «Никогда бы не подумал, что меня можно поставить в тупик настолько детским вопросом. Наверное, белый. Хотя это скорее символизм».       Гермиона усмехнулась, она буквально слышала, как Малфой фыркнул в середине фразы.       «Можешь не сомневаться, интуиция тебя в очередной раз не подвела. Три года был ловцом в команде слизерина. Сейчас к квиддичу отношусь посредственно. Потому если интерес вызывают только действующие игроки, стоит задуматься. Не объяснишь природу этого странного фетиша на ловцов?»       — Это не странный фетиш, это сплошное крайне дурацкое совпадение, в котором я всего лишь жертва! — настал ее черед фыркнуть и закатить глаза.       «Из любимых занятий — конюшня, бильярд и все же чтение. Иногда рисую, но это скорее по наитию и к постоянным хобби отнести нельзя. Что ж надо признать, на бумаге я выгляжу весьма занудным человеком».       Широко улыбнувшись, Грейнджер попыталась растереть замерзшие руки. Очередное согревающее не принесло особых результатов (на территории Министерства они плохо работали из-за защитных чар), и, тихонько выругавшись на утренний выбор одежды, она поджала ноги ближе.       «Любимой книги нет. Точнее их несколько. Художественную литературу, в том числе магловскую, я начал открывать для себя не так давно. Фантастика оказалась занимательным направлением. Удивительно, сколько сил тратят маглы чтобы придумать наш мир. Кстати, «Благие знамения» оказалась одной из лучших среди тех, что я успел прочесть».       Странное ощущение воодушевления перекрывало и боль внизу живота, и дурацкий холод. Оказывается, чтобы человек раскрылся, нужно всего лишь спросить. Гермиона уже точно знала, что собирается сделать вечером. А еще ее посетила мысль написать следующий список вопросов и подбросить Малфою. А что, пускай баловство, но это однозначно легче, чем спрашивать в лицо.       «Максимально магловским занятием была стрельба из лука в детстве. Мы их сами делали с друзьями, когда родители не видели. Но блаженное неведение длилось недолго и закончилось весьма прискорбно. И, кажется, я уже упоминал, что всегда восхищался автомобилестроением.»       Дочитывая оставшиеся ответы, она неустанно думала, что могла бы быть проводником в маггловский мир для Люциуса, но все это время даже не задумывалась об этом. Усердно выискивая недостатки и подвохи, она даже не попыталась дать что-то взамен на его щедрость. Было так легко принимать все как должное, еще и обвинять в корыстности. Стало стыдно… очень стыдно. Грейнджер дала себе твердое обещание поработать над своими упущениями… И случайно зацепилась за календарь. Причина паршивому самочувствию открылась сама собой и треснув себя по лбу, Гермиона полезла в сумочку искать тампоны.       Последним ответом числилось имя дочери Мальсибера и некоторые данные о возможном месте жительства. Грейнджер оставалось только усмехнуться такой ответственности и переписать информацию, чтобы спрятать письмо как можно дальше от посторонних глаз.       Она уже собиралась выйти в уборную как на пороге кабинета материализовался Малфой. Гермиона так и застыла в дверях, оценивая как быстро свирепеет его лицо. Ничего не понимая, она моргнула и отступила на шаг. Он окинул ее долгим изучающим взглядом, желваки на недовольном лице играли все больше. Грейнджер неосознанно сглотнула, Малфой же молча схватил ее запястье, выворачивая руку зажатым тампоном к себе и бросил сухое:       — Иди, — отпустив и проходя вглубь ее кабинета.       — Что происходит? — не успев сориентироваться, она лишь смотрела на то как Люциус усаживается в ее кресло.       — У меня мало времени до встречи с Кингсли, — сквозь зубы процедил он, постукивая ее же пером по столу, — шевелись быстрее.       Она ожидала всего, что угодно от насмешек до издевок, но чтобы такая агрессия. «Ну раз ждет, значит объяснится» решила про себя Грейнджер, поправляя волосы перед зеркалом в уборной. Странное дело, но в последнее время внешность стала для нее очень важным аспектом. Не то, чтобы раньше она за собой не ухаживала. Нет. Просто это было скорее обязанностью, чем личным желанием… Ей срочно нужна была ревизия личностных перемен, и Гермиона клятвенно пообещала провести ее в ближайшее время, но помаду все-таки поправила… Она и раньше бы так поступила после обеда… если бы обедала… и не забыла.       — Что случилось? — вернувшись, с порога спросила она.       — Скажи мне, Грейнджер, как самая умная ведьма столетия может быть настолько недалекой? — с расстановкой произнес Малфой, продолжая разглядывать один из отчетов, — надень пальто, — он ткнул пером в сторону дивана, куда бросил верхнюю одежду и трость.       — Может ты…       — Оденься! — рявкнул он так, что Гермиона даже подскочила.       Терпеть подобное в собственном кабинете Грейнджер не была готова. Его поведение выходило за всякие рамки… И без него паршиво, чтобы еще выслушивать подобное хамство. Это было слишком для сегодняшнего дня. Всё, чего ей хотелось именно сейчас это выставить Малфоя к чертям собачьим и флакончик обезболивающего.       И вот ее короткая тирада в одно слово «вон!» уже готова была сорваться с губ, как в нее прилетело Силенцио. Рот так и остался приоткрытым от шока, а Гермиона застыла в неверии. Люциус же, преодолев расстояние между ними, замотал ее в пальто и еле удержался от того, чтобы швырнуть на диван. Довольно грубо усадив ее за плечи, он вернулся к столу. Уперевшись ладонями в столешницу, он глубоко втянул воздух через нос.       А ведь еще десять минут тому она собиралась подарить книгу этому индюку. И зачем спрашивается? На том свете она ему все равно не пригодится! А Люциус однозначно почти покойник. Стоит ее пальцам только немного согреться, чтобы она могла быстро выхватить палочку. А пока она выслушает его последние слова.       — Браслет на твоей руке, — тихо прошипел Малфой, — интерпретировал твое состояние, как проклятие, — он поднял руку указывая на потемневший перстень, — а оказалось, что его обладательница просто дура!       Она снова подскочила от того, как Люциус рявкнул напоследок и попыталась переварить услышанное. Он орет на нее, потому что ей плохо? Ее браслет связан с его кольцом — то есть он все время знал, где она и как? Или же чары срабатывают только в патовых ситуациях? Чего еще она не знает про эту безделушку? Как вообще можно обвинять женщину в ее физиологических особенностях? Да, кто-то переживает эти дни без дискомфорта. У Гермионы же они проходили весьма болезненно, но она никогда даже ныть себе не позволяла по этому поводу. И вот теперь она слушает весь этот бред. Зачем вообще Малфою понадобилось контролировать ее? Что это? Мания или забота? Или уже можно снова начинать подозревать его в двойной игре?       Начала пульсировать голова.       — Грейнджер, как можно настолько халатно относиться к собственному здоровью? Природа наделила женщину самой великой магией из всех возможных — давать новую жизнь, — он устало взглянул на часы, — с таким отношением ты просто обесцениваешь этот дар.       Если брать самую обычную шкалу, от нуля до ста, скажем, то раньше желание убить Малфоя держалось в пределах отметки семьдесят. Это не намного отличалось от редких моментов идиллии, ведь он всегда умудрялся сказать что-нибудь эдакое. Но вот в четверг, кутаясь в его пальто по уши и стараясь не поднимать глаз вверх, она остро ощущала как ртутный столбик её злобномера неумолимо ползёт вверх и уже пересёк отметку в восемьдесят. А стоило ей подумать о том, что в его словах есть зерно истины, несмотря на способ подачи, и скорость ртути увеличилась вдвое. Правда, о Малфое уже речи не было.       Дожила великая героиня войны! Разве можно было представить ситуацию позорнее. Кто же мог знать что к обеду ничем не примечательного среднестатистического четверга концепция самоубийства покажется идеальным решением. Мир непредсказуем!       Она натянула пальто еще выше.       — Мне плевать, что тебе стыдно, Грейнджер! Как же порой хочется свернуть тебе шею! Или хотя бы влепить оплеуху! — Малфой склонился над диваном, полностью уйдя в ярость, — И нельзя, Грейнджер! Нельзя! А знаешь почему?! Потому что ты женщина, мать твою! — последние он буквально выплюнул ей в лицо, удерживая за подбородок.       Он отпустил её только когда увидел, что она снова скривилась от боли. Чертыхнулся и отошёл к столу. А Гермиона, вскипев по меркам своей шкалы до ста, испытала облегчение. Нет, болезненная симптоматика никуда не исчезла, и злость на Люциуса за его крик тоже, но появилось ещё кое что… Как бы Малфой не извращался в своей тираде «убить-тебя-мало» — ничего он не сделает.       — Тинки! — прогремел он, опираясь о стол, — перенеси Гермиону в мэнор, — процедил сквозь зубы, сверля её взглядом.       Она собиралась уже возразить, что её рабочий день не закончен и она не может просто так уйти, никого не предупредив, даже несмотря на дозволенные три дня выходных, но этот взгляд… Сегодня она не в форме, чтобы пытаться противостоять ему.       — Люциус, — он наблюдал за тем, как она обувается с решимостью надзирателя, постукивая пальцами по холодному дереву, — я должна предупредить, что ухожу.       — Я поговорю с Робартсом, — не дожидаясь прочих отговорок, он заговорил с эльфом, — пускай приготовят отвар из можжевельника в ванную, проследи, чтобы в комнате было тепло, и принесёшь моё пальто.       Закончив с указаниям, он направился к выходу, но перед дверью все же обернулся.       — Что? — Малфой ответил на её внимательный взгляд хмурой решимостью и выжидающе приподнял бровь.       — Кингсли блефует, — Грейнджер смотрела на то, как бровь Люциуса ползёт выше от удивления, с полным пониманием того, что совершает ошибку.       Но и промолчать было невыносимо. В любом из решений она становилась предателем. Поэтому она сделала свой непростой выбор и предала друга. Попытавшись оправдаться отсутствием ущерба, и не слышать, как цокает языком совесть.       — Ему нечем заменить поставки ингредиентов. Пирс не гарантирует того качества, а из Дублина получается гораздо дороже.       Малфой стоял, как вкопанный, так и не проронив ни слова, а Гермиона протянула руку домовику и исчезла в воронке аппарации.       Она и сама не до конца понимала, зачем сделала это. Кингсли она знала очень давно. И, конечно, её поступок был отвратителен. Но ещё она знала, что придуманная Бруствером хитрость нанесла бы значительный урон бизнесу Малфоя. И от этого скребло на душе с того момента, как Кингсли попросил ее задержаться после собрания. Как бы она не старалась абстрагироваться от этой дилеммы с неприятным выбором, ничего не получалось. «Это не твое дело» шептал разум… Но вот… Она поддалась чувствам, которые даже признать боялась, и сделала выбор не в пользу старого друга.       Её решение никак не вредило Кингсли. Всё, что он терял — это возможность надавить на Малфоя и заставить принять все условия сделки без препирательств. Так или иначе Министерству нужен был этот контракт, но Бруствер считал своим долгом добиться особых условий. Реальной причиной тому была личная предвзятость к Люциусу. Грейнджер не осуждала за это друга, ведь и сама не так давно испытывала подобное.       Уже лёжа в тёплой ванной, она приняла решение поговорить с Кингсли и заранее оградить себя от всех рабочих проектов, связанных с Малфоем. Хотя гораздо больше хотелось попрощаться с работой в Министерстве, как таковой.       Рядом с её креслом материализовался Тинки, неуверенно заламывая худые пальцы. Оказалось, вся проблема состояла в том что возле ворот мэнора ошивался какой-то маггл из курьерской службы. По крайней мере, так гласила надпись на черном фургоне. А хозяина будить эльфы боялись, как и явиться маглу не могли. Вот домовик и мямлил что-то нечленораздельное, в надежде, на то что Мисс сама разбудит Малфоя старшего.       Что ж, раз магл нашёл мэнор, то Люциус однозначно ждал эту доставку. А ещё магл не может знать кто такая Гермиона Грейнджер. И уж тем более никому ничего рассказать.       Стряхнув утреннюю дрему от накатывавших одного за другим воспоминаний, Гермиона поправила наряд. И рассудив что в таком халате королеву встретить не стыдно, поторопилась к воротам, встретить курьера. Лучше чем ничего. Сама идея общения с посторонним человеком в Малфой мэноре показалась такой заманчивой. Вот так просто ни от кого не прятаться, не бояться что кто-то увидит Тинки, или услышит адрес который она называет у министерских каминов. Идея, конечно, безрассудная и даже немного с приветом, учитывая, что все эти прятки выгодны именно ей. Люциусу то по большому счету плевать с высокой горы, что о нем думает британское общество. После всего того дерьма что на него вылили в прессе и кулуарах Министерства, с ним по прежнему считались, подписывали контракты. Да и его поведение указывало на то, что он принципиально не желает больше жить по чьим-то правилам.       А ещё лисья интуиция подсказывала Гермионе, что она испортит сюрприз. И ей чертовски хотелось сделать эту маленькую пакость. Люциус однозначно заслуживал чтобы иногда ему делали пакости. Он и сам не брезговал ими. Так что это её ответ на его выходку после оперы, или на какую либо другую. Кто ж их все упомнит так сразу, а если нет — авансом будет.       Поняв, что будить Малфоя она не собирается, Тинки чуть сознания не потерял. Бедняга так и стоял у дверей дрожа от страха все время, что она разговаривала с парнем из доставки.       Курьер явно не мог никого видеть за воротами, потому как очень удивился появлению Грейнджер. А уж от вида девушки в «бальном халате», подметающей гравий подолом и вовсе начал заикаться.       Его попытки объяснить из какой он службы и что должен был доставить очень позабавили Гермиону. Он впихнул ей в руки целую стопку таможенных бумаг и бесконечно извинялся за опоздание.       — Миссис Малфой, пожалуйста, распишитесь вот здесь, — он разложил часть бумаг на капоте, не обратив внимания на ступор ведьмы, продолжил тараторить, — коробка довольно тяжёлая, — закончив вытаскивать из кузова посылку, он огляделся в поисках того места, куда лучше было поставить ношу, — может, я помогу вам донести её? — заметив странное замешательство, он аккуратно опустил коробку и подошёл ближе, — миссис Малфой, вам плохо?       — Н-нет, — ошарашенно протянула Гермиона, — нет, все в порядке. Я…       — Это отлично, — оживился парень, снова вернувшись к делу, — я побаиваюсь женских обмороков. А этот Штайнер, миссис Малфой, безумно дорого берет, чтобы ронять его скрипки, — он ухмыльнулся собственной шутке, ожидая что молодая «миссис» его поддержит.       — Якоб Штайнер уже давно ничего ни у кого не берет, Дэвид, — рассерженно протянула новоиспеченная жена Малфоя, — он мёртв, и это не скрипка, а виолончель, — она указала пальцем на объемную коробку, — которая стоит тысячи га… евро.       Она не хотела замуж за Малфоя. Точнее, даже никогда не задумывалась об этом. Но то как звучало это обращение было так… возбуждающе. Гермиона не могла найти объяснение такой реакции своего тела на эти простые слова, но окончание цикла очень радовало. Неужели, совместная жизнь успела так избаловать ее организм регулярным сексом? Раз после трехдневного воздержания она готова растерзать Малфоя. Что ж, об этом она подумает чуть позже.       Раз ее не тронул настолько сам подарок, а он был непревзойденным, и то что она лишила Люциуса возможности подарить его. Даже понимание величества этого инструмента не зацепило её так, как глупое обращение. Пришлось сжать бедра. Поистине она научилась испытывать прямо-таки рефлекторное возбуждение в присутствии этого мужчины. Так теперь она будет так же реагировать на упоминание его фамилии?       Грейнджер закусила губу от злости на себя и дурака-курьера, будь он неладен, а тот как заводной продолжал повторять это дурацкое «миссис Малфой». Слепой что ли, нет же на ней обручального кольца. Глупец.       — Десятки тысяч, если быть точным, миссис Малфой, — парень уставился на неё с широкой улыбкой, — ещё и везли с Германии, после реставрации в доме… этом… Лаубах, — он указал на бумаги, — да там все написано. Так что я очень надеюсь, что вы поскорее заберете свое ценное приобретение, а я избавлюсь от ответственности за него.       Отделавшись от навязчивого курьера, Гермиона осмотрела коробку с множеством таможенных наклеек и сделав вывод, что Люциус выбрал такой вид доставки неспроста, аккуратно подняла ее с помощью левитации.       Только сейчас повернувшись к дому, она на короткий миг застыла, затем медленно двинулась по широкой подъездной дороге, меланхолично разглядывая все вокруг.       Ее не смутило величие гротескного пятиэтажного особняка, слишком часто она его видела чтобы смущаться теперь. Совсем другие мысли вызвали у нее дрожь — «Вон то шестое окно на третьем этаже выходит с большого кабинета Малфоя, а те три на втором с небольшой столовой в которой они ежедневно завтракали… Если повернуть на эту дорожку справа то можно выйти к тому самому пруду, где мы искупались после дуэли. А вот эта слева точно выведет к конюшням, но идти придется очень долго, все же лучше аппарировать…».       Она примерно представляла, как попасть отсюда к розарию и вересковому саду у западных полей; знала, что ближайшие соседи это небольшой поселок магов, расположившийся недалеко от северной границы усадьбы, что эти земли достались Арманду Малфою в подарок от короля, а по правде за политические интриги, которые и привели того к власти. Черт подери, она точно видела сейчас выступающий из-за фасада свод оранжереи и была абсолютно уверена, что кроме неё этот невероятной красоты стеклянный покров могли видеть только Малфои.       Почему-то, в голове начали всплывать все их разговоры. А ведь они постоянно о чем-то спорили, обсуждали, перебрасывались комментариями даже когда читали, или просматривали остатки рабочих бумаг перед сном. Впервые в жизни она услышала термин «Сердце рода», узнала столько всего о родовой магии, что оказалось раньше её представления на этот счёт в большинстве своём были ложными. «Слишком скупо магическое общество на информацию, вот маглорожденные дети и чувствуют себя чужими в этом мире», как бы ни было больно это осознавать, но это было правдой. Столько лет прожив между волшебников, она по прежнему не знала и половины о их корнях. Ещё с Хогвартса она цеплялась за историю этого мира, как могла. Перечитала все возможные книги. Но настоящие сакральные ценности своего рода ни один автор не хотел выносить на общее обозрение. Такие вопросы считались очень личными и оберегались как зеница ока. А ведь у неё было немало чистокровных друзей, но ничего подобного она в жизни не слышала.       Перед ней снова появился Тинки, заботливо перехватив ношу, и предложил перенести её в дом. Но Гермиона отказалась, сейчас ей нужно было многое осмыслить, и неспешная утренняя прогулка очень этому способствовала.       Свернув с главной дороги так, чтобы выйти к излюбленному месту, она остановилась у странного озера, сплошь окруженного ивами. Этого места, будто, не должно было быть здесь. Может быть где-то в чаще парка, но не через пару сотен ярдов от главного входа.       Она просто должна была рассмотреть все ближе, поэтому сошла с дорожки на аккуратно скошенный газон к низко склонившимся ивам. Провела рукой по густым ветвям – и те расступились. Гермиона даже обернулась на окна дома, выискивая насмехающегося Люциуса, но с такого расстояния она бы все равно не смогла его рассмотреть.       Уверенно шагнув вперёд к воде, Грейнджер уже настроилась на подвох, только ничего так и не произошло. Разве что озеро оказалось в разы больше чем она ожидала. На воде мирно плавали лебеди, с интересом осматривая гостью. Чёрные, как смоль, и белые, как снег, птицы выписывали плавные линии и наслаждались своей уютной гаванью, спрятанные от целого мира. А вот что заставило её рот широко распахнуться, так это выплывший из домика ярко красный лебедь, а за ним и его пара того же окраса.       Присев у воды, Гермиона как зачарованная рассматривала величественных птиц. Длинные шеи то склонялись к зеркальной глади, то вытягивались к небу в удивительном танце. Завораживающее зрелище, которым можно любоваться часами. Будто тлен времени был не властен над этим местом. Такого покоя она не испытывала ещё с… да никогда. А те, не сторонясь её компании, с удовольствием подплывали ближе, знакомились…       И тут до неё дошло, что неизмеримый покой вызван магией этих птиц. Что-то неосязаемое отличало их от немагических представителей. Незаметная деталь, создавала очень яркое различие между представителями схожих, но таких разных миров, точно так было с волшебниками и маглами. И этой отличительной чертой оставались потоки магии, что сейчас волнами исходили от лебедей, вызывая легкие покалывания на коже. Еле заметные переливы магических искорок между мягких перьев скатывались в воду и исчезали в озерном зазеркалье.       Гермиона неуверенно вытянула руку вперёд, и огромный чёрный лебедь, подплывший ближе всех к кромке озера, легонько ткнулся клювом ей в ладонь.       Она бы не забыла это ощущение даже на смертном одре. По телу разошлась немыслимая вибрация, эмоции и чувства вихрем сменяли друг друга, кожа покрылась мурашками… Вдохновение разлилось по венам живой рекой, давно позабытые мечты забурлили с новой силой… Желания стали такими ясными, будто и не могло быть сомнений… Она медленно вдохнула, отводя полные слез глаза к синему небу…       — Спасибо, — ошеломленно прошептала она вслед уплывающему лебедю.       Пообещав вернуться с лакомствами и тем, кто сможет рассказать всё чего она не знает, она направилась к дому. Но не сделав и двух шагов, остановилась, снова почувствовав мягкий магический всплеск. Грейнджер обернулась к озеру, только ни ив, ни озера позади не оказалось, обычный парковый газон. Зато впереди уже был розарий, к которому ещё нужно было бы идти ярдов четыреста.       — Тинки, — сконфуженно протянула Гермиона.       — Да, Мисс, — появившийся эльф по привычке поклонился, — Мисс так хорошо научилась аппарировать по территории поместья, — его уши прижались к голове и весь домовик затрепетал от восхищения, — посылка ждёт Мисс здесь.       — Я не аппарировала, Тинки, — они уставились друг на друга с непониманием, хотя взгляд эльфа выражал больше неверие, — где Люциус?       — Мастер ещё не поднимался, — эльф замялся, — это мэнор вывел Мисс к месту, о котором она думала.       — Но я там видела озеро с лебедями, а о них я даже не знала, не то что не думала, — она указала на густой парк за спиной.       — Родовая магия, которой пропитан дом, отражает большую часть характера действующего главы рода, но также и некоторые наиболее выдающиеся черты предыдущих глав, — эльф весело хихикнул, — бахвальство далеко не худшая черта представителей рода Малфой.       Гермиона весело рассмеялась такой своевольной шутке эльфа, а он гордо указал на принесенную им коробку, хоть и понимал, что ему влетит от Мастера за такой промах с доставкой. Его ведь предупреждала эльфийка Мэри о том, что Мисс не должна увидеть посылку.       Грейнджер же, как шаловливый ребенок, с самым азартным видом хитроумного взломщика и заправски прикушенным языком принялась вскрывать коробку.       Пара щелчков – и Гермиона выудила на свет тёмный отполированный чехол. Переложив его на лежак, она провела пальцами по антикварной защёлке.       Предвкушение порой дороже подарка. И хотя этот инструмент был мечтою многих профессиональных музыкантов, сегодня Грейнджер не собиралась терзаться скромностью. Она, черт побери, заслужила побыть вредной капризной принцессой. Особенно, если её шалости доведут Малфоя до бела каления.       Утро однозначно удалось на славу.       Она присела на краешек шезлонга, откинув полы халата в сторону. И аккуратно придерживая виолончель коленями, погладила бордовый корпус.       Нежная, давно позабытая вибрация струн под пальцами развеяла последние страхи, и по саду разлились первые переливы мелодии. Вместе с нотами вернулась уверенность, смычок вдруг стал необычайно легким, а глаза закрылись сами собой. Еще жаркое солнышко окрасило девичьи щеки легким румянцем, и на лице расцвела блаженная улыбка. Грейнджер снова ощутила волну магии. И это было особое волшебство, неподвластное ни одной душе, но в то же время данное каждому.       Счастье.       Такая тонкая материя сплошь соткана из мелочей. Самое неоднозначное и субъективное. Самое желанное и хрупкое. Самое простое и непримечательное счастье. Вместе с разлившимся в груди теплом вернулись и воспоминания прошедшей недели.       Принесенные эльфом зелья особого результата не дали и Гермиона, завернувшись в одеяло как в кокон, пыталась сконцентрироваться на чем-либо кроме боли. Мысли о работе, друзьях, проблемах и обязанностях крутились на периферии сознания безостановочно. Но абсолютно не поддавались систематизации. Снова бросило в жар после адского озноба, и Грейнджер уже была за секунду до того, чтобы взвыть, держась за нежелание быть слабой из последних сил.       Когда Малфой вошел в спальню, она как раз злостно отшвырнула одеяло, но новая порция холода заставила поежиться и тянуть обратно пуховый щит. Захотелось разрыдаться и, чтобы Малфой провалился сквозь землю, а не молча раздевался у нее за спиной. Господи, она никогда в жизни не позволяла себе так раскиснуть. А уж перед мужчиной и подавно. Правда, могло так статься, что именно этот мужчина и был причиной ее особо кисейного состояния, но она была не в состоянии проводить аналогии и искать виновных, по крайней мере в тот вечер.       Он опустился на постель позади Гермионы, не проронив ни слова.По обыкновению завел одну руку ей под шею, а вторую бережно опустил на живот, пробираясь горячими пальцами под ее ладонь и ткань пижамной рубашки.       Грейнджер очень хотелось огрызнуться, наговорить гадостей, а лучше ударить. В особенности за прикосновение холодной запонки к разгоряченной коже живота. Но сил хватило только на то, чтобы еле заметно фыркнуть.       Надо сказать, Малфой сразу осознал свою оплошность и, вытянув проказницу-запонку, отбросил в сторону. Бережно обхватив плоский живот, он шепнул тихое «Тшш…» и сильнее прижал ее к себе. А через минуту Грейнджер показалось, будто вся боль и тошнота медленно собирается в одну точку под рукой Люциуса. Она буквально чувствовала, как жар стекается по ее венам к его ладони.       Сначала Гермиону даже одолела паника непонимания. Уставший организм не понял, что произошло, и попытался воспротивиться чужой магии. Она попробовала убрать его руку, но над ухом снова раздалось мягкое шипение:       — Тише, все хорошо, — на висок опустились прохладные губы, и захотелось уснуть.       Ядовитые змеи, сотканные из ее мучений, все больше сползались в тугой клубок, вытесняемые сторонней силой. Грейнджер чувствовала напряжение в мужской руке, которую до сих пор удерживала с тыльной стороны; чувствовала тягучую, как теплый сироп, магию, мерные удары чужого сердца, легко резонирующие с ее собственным… и губы на виске, что успели утратить свою прохладу.       Парадоксальное явление, но некоторые моменты в нашей жизни одновременно и ужасны, и самые приятные. Вечер четверга стал одним из таких для Гермионы. Ей безумно хотелось сохранить все тепло этого воспоминания как можно дольше. Между потоками нот, сейчас плотно заполнивших ее сознание, проскочила мысль спрятать этот момент в флакон, как это делал Дамблдор. Что ж никогда не поздно приобрести омут памяти.       Издаваемая виолончелью мелодия становилась все нежнее и медленнее, но даже такой потрясающий инструмент не способен передать всю гамму чувств, охвативших ее от этого воспоминания. Вчера она усердно старалась не вспоминать все, что произошло накануне. Иначе вела бы себя как малолетняя влюбленная дурочка. И вполне возможно, что Малфой счел бы ее за умалишенную. Но правда в том, что ее эйфория была вызвана отнюдь не наивными чувствами, а благодарностью. Разве могла она представить еще неделю назад, что Люциус Малфой может быть настолько трогательным. Услышь Грейнджер подобное даже от себя самой, расхохоталась бы и покрутила пальцем у виска. Но факт остается фактом, и ей довелось лично увидеть довольно редкое проявление чистой заботы в исполнении Люциуса Абраксаса Малфоя. Магия, не иначе!       — У тебя жар, — сквозь аккорды донеслось до ее слуха из прошлого…       Ладонь, так милосердно даровавшая спасение, исчезла с ее живота. Грейнджер скривилась и попыталась отмахнуться, мол такое с ней случается периодически. Но Люциус чертыхнулся, пробубнил что-то себе под нос на непонятном языке чистокровных зануд. Единственное, что успела понять Гермиона из его ворчания и проделанных палочкой пассов, — он отправил послание колдомедику, точнее семейному врачу.       Стоило бы возмутиться, ведь огласка ей не к чему… Только мозг почему-то решил провести совсем другую параллель — он не умеет волноваться без злости.       Удивительное дело – температура, чего только не померещится. А может, Малфой посчитал ненужным прятать эмоции под маской, раз ей настолько плохо.       Гермиона лежала на широкой постели в окружении десятка подушек и сквозь полуприкрытые веки наблюдала, как Люциус с неописуемой яростью на лице шепотом отчитывает Тинки. Белые волосы выбились из хвоста, один рукав закатан, а на втором мокром и измятом все еще красуется запонка, и эта бурная жестикуляция… Смешок вышел странным, хрюкающим и не совсем адекватным. Но комическую сцену этот смех прервал тот час, и, медленно выдохнув, Малфой вернулся к кровати.       На голову опустился прохладный компресс, постепенно смещаясь на щеки, шею… Она правда хотела сказать, что все не настолько плохо, что ей уже гораздо лучше… но эгоизм взял верх, и, как бы не было стыдно признаваться (чего Гермиона не сделала бы под пытками), она проявила исключительное малодушие. Грейнджер повернулась на бок и уткнулась ему в бедро. А потом появился эльф и испортил сладкий миг покоя, объявив, что врач уже здесь.       В комнату вошел полный пожилой мужчина с глубоким приятным голосом. Люциус поднялся, объясняясь с мистером Оллред, и Гермиона позволила себе надуться, как делала в детстве, когда мама оставляла ее больную полежать в одиночестве. Но пришлось взять себя в руки и вспомнить, что она взрослый человек, героиня войны и прочее. Так как высокий седой мужчина с хитрым прищуром остановился у постели и протянул ей флакон с фиолетовой жидкостью.       — Мое имя Элиас, — объявил слегка хрипловатый голос, — постоянные клиенты обращаются ко мне по имени, — с мягкой улыбкой декламировал он.       — Гермиона, — доктор показался ей очень притягательным человеком, с видом умудренного опытом старика и хитрецой мудреца.       — Люциус сказал, что вы плохо чувствовали себя еще с утра, — он терпеливо указал на зелье, — это жаропонижающее. Не делайте так больше, Гермиона, терпеть боль не полезно. Неужто вы собирались лишить меня знакомства со столь очаровательной леди? — шутливо подмигнув, он выудил палочку с небольшого рабочего саквояжа.       — Я принимала зелья, что мне прописали в Мунго ранее, — она покосилась на недовольного Малфоя, что стоял облокотившись о балку балдахина, скрестив руки на груди и всем своим видом выражая отношение к ее зельям, — но они и раньше не давали превосходного результата, а в этот раз совсем подвели…       После длительных объяснений и множества вопросов, пары-тройки диагностических заклинаний Элиас прописал ей совсем другие зелья, обругав городскую больницу по чем свет стоит. Оллред заменил абсолютно всё, вплоть до противозачаточных, рекомендовал записаться к массажисту и не бросать занятий йогой.       Разговор с доктором проходил настолько легко и дружественно, что Грейнджер позабыла первоначальную неловкость, с большим уважением и внимательностью выслушивая советы. Она целиком окунулась в этот диалог… до тех пор пока Элиас не обернулся к Малфою.       — Противозачаточное подействует через три дня после приема, — пояснил он.       — Оно точно не влияет на последующие беременности? — так же спокойно уточнил Люциус.       Гермиона готова была сквозь землю провалиться, ощущая как краска заливает лицо. Она никогда не ходила к врачу в сопровождении мужчины и уж тем более ни с кем из бывших не обсуждала столь интимные вопросы беременности или выбора противозачаточных. Одно дело – обсудить методы контрацепции и совсем другое – наблюдать, как мужчина без смущения говорит о возможных осложнениях, последствиях нарушения цикла, лечении. Хорошо ещё, что Элиас и Малфой были заняты разговором, постепенно сменив тему на детство Драко и хорошую наследственность Малфоев.       — Поправляйтесь, Гермиона, — на прощание бросил Оллред, широко улыбаясь, — и не забудьте навестить меня через неделю.       Дождавшись кивка, он последовал за хозяином дома, продолжив отвечать на интересующие Люциуса вопросы.       — Нет, амулет никак не может срезонировать с этими заклинаниями. Они исключительно целительного характера, да и не почувствовал я сопротивления. Зачем вообще ты брал настолько мощный защитный камень, ты ведь понимаешь, что это довольно опасно для окружающих, а девочка работает в Министерстве… — добродушно причитал доктор, направляясь к двери.       — Ты вроде не знаешь, как работает система — мстить будут мне, а отыграются на ней. К тому же мне плевать на тех, кто пострадает от собственной тупости, — донеслось раздраженным голосом Малфоя с коридора, — забыл, как Цисси мучилась?       — Нет, Люциус, — тяжело вздохнул Элиас, — не забыл. Может, ты и прав, но защитные чары Министерства обновили…       Их голоса всё больше отдалялись, и стало не разобрать слов. А Грейнджер так и сидела не до конца представляя злиться ей из-за такого нахальства Малфоя, или восхищаться ответственностью. Она не задумывалась раньше над появлением детей. Этот вопрос казался Гермионе бесконечно далеким. В то время как для Малфоя было абсолютно естественным заботиться об этом. Продумывать наперёд возможные последствия, если их отношения раскроются. Никогда раньше ей не доводилось чувствовать себя настолько безответственной. «Надо бы обратить внимание на то, как Гарри реагирует на тему детей и женского здоровья».       Голова гудела от потока информации. Её организм явно не был готов воспринимать такой объем новостей. Чтобы хоть немного отвлечься от бурлящих как в котле мыслей, Грейнджер решила ещё раз убедиться в достойном состоянии своего маленького презента.       Она призвала книгу, которую собиралась вручить Люциусу сегодня в качестве подарка. Невзрачный серый переплет и желтоватые страницы маггловской типографии начала девяностых таили потрясающую фантастическую историю, никак не связанную с волшебством, по крайней мере, в том понимании, что они привыкли. Скромная книга из ее коллекции в секунды перестала казаться хорошей идеей. И вообще вся эта затея с подарком выглядела теперь абсурдной. Да и как она его вручать будет? Что скажет?       Наверное, можно просто предложить… посоветовать книгу к прочтению, не обозначая это как подарок. Хотя с чего это она будет давать Малфою подобные советы? Лучше затеять разговор невзначай и уже в процессе предложить прочитать ее. Дурацкая книга! Не стоило вообще просить Тинки приносить ее сюда. Подумать только, решила дарить книгу человеку с личной библиотекой. Идиотка!       А что, если ему не понравится история? И он посчитает это глупой тратой времени? Это ведь не одно и то же, что вручить подарок Рону, или Гарри, которые всегда довольны её выбором. Она знает о них всё на свете, а что она знает про Малфоя? Ни-че-го. Слишком рано она решила, что сможет выбрать правильную книгу. Да и если сейчас ошибиться, и испортить впечатления от магловских книг, то… То что? Не хрустальный! Не понравится — уберёт на полку и забудет. Но тогда портится впечатление о человеке, что вручил тебе книгу… Нет, нет, нет! Рано ещё! В другой раз!       Она поднялась, чтобы спрятать в сумку не сложившийся подарок, и, как по заказу, в спальню вошел Люциус. Он окинул стоящую посреди комнаты Гермиону хмурым вопросительным взглядом, а, не получив предполагаемых ответов, озвучил вопросы вслух:       — Зачем ты поднялась? — продолжил ее сверлить он, будто поймав на месте преступления.       — Я… — она замялась, судорожно пытаясь найти предлог своему побегу из постели, — я просто, да так.       — Грейнджер, что случилось? — Малфой напрягся, машинально сделав шаг вперед, но явно испуганная ведьма отступила. Непонимание, злость, тревога, отразились на его лице — какого черта, происходит?       Гермиона непроизвольно сглотнула, максимально по-дурацки спрятав книгу за спину, чем привела Люциуса в полное недоумение. На этом «гениальные» идеи закончились, и в горле запершило. Паника. Как умная девушка за долю секунды может превратится в блеющую невнятный бред козу? Запросто! Вроде недостаточно уязвимой она себя сегодня чувствовала. «Да, он не насмехался над твоей вчерашней пьяной выходкой только потому, что тебе очень плохо, так ты новый повод быстренько сообразила? Браво! Так держать!» — вопила задетая гордость. Она не понимала, откуда страх и чего конкретно она боится. Но с этим нужно было что-то сделать и быстро. На сочинение связного вранья не было времени, да и упустила она момент. Поэтому мысленно досчитав до трех, Грейнджер буквально впихнула книгу в руки Малфоя.       — Это тебе… в смысле неплохая книга, — Гермиона переступила с ноги на ногу, — а я в уборную, вот, — уже захлопывая дверь, выпалила она.       Дверь-то она закрыла, но палочка осталась снаружи. Грейнджер тяжело вздохнула, проклиная себя за тупость. Долго терзаться не пришлось, зеркало у раковины отрезвило как по заказу.       Волосы спутались и после температуры превратились в один сбившийся комок, под глазами синяки, лицо красное… Тролли иной раз выглядят лучше. Она медленно попятилась к душевой. Утонуть бы. Но черта с два, спустя пару минут появился Тинки. Создавая вид очень занятого эльфа, разложил полотенца, очистил ее рубашку, принес расческу и средства личной гигиены с туалетного столика. Так и вертелся по всей ванной, пока она не вышла из душа.       — Он в спальне? — шепотом.       Тинки озадаченно кивнул, покосившись на дверь. А затем тихонько спросил, помогая просушить волосы:       — Мастер обидел Мисс? Тинки может перенести Мисс из мэнора, Мастер не запрещал, значит…       — Нет-нет, Тинки, все в порядке, — эту глупую игру нужно было прекращать, а то она только себе хуже сделает и остальных напугать успеет.       Уже переодетый в остатки своей пижамы, Люциус лежал в постели поверх одеяла, закинув одну руку за голову, и внимательно изучал предисловие. Над его головой парил шар люмоса, отбрасывая причудливые тени по сторонам. Ей иногда казалось, что Малфой из вредности избегал воспользоваться одним из светильников, но скорее всего он даже не задумывался над тем, что делает.       — Ты передарила мне подарок какого-то Джейка, адресовавшийся Колину, — с серьёзным видом заключил он, показательно зачитав имена значащиеся в коротком поздравлении на последней странице. А ведь она совсем позабыла об этом.       — Я покупала эту книгу уже с надписью, — она вспомнила как долго не могла выбрать какую же книгу купить на сэкономленные деньги, — я приобрела её в тринадцать на распродаже в комиссионном, — Грейнджер мостилась на свою половину кровати, стараясь не смотреть в сторону собеседника.       — И что же привлекло тебя в этом невзрачном переплёте? — Малфой подтянул её ближе, насмешливо поглядывая на надутые щеки.       — Ничего, — буркнула Гермиона, с вызовом задирая голову, чтобы взглянуть на самодовольную физиономию, — мне посоветовал взять эту книгу продавец. И я до сих пор благодарна ему, — с нажимом закончила она.       — «Неукротимая планета», — пафосно декламировал Малфой, и когда Грейнджер уже потянулась, чтобы забрать книжку и прекратить этот фарс, продолжил, — а-а, она больше не твоя.       — Люциус, можешь просто…       — Хочешь, я почитаю вслух? — какбы невзначай приложив тыльную сторону ладони к её лбу.       — Ненавижу тебя, — фыркнула Гермиона, спихивая руку.       — Значит не хочешь, — лениво растягивая гласные.       — Хочу.       — Не слышу, — все так же подстрекательски.       — Пожалуйста.       Виолончель продолжала приятно резонировать в руках, Гермиону совсем разморило на солнышке. Слова и фразы из прошлого сменяли друг друга, как стихи, мягко накладываясь на музыку. Под опущенными веками проносились кадры её личной киноленты. И она мирно наслаждалась новым положением вещей. Все эти моральные пляски между ними показались вполне оправданными, после того умиротворения, что Грейнджер испытала, засыпая под бархатный голос и бездумно играя перстнем на руке Малфоя.       Пятница стала для нее плавным продолжением четверга. Все те же объятия утром, все тот же всепоглощающий контроль с ехидными комментариями на тему ее отсутствия на работе, крушения Министерства и протяжного одинокого воя Кингсли. И тем не менее Люциус остался в поместье.       Тинки принес ей любимый ярко-оранжевый свитер оверсайз и высокие связанные Молли полосатые гетры, волосы были убраны в небрежную гульку на макушке. С таким вот видом тыквы Грейнджер и восседала посреди кровати в позе лотоса с баночкой маггловского йогурта в руках и донельзя довольным видом, когда Люциус вышел из душа.       — Где ты взяла эту дрянь? — он только глянул на Тинки, и тот испарился, Малфой же тяжело вздохнул и отошел к зеркалу, вытирая волосы.       — Неудачно взятый проект, — с улыбкой до ушей Гермиона отправила в рот очередную ложку и подмигнула в ответ на прищуренный взгляд отражения.       — Какие проекты могут быть связаны с магловскими заменителями еды в… — он застыл, поправляя полотенце на бедрах, затем медленно выдохнул, цокнул языком и проговорил по слогам, оборачиваясь к ведьме, — беги, Грейнджер.       По комнате прокатился звонкий женский смех, и подскочившая Гермиона показала ему язык. Пританцовывая и до самой двери вертя задницей, она напевала что-то детское и размахивала ложкой.       — Большей гадости чем ты, Малфой, здесь нет, — крикнула она ему на прощание из-за двери и унеслась в непонятном направлении.       А Малфой… Малфой так и остался стоять с полным непониманием и полотенцем в руках.       — И ведь скажи ей, что женщины становятся бесноватыми в эти дни, горло перегрызет, — вздохнув, он продолжил сушить волосы.       Спустя всего минут пять явился Тинки жаловаться на неугомонную бестию. К этому стоило быть готовым. В конце концов он представлял, на что идет, заводя ребенка, да еще с гриффиндорскими замашками. О, Сев должен умирать со смеху на том свете.       И что? Она устроила посиделки в библиотеке на полу. На полу! Та, которая вчера горела! Люциус не аппарировал прямиком в библиотеку, чтобы хоть немного усмирить гнев. Убьет же. Нельзя… нельзя убивать эту дуру. Лучше бороться с припадками Грейнджер, чем снова сходить с ума, пытаясь усмирить внутренних бесов.       — Это всего лишь пара дней, Люциус, и она вернется в состояние умеренной припадочности, — как мантру повторял он по дороге, — несносная девчонка, вредоносное создание, дура упертая… Сладкая моя, что ты здесь устроила? — с порога пропел он, глядя на подобие гнезда из подушек и пытающуюся умоститься посреди этого безобразия с ложкой во рту Грейнджер.       Она же молча бросилась к нему и, схватив за руку, потащила к тому самому дивану. Как только Малфой опустился на сидение, Гермиона умостилась на подушке между его разведенных ног и положила голову ему на бедро, закинув ногу на второе.       — Удобно, — довольно мурлыкнула она, исподтишка поглядывая на реакцию Люциуса.       Конечно, она знала, каких усилий стоило Малфою не реагировать на её провокации. Как и понимала, что запас его терпения не безграничен. Но ещё она видела, что ему нравится это баловство. Хоть он и делал вид, что его снисхождение вызвано исключительно состоянием Гермионы, но даже его актерскому таланту не под силу было спрятать озорные искорки в глазах. Их маленькая война. Чуточку времени — и эта стена сопротивления рухнет. Уж она то заставит его проявить эмоции, вопреки всем скандалам, через которые придётся ради этого пройти.       — Тинки, — он с невозмутимым спокойствием дождался эльфа, — сильнее растопи камин…       — Но, Мастер, температура в библиотеке не должна…       — Заткнись и делай что говорят! — его рука сжала быльце, — принеси чай, и пускай Али принесёт сегодняшнюю почту, крайнюю стопку отчётов. Пошевеливайся!       — Люциус, я могла бы… — кажется, она забыла, что имеет дело с Малфоем, а уж он то найдёт более изворотливый способ, чем просто поругаться. Можно ведь поглумиться над ее любовью к книгам, эльфам…       — Ну уж нет, дорогуша, думать нужно было раньше, а сейчас просто наслаждайся. Ты же получила то, чего хотела? — ласково перебирая выбившиеся пряди шоколадных волос, пропел он.       — Ненавижу тебя, — буркнула она.       — Не сомневаюсь, — нежно огладив щеку и висок.       Они ещё долго так сидели, читая каждый своё. Малфоя раздражало то, что Гермиона время от времени меняла позы и отвлекала от мыслей. Но вслух он так ничего и не сказал, всё-таки благодаря её копошениям не так затекали ноги.       Обед им подали в библиотеку, точнее перекус из бутербродов и овощной нарезки, чая и булочек. И Грейнджер, проигнорировав даже этот скудный рацион, сразу ухватила булочку.       Люциус закипал. Чертовка взяла за цель выбесить его. Что ж? Не отрываясь от страницы, она откусила кусочек и потянулась за кружкой. В этот момент и получила по руке.       — Ты чего? — возмутилась она, подняв непонимающий взгляд на Малфоя.       Но ответ не потребовался. Как только Гермиона включилась в реальность — булочка вернулась на поднос.       — Я попрошу Тинки принести мне бульон. Ты хочешь? — она аккуратно отложила недочитанную книгу и выровнялась, принимая более удобную для еды позу.       — Да, пожалуйста, — в кармане завибрировал мобильник, — здравствуй, Драко. В полном. О, ты проводишь уикенд с Нарси.       Люциус расслабленно улыбнулся, выслушивая рассказ сына и восторженные женские комментарии сбоку, которые обрывками доносились даже до Грейнджер.       Было как-то неправильно оставаться рядом. Ей показалось, что она подсматривает чужое счастье, или даже ворует. Эта искренняя улыбка, от которой на щеке образовалось подобие ямочки, а у глаз появились лучевые морщинки. И этот блеск в небесных радужках… Разговор становился все насыщеннее… Смех и ласкательные сокращения имен…       Гермиона тихонько начала подниматься, чтобы не нарушить момент чужого единения. Нужно было уйти, как только зазвонил телефон, но она сглупила. Она остро ощутила себя лишней… А тут еще и Тинки появился, как назло привлекая внимание Малфоя-старшего.       — Нет, Драко, мы тоже остались дома сегодня, — она застыла с супницей в руках, склонившись над журнальным столиком, пока Люциус продолжал разговор, — Гермиона чувствовала себя несколько плохо накануне. Сейчас уже все в порядке. Хорошо, что Оллред во многом компетентен.       Само упоминание ее имени в этом разговоре выглядело настолько странным… Слышал ли это только Драко? Почему он вообще никак не реагирует на ее присутствие здесь?       После войны он ни разу не проявил к Грейнджер враждебности. Не то чтобы они начали дружить, но встречаясь на судах и в министерских коридорах, всегда здоровались и даже перекидывались парой фраз, хотя чаще по работе или стандартными словами вежливости. Что и говорить, наладить мир после стольких лет вражды не так то просто. Она не держала старых обид, но и не парила в розовых облаках, чтобы уверовать в большое примирение по окончанию войны. Хватит и дипломатического бреда, что пропагандировался Министерством последний год особенно агрессивно.       Она уже направлялась к двери, стараясь не прислушиваться к экспрессивному рассказу приятным женским голосом, как Люциус позвал:       — Ты куда?       — Я… — это несколько застало врасплох на фоне вспыхнувших размышлений и довольно спутанных чувств. Ей не нравилась промелькнувшая ревность, и ощущение себя не в своей тарелке, вопреки здравому смыслу, сеяло обиду. Гермиона ничего не могла с этим поделать, а паузу затягивать дольше нельзя, — я кое-что из бумаг забыла.       — Тинки принесет, — он похлопал по дивану рядом с собой, — мы собирались пообедать, бумаги подождут.       Чего ей стоило взять эмоции под контроль? Не смог бы сказать даже сам черт. Но она вернулась к Малфою, взяла свою супницу, положила ноги поверх его, показательно удобно умостившись.       — Ты прав, я просто не хотела мешать, — без запинки выдержав их немой диалог, — приятного аппетита.       Еще некоторое время Люциус молча с изумлением смотрел на то, как она левитирует книгу, полностью сосредоточившись на магии, как делает первый глоток, как пальчиками переворачивает страницу, ещё не до конца освоив беспалочковую.       — Извини, мне нужно быть внимательнее, — Грейнджер показалось, что даже голоса в трубке смолкли.       И хотя лицо Малфоя оставалось по прежнему спокойным, он продолжал внимательно смотреть на нее. Что ж, она не провалит этот спектакль. «Моргана, дай мне сил! Ты не сдвинешься ни на миллиметр!» мысленно шептала она, глядя на расплывающиеся от нажима окклюменции буквы.       Гермиона отпила из супницы и непринужденно усмехнулась, оторвавшись от книги.       — Все в порядке, Люциус, — комок в горле дрогнул, но книга оставалась на месте, как и маска с обворожительной улыбкой, — всего лишь, не хотела отвлекать тебя от… приватного разговора.       Она вернулась к чтению хотя бы для вида. Мягко помяла ступнями бедро Малфоя, всем видом источая расслабленность, пока на душе скребли кошки, и не понять от чего. Ему не за что было просить прощения, они ведь ничем не обязаны друг другу? Да и не сказал он ничего провокационного…«Происходит больше, чем ты способна признать вслух, но себе-то не ври» упрямо шептал разум. Книгу все же пришлось взять в руку, магия стала нестабильной.       Он ничего не ответил, продолжая слушать рассказ Драко, уже явно касающийся бизнеса. Но и не перестал смотреть в упор, облокотившись на спинку и массируя хрупкую лодыжку.       «Прекрати смотреть. Прекрати… Пожалуйста, Люциус.» Внутри все кипело и хотелось поскорее убраться, сбежать. Абстрагироваться, ей срочно нужен повод отвлечься от этого пронизывающего взгляда. Почему так хочется впиться в эти поджатые губы поцелуем, искусать их в кровь… Супница дрогнула — лучше бы убрать… Напряжение в его руках растет, движения на ее ступне все менее нежные. «О чем ты думаешь, Люциус, пока так умело поддерживаешь рассказ Драко короткими фразами?». Гермиона переворачивает страницу слегка порывисто — горячая ладонь поднимается вверх по голени.       — Я плохо знаком с Майером, но если этот патент тебе необходим, давай я попробую надавить на него через французского консула, — голос Малфоя прозвучал глухо, а пальцы на ее коленке сомкнулись плотнее, — думаешь, он настолько принципиален?       — Драко прав, — стараясь не дать голосу дрогнуть, выдавила Гермиона, опустив книгу, — он бескомпромиссен, но Мила Леманн обладает теми же полномочиями в плане выдачи патентов и гораздо более лояльна к иностранным инвесторам.       — Ты работала с ней? — он проигнорировал бурную реакцию сына.       — Я работала с Демианом, на международном съезде в Гааге, — его радужки потемнели, а взгляд становился все более испепеляющим, — Демиан Майер.       Почему так хочется сжаться в комочек… Откуда вся эта ярость? Разве было в ее словах что-то компрометирующее? Может, не стоило лезть в их разговор, но она же хотела как лучше. Почему все так сложно? Почему она сидит как загипнотизированный кролик? Почему снова теряется в сизом дыме?       — Попробуй обратиться к Леман, — он провел языком по пересохших губам и потянулся за кружкой чая, будто и не играли они в эти гляделки, — ну видишь, в союзе трудоголиков масса преимуществ, — он широко усмехнулся, а затем поцеловал острую коленку и переложил ее ноги на диван, — я ненадолго покину тебя.       На висок опустился еще один еле ощутимый поцелуй, — не забудь выпить зелье.       Но когда она подняла на него глаза, Малфой сразу же аппарировал из библиотеки. «Почему же ты настолько непредсказуем, Люциус?»       Гермиона знала, что они не станут обсуждать этот инцидент также, как и многие другие. Каждый из них приживался к новым чувствам, анализировал и делал выводы. Но и откровенного разговора им не избежать. Она точно не сможет долго находиться в таком подвешенном состоянии.       Вчера напряжение развеялось за обсуждением книг. Оказалось, что Малфой дочитал подаренную ею книгу, еще когда она уснула, и выписал целый список непонятных ему терминов. Грейнджер готова была прыгать от счастья, услышав вопрос о других книгах этого автора.       Эта маленькая победа не просто тешила ее тщеславие, ей не терпелось показать целый мир. Это было бы честным обменом, ведь Люциус открыл для нее так много всего о магии и ее истоках в целом.       Ей нравилось слушать его, наблюдать за тем, как сосредоточенно он работает… Грейнджер определенно нравилось отвлекать его.       Раннее субботнее утро стало кладезем откровений. А звуки музыки продолжали радовать немногочисленных жителей мэнора. Она почувствовала, как кожу опалило гораздо больше чем лучами осеннего солнца. Длинные ресницы дрогнули. У стены стоял Малфой, сложив руки на груди.       Гермиона не стала прятать улыбку. Пробежав взглядом по черному строгому костюму к собранным волосам, не сложно было сделать вывод, что у Люциуса назначена встреча. «Жаль…» пронеслось в голове.       Она опустила смычок и бережно левитировала инструмент в чехол. Ноги устали после длительного поддерживания виолончели, так что Грейнджер лениво вытянула их вперед, склонила голову набок и с широкой улыбкой продолжила наблюдать за стоящим в тени дома мужчиной.       — Доброе утро, — бархатный голос моментально срезонировал в возбужденном теле, как только что отзывалась виолончель на ее движения.       — Спасибо, — почти мурлыкнула Гермиона, — она невероятна.       — Не думал, что виолончели оказывают настолько благотворное влияние на женщин, — ухмыльнулся он.       — За всех говорить не буду, — она уперлась ладонями в лежак позади и по-кошачьи потянулась, — но с одной ты точно угадал.       — Дразнишь?       — Возможно, — янтарные радужки игриво сверкали из-под полуопущенных век, — давно ты здесь?       Он оттолкнулся от стены и подошел вплотную к шезлонгу, переступив через стройные женские ножки и оставив их обладательницу выгибаться прямо перед собой. Чертов халат. Наверное, Люциусу стоило быть скромнее в выборе одежды для этой бестии. Но как же хороша нежная молочная кожа обернута в светлый шелк. Сдалась значит…       — У меня встреча через пятнадцать минут, — глухо прорычал он, глядя на тонкие руки убедительно поднимающиеся по ногам.       — Очень важная, предполагаю, — насмешливо протянула Грейнджер.       — Произошло что-то, о чем я не знаю? — во рту пересохло.       — А ты что-то скрываешь? — изогнув бровь, пропела она и откинулась назад, теперь уже босой ножкой вырисовывая узоры на черной рубашке.       — И не мало, — широко ухмыльнулся он, «вопрос в том, что ты знаешь…» осталось невысказанным, Люциус перехватил лодыжку и опустил к брюкам проводя по твердому бугру, — ты этого хочешь?       — Да, — без сомнений, не жеманничая, — в этом мы с тобой максимально откровенны.       — Даже так, — он резко склонился, перехватив ее за шею, и подтянул к себе, — чего ты хочешь, Гермиона? — низким властным рычанием ворвалось в искусанные за время утренних размышлений губы.       — Заставь меня забыть все на свете, Люциус, — она оставила короткий поцелуй на волевом подбородке и скользнула к скрытой платком шее. Стянув шелковый клочок ткани, нежно коснулась губами рунической вязи, а затем посмотрела прямо в полыхающие глаза, — вытрахай из меня умение думать.       — С превеликим удовольствием, — бросил он, аппарируя в спальню.       Кажется, ленту Грейнджер успела стащить еще в саду. Все происходило настолько быстро, что их губы практически не размыкались. Они стягивали его одежду в четыре руки. Общее нетерпение заводило все больше, движения становились все более дерзкими, хаотичными. Как же развратно она постанывала в поцелуй. Каждая жилка, каждая мышца в мужском теле готова была расплавиться от такого напора. Гермиона так отчаянно прижимала его к себе, что Малфою почудилось что-то определенно неладное, но остановиться он не посмел. Уж он сделает все, чтобы воплотить ее просьбу в жизнь.       Он вдавил ее в постель, не удерживая больше свой вес на руках.       — Так тебе нравится? — хрипло спрашивал он, не отрываясь от грубых ласк, — хочешь принадлежать мне?       — Хочу, — сквозь стон, с вызовом. Пальцы Гермионы запутались в длинных белых прядях, а ноги плотно обхватили поясницу.       — Впусти меня, — четко, повелительно, тоном не терпящим возражений, — опусти щиты, прими меня полностью, — поднявшись на локтях, Малфой уверенно, с нажимом смотрел в тонкий обруч оставшийся от некогда больших медовых радужек.       Жар по всему телу не позволял осмысливать слова до конца. Каждая клеточка полыхала этим огнем еще до появления Люциуса в саду, теперь же этот жар вынуждал подчиняться любым требованиям властного голоса.       Годами выстраивавшиеся щиты окклюменции пали, как и страхи, от которых они берегли. С таким трудом она училась их поднимать, дабы никогда не оказаться под Империо или другими чарами внушения, чтобы сбросить в считанные секунды. Но как можно не доверять голосу, что из раза в раз приводит тебя в рай?       Тонкие губы дрогнули в еле заметной победной усмешке и Малфой с нескрываемым наслаждением заглянул в расширенные зрачки. Теперь она принадлежала ему полностью, каждой крупицей своего сознания, каждый уголок памяти был в его распоряжении, стоит только пожелать, и ему откроется все самое тайное и заветное.       — Легилименс.