Высокомерных преследует месть Божья

— Люцифер, нам пора, — твёрдо произнёс, стоя в дверях, Адмирон Винчесто, облачённый в торжественный наряд. Он смотрел на третьего сына Господина, который, умело сдерживая привычную злость, застёгивал блестящие запонки на рукавах чёрного костюма. — Идём, — спокойно объявил Люцифер, выходя из дома и пряча в руках нервный импульс. Направляясь в Большой Зал, демоны перекинулись несколькими репликами: — Герион сегодня будет присутствовать? — Люцифер, не будь ребёнком... — аккуратно поправил советник отца. — Сегодня второе по значимости событие во всей истории Ада. Герион с самого утра готовится к торжеству. — Действительно, братец, и не появиться на людском сборе... — сквозь зубы проговорил младший демон. — Ты видел отца? — Относительно давно, должен признаться. Он реже теперь покидает свои покои. Последний сын его оставил. — Давно пора, — одобрил Люцифер. — Наедине с тобой невозможно лгать, Винчесто. Он становится мне всё ненавистнее с каждым днём. — Наедине с тобой мне сложно давать советы, — признался Адмирон. — Однако один... Всё же позволь. Приубавь спеси, Люцифер: он зол на тебя за последнюю оплошность. — Мне не в чем каяться. — Ты отдал победу ангелу на задании повышенной важности, — выразительно напомнил советник. — Он не прощает таких ошибок. — Что мне будет прискорбнее смерти, Адмирон? Убивать меня он не намерен, а с другим я давно привык обходиться достаточно терпеливо. — Послушай же, — не выдержал Винчесто, когда они достигли скалы, в которой были высечены сатанинские покои. — Я ожидаю твоего взросления, ожидаю как никто другой в этом месте. Я предчувствую приход новой эры. На тебя многие возлагают надежду... Так не будь неразумен, Люцифер. Терпеливость - самое ценное качество. Иногда без неё живое существо просто не может выжить. — Я прекрасно осведомлён об этом, Адмирон, — махнув рукой, повернулся спиной Люцифер. Отойдя на два шага вглубь пещеры, он добавил: — Ты родился его слугой, однако умрёшь слугой моим. Не надрывайся, не прокладывай между нами тропу ненависти. Я ценю тебя за трезвость ума, но это не значит, что мы можем общаться, как равноправные собратья. Идём.. Мы прибыли к началу. Обстановка Тронного Зала походила в тот день на настоящий бал Сатаны и бесстыдный разгул развращённой фантазии. Все члены высокого общества в высеченных — будто из мрамора — костюмах собрались в этом месте, чтобы поздравить повелителя с новым витком его неограниченной власти. Изумруды, сапфиры, рубины — всё кричало глубокими цветами о важности сего мероприятия. Мелькали красивейшие дьволицы, разливалось густейшее вино, в Зале от пола до потолка носилась морскими бурями истерия перед балом после венчания. А пока необходимо было соблюсти нормы демонического приличия и раскланяться членам коронованной семьи в самые ноги. Люцифер с Адмироном (первый демонстративно не замечал никого из приближённых) набрели на Гериона, заливающегося бархатным смехом над выходками Фарода. — А, день добрый, господа, — смеясь, дружелюбно обернулся демон. — Избавь меня от этой улыбки, — поприветствовал родственника Люцифер. — Ты знаешь, не сегодня, братец. Не тогда, когда члена твоей семьи венчают на престол и когда собрано такое изысканное и приятное общество, — жеманно проговорил Герион, и из-за его плеча показалась сверкающая Тисифона. — И ты здесь… — устало оскалился Люцифер. — И Эриния, и все остальные, — подтвердила демоница. — Ты хотел, чтобы половина дорогой семьи не объявилась здесь сегодня? — искренне удивился властитель Восьмого и обвил крепкой рукой талию сестрицы. Люцифер раздражённо отвернулся. Его начинали порядком доводить их вечные встречи. Накануне он хотел навестить Гериона и спросить некоторые книги из семейной библиотеки, но визит увенчался лишь новым приступом раздражения. Войдя в дом, Люцифер преодолел длинный коридор и без задней мысли распахнул большую дверь спальной комнаты. Он обнаружил Гериона, сидящего за столом с голым торсом и с упоением написывающего какие-то новые поэмы. Это не стало удивлением — брат часто занимал себя подобными вещами. Однако младший демон, окинув взглядом комнату, также обнаружил на большой кровати нежащуюся в объятиях простыней Тисифону, которая была обнажена до неприличного предела. Он с неудовольствием отвёл взгляд и вперил его в Гериона. Тот, в свою очередь, не отрываясь от бумаги, довольно спросил: — Что привело тебя, друг мой? — Поверь, уж точно не желание лицезреть эту картину, — огрызнулся демон. — У тебя имелись работы по теории Равновесия. В комнате стыл запах любви. Развращённой, похотливой, не знающей чувства меры. Герион, полностью пропитанный этой эссенцией, поднялся из-за стола и вальяжно подошёл к шкафу. Демоница в простынях не подала признаков заинтересованности. Лишь тихо промурлыкала что-то, от чего демон улыбнулся пуще прежнего. Источник света выхватил рельеф натруженного тела Гериона. Люцифер взглянул на эту гармонию поющих в ненасытности тел и не почувствовал ничего, кроме отвращения. Он относился к сёстрам с особым чувством брезгливости: скольких ещё мужчин они могут совратить и насытить? Он помнил, как девочки в юном возрасте радовали отца буйством проснувшихся феромонов. Тот не мог нарадоваться, насмехаясь низким голосом, и постоянно повторял, что из всех наследников именно они как нельзя лучше справляются со своей ролью. Он с ранних лет позволял им (или, скорее, наказывал) самостоятельно выбирать мужчин для ночных забав, и со временем интерес к Эринии и Тисифоне только возрастал. И тогда Сатана, держа одну из них на коленях и поглаживая худые юношеские лопатки, без зазрения совести впитывал сладкий опыт малолетних развратниц. И теперь девочки выросли — одни, без матерей, без семьи, совершенно неприкаянные. Души их были сожжены в чёрный пепел — они так и не познали любви настоящей. И поэтому Тисифона рада была видеть Гериона, который восхвалял её порой как музу, был заинтересован по-настоящему и относился с явной и достаточной толикой уважения. В те моменты — всем казалось — она могла заплакать, как маленький ребёнок. Однако Люцифера не могло это умилить. Интеллекта за годы взросления у сестёр так и не прибавилось. А развязность и бесстыдные взгляды только множили своё присутствие. Поэтому стоя здесь сейчас и наблюдая за тем, как Тисифона млеет от неприкрытых касаний старшего брата, Люцифер поклялся себе похоронить родных сестёр в памяти навсегда, начисто игнорируя их навязчивое присутствие. — Он здесь, — прокатился первый шёпот. Плутос с видом торжествующей гордыни появился в Зале. Он свысока (что прежде выглядело менее театрально) взглянул на собравшихся его поздравить, удовлетворённо кивнул их преданности и прошёл ближе к трону. Сатана вот-вот должен был явить своё присутствие на этом празднике тщеславия. Вошедший не изменил своим традициям: тело его всё так же было увешано цепями, глаза — очернены краской. Длинная мантия отличалась смелостью образа от костюмов тех, кто пришёл стать свидетелем его венчания. Плутос нашёл глазами в толпе братьев и сестёр, патетично хлопнул в ладоши и расплылся в ликующей улыбке. Скромности ему в тот день было не занимать. Демон парил на крыльях своего триумфа. Томно отвечал присутствующим еле заметным кивком головы, общался с Герионом, как с равным, и демонстративно не замечал многих обращений. Сейчас он стоял на возвышенности, около трона, и ожидал, пока отец явится на торжество со своей свитой. Тот объявился спустя полчаса после того, как все собрались, и никто не посмел отметить его опоздание вслух. Дьявол, передвигаясь среди толпы грозными шагами, подозвал Адмирона Винчесто и нескольких служек во главе с Рондентом. Толпа притихла, затаившись. Прекратились разговоры. Смех растворился в пространстве, испарилась всякая насмешливость. Все провожали взглядом повелителя, который — многие заметили это сразу — достиг какой-то новой степени демонического просветления, и теперь даже руки его нервно трясло от злости. Эту непроизвольную дрожь никак нельзя было скрыть. Он не стеснялся её, хотя это делало его уязвимее. «Физическая слабость…» - будто кричали его глаза. Тем не менее он был одет в лучший костюм, пошитый мастером, талант которого сложно было оценить в пределах известной миру Вселенной. Как по невидимому сигналу по периметру Зала зажглись мириады зловещих свечей. Он не любил медлить с церемониями. Он вообще теперь ценил время в иной системе счисления — оно стало для него тем злом, властвовать над которым он бы очень хотел… Но судьба однажды распорядилась по велению не его сердца. От резкой смены освещения присутствующий бомонд тихо ахнул в ладони и стал жаться ближе к холодным стенам. Конечно, эти демоны видели ужасающие страсти. Конечно, они испытывали на прочность самых стойких. Но в его присутствии страх неприятными иголками впивался под рёбра, напоминая о том, перед кем они несут службу и какова цена их высокого положения. Сатана, хрипло откашлявшись, опустился на трон, с отвращением и жалостью глядя на сына, который медленно вставал на одно колено перед своим повелителем. Во взгляде отца было столько злобы, что создавалось впечатление, что он не будет его короновать — только долго и мучительно лишать жизни. Под двумя раскалёнными углями Плутос потупил взгляд. Все высокородные демоны прекратили друг к другу жаться, успокоившись тем, что повелитель сейчас нашёл интерес в сыне. Их завистливые желчные взгляды плавили воздух степенью желания царской крови. Все ожидали заветной клятвы. Старые демоны поговаривали, что, раз услышав её шепот, прислужник тьмы победит всякое сущее на свете добро. Адмирон прекрасно знал всю череду сакральных действий – когда-то юный Герион стоял перед ним на коленях, испуганно поглядывая исподлобья вверх. Винчесто помнил их взросление… и едва ли сочувствовал им меньше, чем сочувствовал бы родным детям. Ему до безумия хотелось приостановить руку повелителя. Избавить молодого демона от всех тягот Четвёртого Круга, казнящего нещадно ретивого юношу. Но Сатана поднял руку, сверкнувшую тяжёлым ониксом, — и Адмирон безмолвно покорился: — Я призываю всех демонов явить своё присутствие, дабы ты показал святость вечной клятвы служить тьме и отдать жизнь за дело, начатое твоим отцом… - протекло ядом по всему Залу. Каждый почувствовал, что задыхается от восхищения. Каждый бился в эйфории безумства. И лишь один Герион усмехнулся в толпе, поднимая бокал и убеждая окружающих: — У неё ведь самый паршивый вкус… Он говорил о крови, дрожавшей в серебряном потёртом бокале, который Адмирон смиренно подносил к губам нового правителя. И правитель отпил немного, заставив себя не скривиться, и влажными от крови губами зашептал выученную безупречно клятву. Слова на латыни ускользали от собравшихся, хотя все очень хотели их слышать. Плутос прерывался на мгновение, чтобы отпить ангельскую кровь, и продолжал сорвавшимся голосом под напором отца. Он клялся никогда не поднимать головы к свету. Никогда не вдыхать свежего воздуха, никогда не думать о личном – только о благе верховного Господина, в верности которому он тоже отчаянно клялся. Самолюбие, бывшее у него ну губах ещё час назад, постепенно задыхалось в большом стакане крови, которой Адмирон пытался насытить его клятву. Все задыхались в пароксизме восхищения. И понять его мог один лишь Герион. Плутос договорил, когда послышалось шестикратное: — Anathema sit! «Да будет проклят!» — ликовала толпа. «Да будет проклят!» — бесились на Кругах черти. «Да будет проклят!» — качал головой Герион. «Да будет проклят!» — ревел разноцветный двор. «Да будет проклят!» — шептал Люцифер, щурясь. Плутос, напоённый кровью грешного ангела, поднялся с колена и развернулся к ликующей толпе. По губам струилась красная жидкость. Он, торжествуя, прокричал: — Ita vivam! Per fidem! Per deos! — и поклялся всеми богами, жизнью и честью. Только что венчанный замолк, осматривая лица в толпе ненасытным взглядом. Адмирон подносил к его чёрно-белым прядям тяжёлую корону, которую заблаговременно доставили помощники Рондента. И момент восхождения на престол совершился. Толпа захлебнулась ядовитой слюной, взорвалась беспорядочным криком. Члены семьи одобрительно улыбнулись; Сатана, рассматривая лица приближённых у трона, болезненно сощурил правый глаз, хотя натянутая до белых прожилок кожа костяшек свидетельствовала о стальной решимости казнить каждого, кто пришёл сюда насытить своё сердце развратом. Повелитель поднялся, махнул рукой Винчесто и сквозь зубы проскрипел: — Мне не быть здесь сегодня. Я отбуду через два часа. Адмирон коротко кивнул, и Сатана продолжил: — Собери всех в покоях. Зал прогремел началом пиршества, а дети правящего бал царственно проследовали в сердце всего Ада. Они теперь редко собирались вместе, поэтому чувствовать присутствие всей семьи было несколько непривычно. Плутос спотыкался по пути, и Герион поддерживал его, понимающе кивая: — Мутит, да? Отец уже ожидал их, расчувствовавшихся от близости славы и разгулявшегося тщеславия. Он устало сидел в кресле, когда молодые люди вошли в душное помещение: — Живёте по конурам, оттого и шугаетесь друг друга, — констатировал родитель, наблюдая за тем, с какой опаской, даже неким смятением, обращаются друг с другом братья и сёстры. — И мы рады тебя видеть, — саркастично ответил Герион. — Не нужно. У меня нет никаких сил с тобой пререкаться, — отмахнулся отец. В тот день он не был опечален — в меру зол, порывист, вспыльчив. Как и всегда после коронации, он собрал повзрослевших детей вместе, дабы дать своё напутствие и ознаменовать начало собственного правления. Редко венчанный вызывался один: Сатана считал, что эти слова, прослушанные во второй или третий раз, только лучше раскрывают свою суть. Оттого демоницы сели по обе руки отца, Плутос и Герион — на следующие стулья, и только Люцифер остался стоять, по-взрослому заинтересованно глядя на хозяина. — Я не раз говорил тебе, что то, что ты получаешь вместе с Кругом - полностью твоя забота, и я никогда в жизни не стану слушать твоё недовольное вякание о проделках непослушных чертей, — обратился Сатана к Плутосу. — Я знаю: ты захочешь, смертельно уставший от этого злосчастного места, чтобы я казнил нескольких демонов, но я, скорее, умру, чем сделаю это. На Круге ты можешь изгаляться, как пожелает твоя душа: ты можешь даже умереть в муках, и мне не будет до этого никакого дела. Но я не стану даже слушать твоё завывание, если тебе станет тяжело. А тяжело станет, уж поверь… — Отец со вспыхнувшей злобой посмотрел на бледного Плутоса: — Дери тебя черти, что с тобой?! — Кровь, — спокойно пояснил Герион. — Ангельская кровь. Она вызывает в организме не самые приятные процессы. Кто вообще придумал такой ритуал? — с брезгливостью спросил демон. — Асмодей, — послужило простодушным ответом. — А-а, — понимающе усмехнулся сын. — Старый развратник.... Плутос тем временем попытался отдышаться и нагнулся, прислонившись лбом к поверхности стола — так ему заметно полегчало. Тисифона сочувственно погладила его у основания крыла, и донеслось измученное: — Почему вообще кровь ангельская? — Говорят, Шепфа отдаёт нам на съедение какого-нибудь провинившегося ангелка, — оскалилась Эриния, перекладывая ногу на ногу и обнажая и без того открытое бедро. — Мы пьём её, и смешение двух несовместимых компонентов клеймит тело демона необратимым проклятьем. — Прекрати, — толкнул Сатана Плутоса, и тот выпрямился, запрокинув голова назад, тяжело задыхаясь. — Никто здесь так не страдал. — У всех разные реакции, — возразил Герион. — Молчи, — приказал отец. — Я хочу услышать внятный ответ, Плутос. — Я понял. Я всё понял. И слова не скажу… — он откашлялся. — И не пискну… — Славно, — заключил собеседник.— Иначе отправишься ко всем почившим братьям. Они ещё поговорили о своих поделённых обязанностях, когда Люцифер подал голос, перебив лепет сестрицы: — Ты не можешь унять дрожи в руках. — Не могу, — согласился Сатана, обрадованный скорой перебранкой. — Почему? — Наверное, потому, что у меня никчёмнейшие на свете дети, которые не принесли мне ни одной положительной эмоции за всю жизнь, — с демоническим наслаждением протянул отец. — Оттого моё тело страдает, и ничто не может меня обрадовать. — Или ты слишком стар для того, чтобы радовать себя самостоятельно, — прищурился Люцифер, грозно уперевшись руками в стол. — Ошибаешься, сын... — ещё больше повеселел собеседник. — Я слишком молод для той вечности, которая отведена мне для правления. Кстати, позвольте узнать, — спохватился демон: — где беснуется ваш младший брат? — Никто бы не хотел быть в курсе его помыслов, — Тисифона скривилась. — Я бы предпочёл не видеть его вечность, — подтвердил Герион. — Мне неприятно даже то, что мы носим с ним одну и ту же кровь, — выдавил из себя демон болезненного вида. Сатана засмеялся, улыбнувшись довольно жутко: — Я всегда знал, что он вырастет достойным управленцем гневливых. А вы, слабоумные, так и не выучились понимать то место, где родились. Впрочем, он был готов занять своё место раньше всех вас… Его матерью, я помню, была Ламия. — Сумасшедшая Ламия?! — вскричала Эриния. — Тебе и не снились её ласки, — мечтательно проговорил отец. — Что она умела творить! После её смерти подобного я не встречал. — Теперь я вижу, что он не мог родиться другим, — Герион посмотрел на Плутоса и усмехнулся. — Из таких союзов всегда рождаются демоны что надо, — ответил отец. — Хотя этого сына я ненавижу пуще всех вас. Он глуп и неразумен. — А ещё опрометчив и недальновиден. — И позорит всю семью отсутствием манер... — закивала Эриния. — Вы все позорите мою семью, не обольщайтесь, — выплюнул отец. — Я должен сейчас отбыть. И только попробуйте… — он зашипел угрожающе тихо: — по-свински себя вести. С каждого шкуру спущу, если снова будете здесь беситься. Он вдруг с задорной ненавистью посмотрел на Люцифера, с которым прежде они обменялись лишь парой любезных реплик, и, смакуя, объявил: — Поздравляю с жестом моего доверия, Плутос. Весь Ад теперь смотрит на тебя иначе… наконец-то снизу вверх. И едва ли не в святом ужасе. Отец тотчас удалился. А Герион, весело ударив по столу, прокричал: — Вечер должен пройти на славу! Позже молодые люди вернулись в Зал, где искушённые демоны предавались всем разновидностям сумасшедших увеселений. Их окликнул Винчесто, поздравил едва стоящего на ногах Плутоса и распрощался: — Я буду вынужден вас покинуть. — Останься, — возразил Люцифер. — Мне не с кем будет говорить. — Не могу, уж прости. Такого рода занятия не в моих летах… Завтра я буду не в состоянии выполнять те тонны работы, которые взваливает на меня твой отец, — он похлопал демона по плечу и раскрыл красивые крылья, поднявшись вверх. — Я поражаюсь его нежеланию отдыха, — задумчиво проговорил Герион Люциферу, провожая советника взглядом. — Отвлекись сам. Я вижу, как ты зол. Все остальные разбрелись по дальним углам греховного храма, и младший ответил: — Мне нужно подумать. Не ищи меня с пару недель. — Ты снова намерен тренироваться. Не выживешь, — старший указал рукой в область сердца. — Оно на последних издыханиях позволяет тебе жить. — С пару недель, Герион. Хотя бы из личного ко мне уважения. С момента зачётного задания Люцифера и Дино минуло долгих полгода. За это время у первого стопка прочитанных книг выросла в три, а то и в четыре раза. Он хранил их в специально отведённом помещении, куда всякий раз отбрасывал источник знания, стоило ему прорваться к новому витку силы. Книги обогащали интеллект, давали новые наставления к совершенству. Вместе с тем росла и сила. Он приобретал её безмолвно, спокойно — за исключением тех моментов, когда бессильный крик вырывался из его измождённой груди в последние минуты тренировки. Люди часто, достигая определённого уровня знания или умения, возносят себя на Олимп мастерства. Но те же, кто рыщет совершенства бесконечно, становятся истинно вели́ки. Люцифер рос в этом убеждении и никогда не останавливался в моменты, когда бы земное существо уже засверкало искрами тщеславия. Самолюбие демона было бескрайне, но оно проявлялось в другом — в отношении к ближнему, в семейных распрях. Он никогда не ставил перед собой целей. Ему необходимо было больше, больше, чем было вчера, больше, чем будет завтра. А если цели и появлялись на его пути — оказывались сломленными в считанные недели и дни. Он не останавливался даже в те моменты, когда Винчесто выслушивал речи Сатаны, которые убеждали его, что в возрасте Люцифера ни один из сыновей не был так силён. Судьба хлестала по щекам, вырывала землю из-под ног, лила на кожу кипящее масло… Значит, готовила к чему-то большему? В вечер коронации он остервенело пил — так, что даже Герион в недоумении разводил руками. Ему хотелось на считанные, но драгоценные часы забыться, убедить мир в том, что его не существует, что ни венчания не случилось, ни случилось и торжествующей улыбки брата. Люцифер спал в ту ночь в объятиях двух дочерей какого-то прославленного приближённого, и это было красиво. Мужчина отдыхал после злых своих увеселений, и его кожу, расчерченную разными этюдами, обдувало лёгким дыханием двух нежных демониц. В спальне было темно, темно по-недоброму, не так, как бывает уютно в спальнях молодых пар. Его точёное тело было прикрыто дорогой тканью и, кажется, чем-то наподобие шкуры. Две юные груди прильнули к его силе без сомнения — она слишком сильно манила; девицы не могли не последовать соблазну. Но лёгкие дыхания и нежная кожа не могли усмирить бодрствующей даже во сне мысли, что всё это случилось по ошибке, по той ошибке, которая не сулила ему физического покоя ещё долгие годы. Он видел смысл, он знал свой смысл — в интеллекте он превосходил многих. Но тихое отчаяние что-то жутко и убеждающе шептало внутреннему зверю, и поутру демоницы были выдворены холодно, грубо, ещё до рассвета. Ему действительно нужно было подумать. Пару недель… Хотя бы из личного к себе уважения.

***

— Вторая лучшая работа из работ всех непризнанных, — довольно проговорил Геральд, протягивая девушке пергамент с заветной подведённой оценкой. — Молодец, Вики. Бумага оказалась тотчас аккуратно сложенной в нежной женской руке. Непризнанная засияла на мгновение, моментально спрятав своё довольство где-то глубоко под рёбрами. Радоваться в открытую теперь было нельзя. Самолюбие не поощрялось. Поэтому благодарностью, как правило, служили едва заметная улыбка и быстрый кивок головы: — Спасибо, профессор! — громче обычного произнесла Вики и быстро направилась к двери кабинета. — Не по дням, а по часам… — донеслось негромкое до её слуха. Прошло полгода. Этот результат, зафиксированный на пергаменте, был абсолютно заслужен и на зависть остальным до боли правдив. Девушка несла его в руке, грациозно сложив крылья за спиной. Больше они не колыхались беспорядочно, донимая хозяйку своей неоперённостью. Они были сложены в красивую геометрическую фигуру, и старшие ангелы теперь редко отмечали у девушки признаки землерождённого существа. День не был окончен — напротив, он только начинался. После зачёта курсовой грозной тенью нависала практика дара, потом планировались тренировка и вечернее чтение, которое обычно растягивалось на несколько ночных часов. Девушке невольно начинало казаться, что кто-то наверху выделил для неё в сутках дополнительное время. Это ощущение благодарности поселилось в ней и не покидало её ещё несколько лет. Успехи действительно заслуживали большого внимания. Дино не мог нарадоваться её улыбкам. Их отношения становились серьёзнее, встречи — всё слаще, но это никоим образом не мешало совершенствованию обоих. Ангел знал, когда стоит остановиться, когда стоит мягко подтолкнуть к ночной тишине учебных процессов. Зависть окружающих оттого росла непомерно — жаль только, что никто из них не знал, каким трудом обычно добываются золотые песчинки славы. Все свыклись с единством их душ, это стало обыденностью даже для тех, кто втайне мечтал быть с Дино. Это стало обыденностью для всех, но не для них двоих. Вики знала, что с каждым днём ангел любит её только сильнее. И это было истиной, и девушка сама растила это чувство, ощущая его только ниже на глубине собственной души. Он учил её тому, что могло знать только существо, обладающее исключительным интересом к познанию. Он рассказывал такие вещи, что Вики порой уходила молча — обдумать сказанное, и он не останавливал её, щедро разделяя собственные познания с тем, кто являлся большим их ценителем. Девушка мало чему учила ангела — порой только освежала давние знания, но она служила ему источником силы и жизни, а это ценилось куда более отчаянно. И даже если она была слабостью, Дино бы ввек не отказался от этого недуга, сколь губителен он бы ни был. Он оградил её от всех небесных тягот, дал абсолютную гармонию и готов был обнажить меч при любом колыхании её душевного спокойствия. В его руках Вики чувствовала себя безмятежно в совершенной мере. И каждый раз, уловив недобрый взгляд в её сторону, Дино мужественно закрывал её плечом, не давая возлюбленной понять, что кто-то думает о ней недоброжелательно. Комнаты Фенцио и его сына располагались на самом верху высокой башни, и лунное свечение как нигде в другом месте было ярким и согревающим. Старшему ангелу доводилось покидать свой дом и сына довольно часто — кто бы только мог знать, где он проводит эти одинокие ночи? Постель в комнате Дино всегда была устлана белоснежным бельём, на кровати было много подушек, и в этом тепле Дино и Вики засыпали каждую ночь, когда только представлялась возможность. В их спальне по ночам царила такая гармония, что невольный наблюдатель, пусть даже самый незлобивый, зашёлся бы приступом откровенной зависти. Говоря кратко, всё было хорошо, и Земля уже давно не казалась желанной обителью её души… Но Судьба, как известно, может без всякого предупреждения оставить поцелуй раскалённого железа под самым сердцем. И тогда живая душа стонет и кричит в пароксизме отчаяния, как предстояло кричать и бедной Вики. Тогда стыл тихий вечер. И прохлада не ласкала кожу — напротив, заставляла зябко, неуютно ёжиться. Сгущались сумерки, зажигая звёзды на небосводе в только им известной сакральной очерёдности. Вдалеке послышались приглушённые голоса — это двое влюблённых провожали ещё один прожитый день, увитый вдохновением присутствия друг друга. В такое время они были особенно счастливы. Всегда звучали мысли о будущем, совместных планах, в подсознании Вики, уж будет она честна, даже стали закрадываться мысли о будущей семье. И пусть они были слишком для этого молоды — за мечты, она знала, не осудит даже самый строгий из небесного совета старейшин. Девушка едва могла идти без помощи Дино — уж слишком много сил отнимал искренний, громкий, неприкрытый смех. Ангел скромно улыбался этому переливу звуков и прижимал возлюбленную всё ближе. Мужчина вглядывался в горизонт и находил лишь молчаливое отражение собственной радости. — Я так счастлив с тобой, здесь. Я привык всё своё время проводить один, но появилась ты - и от одиночества не осталось и следа. Ты помогла мне искупить зло… Зло, причинённое ангелу много лет назад. — Ты же знаешь, насколько это взаимно… Знаешь, и тебе это нравится, Дино. Недавно ты рассказывал про дракона, которого родители подарили тебе в детстве… Твой первый дракон. Я испытывала ту же радость, когда мне подарили кошку! В детстве, ещё на Земле… Ты разбудил во мне такую ностальгию. — Бэтси… — с особой любовью проговорил ангел, припоминая в памяти восторженное лицо девочки. — Бэтси… — зачарованно повторила Вики. — У неё были огромные глаза. И донельзя забавный хвост, — всё так же громко расхохоталась девушка в объятиях мужчины. Вдруг её лицо изменилось, и она с умилённым недоумением на него взглянула: — Разве мы говорили об этом прежде, Дино? Его глаза вдруг остановились на одной-единственной точке в пространстве, будто зрачки его никогда не имели способности двигаться. Девушка почувствовала, как начала твердеть обнимавшая её рука. — Дино?.. — не понимая, окликнула Вики и приблизилась к его лицу. Оно же вдруг вспыхнуло испугом, хотя у ангела по-прежнему оставался омертвевший взгляд. — Милый, что с тобой? Ответь. — Вики, я любил тебя, сколько могу себя помнить. Злое предчувствие притянуло лёгкие вниз, позволив лишь одному хриплому выдоху вырваться из груди девушки. Она медленно сделала шаг назад, теперь уже испуганно вглядываясь в его побелевшее лицо. Вики отогнала от себя пронзившую насквозь догадку. — Мне никогда не искупить этот грех. Поверь, я хотел только лучшего… Спасти тебе жизнь, позволить жить дальше... Я должен был вывернуть этот чёртов руль правильно. Бешено заколотилось сердце, и слух отняло его оглушительное биение. У Вики подкосились ноги, но она сумела удержаться на двух взмахах крыла. Дино упал на колени, мучительно прикрывая глаза руками. И всё говоря, говоря, говоря… Она не могла, не хотела это слышать — всё, что он говорил, срываясь на крик, затихая, отчаянно шепча. А он всё сокрушался о судьбоносных перипетиях, сбивчиво говорил о вещих снах Сэми, о несправедливости мира и клял себя самыми жестокими словами. — …это случилось в день, когда тебе исполнилось семь. Злосчастное задание, то задание, я впервые тебя увидел… — срывалось с оробевших губ стоящего на коленях. — …помню, помню абсолютно всё, — ангел начинал задыхаться. — Каждую твою победу, каждый твой шаг, день, улыбку. Я не мог поступить иначе… Я хотел спасти тебя от смерти. Нельзя было вмешиваться в твою судьбу… На Вики было больно смотреть. Она не плакала, не задыхалась, только внимательно слушала, чувствуя, как больно немеют руки, за ними — ноги, а потом и вовсе отмирает минуту назад бившееся сердце. Ангел ещё что-то быстро говорил про Сэми, но она уже не могла слышать ничего, кроме ненавистного кровяного шума. До слуха Дино донеслось загробное: — О, ну что же ты наделал… Ты же меня жизни лишил. Всех моих близких. Вики, пронзённая кинжалами предательства, тотчас взмыла вверх на закостеневших крыльях. И не было, казалось, в этой сцене ничего весёлого, за исключением улыбки Люцифера, который впоследствии прознал о случившейся трагедии: — Ты была готова к злодеяниям! — расхохотался демон в лицо осведомителя. — Посмотрим, чем обернётся эта наивная вера в добро... Чего и следовало ожидать - твой огонь всполохнул, Вики, — злым шёпотом договорил позабавленный демон в едкую темноту ночи.