nasty boy

макияж наспех, дешёвый парфюм, тянущий нотами йода. «он женоподобен и скверен, отдаёт себя слишком много, от того затухнет раньше, чем успеет чего-то добиться». голосовые связки натянуты, тени сыпятся с век и дрожат на ресницах, по плечам скользит платье, по чьим-то точёным бёдрам — тоже. он ведь знает, всегда ощущает практически кожей: дело в песнях, и с песнями спят — разве он здесь кому-нибудь нужен? но неважно: мир блёкл, угрюм, абсолютно скушен, и раз чтобы окрасить его, нужно двадцать минут и бутылка чего-то покрепче, у него их в запасе так много, что скрашен теперь каждый вечер. он рождён был терять, да и все мы, наверное, тоже. в двадцать три-двадцать пять разлагаться не ново, похоже (может, это и грустно отчасти). «поэтам и музам лишь в радость жить для секса, наркотиков, гримом закрасить сплошную усталость. они счастливы, якобы, больше, чем многие могут позволить» он не чувствует боли, абсолютно не чувствует боли.