Куклы вампира

Снег, попадая под свет уличных фонарей, казался золотистым. Он летел на землю, блестя и сверкая, словно конфетти. Стоило отвернуться от фонаря, как взгляду представала каменная улица, широкая и молчаливая. Дома, построенные в начале прошлого века, дремали под снежным покровом, но в некоторых окнах ещё горел свет. Слева, чуть поодаль, за железной изгородью, виднелось старое, всеми забытое кладбище. Оно было основано очень давно — ни на одной могильной плите нельзя было найти портрет усопшего. Даже даты рождения и смерти практически не читались. Задворки Ленинграда. Место жутковатое и безлюдное, которое в конце восьмидесятых годов казалось одним из тех мест, в которое лучше не попадать не только ночью, но и вечером. Какого чёрта, спрашивается, здесь вдруг появился ребёнок? Мальчику было лет десять. Он, почёсывая лоб под меховой шапкой, брёл со стороны кладбища, размахивая портфелем. Ближайшая школа находилась в десяти минутах езды на автобусе. Как же школьник оказался в столь гиблом месте, когда на часах была уже половина десятого? — Мальчик! Мальчик, постой! Школьник остановился и обернулся. Мягкий голос не показался ему угрожающим, поэтому он совсем не испугался. Ребёнок был так погружён в собственные мысли, что даже не заметил, откуда в тихом и мёртвом месте взялся кто-то ещё. — Ты почему в такое время один ходишь? Да ещё и здесь, — с улыбкой спросила женщина лет тридцати пяти. Мальчишке она сразу понравилась. Добрая и приветливая, с лучистыми серыми глазами и каштановыми волосами, скрытыми чёрной шалью, в широкой лисьей шубе и коричневых сапогах. — Я к бабушке иду… — ответил школьник и потёр нос рукавом куртки. — Давай я тебя подвезу? Тут очень небезопасно, — в голосе женщины звучала озабоченность. — Да мне немного осталось, — смутившись, ответил ребёнок.  — Ничего. Прокатишься, — незнакомка приподняла руку и улыбнулась ещё шире. — Так я буду спокойна, что ты удачно добрался до своей бабушки. — Ну… хорошо, — сконфуженно улыбнулся мальчик и, подойдя к женщине, взял её за руку. Он начал заболевать и ощущал усталость, отказываться от шанса погреться и проехаться в автомобиле совершенно не хотелось. К тому же, милая тётенька напоминала добрую волшебницу из какого-нибудь детского фильма. — Замёрз? — спросила незнакомка. — Ага… Кажись, простыл немного… Накатался на горке, — шмыгнув носом, ответил мальчик. Впереди были выходные, и он надеялся, что за время нахождения у бабушки, выздоровеет. Бабушка — золото. Намного добрее матери и отца, которых он, конечно, тоже любил, но бабулю больше. А какие пироги с яблоками она пекла! А блинчики… Думая обо всём этом, школьник ощутил, как поскуливает желудок. Грязный белый «Москвич» стоял поодаль, рядом с мусорными баками. Женщина открыла дверцу, приглашая своего юного спутника занять заднее пассажирское сидение. Тот радостно плюхнулся на него.  — В салоне отогреешься, — сказала женщина и как-то странно улыбнулась. Захлопнув дверцу, она воровато огляделась и обошла автомобиль, чтобы сесть за руль и увезти ребёнка в чёрно-синюю мглу ленинградского зимнего вечера. С одной стороны, Маринин ощущал себя ссыльным. Когда, после нашумевшего дела Градова его турнули из прокуратуры, а после, ценя умственные способности и опыт лучшего московского следака, перевели в Ленинград, он таким и стал. Ссыльным. Правда, раньше ссылали в Сибирь или на Кавказ… Поэтому особо жаловаться на жизнь Игорю не хотелось — могло быть хуже. Вот только сырость и мрачность питерской погоды иногда вселяла неприятную меланхолию. Потихоньку обживаясь в квартире с окнами, зачарованно глядящими на Неву, Маринин испытывал смешанные чувства. Ленинград невероятно красив и поэтичен. Пусть следователь был далёк от поэзии и, вообще, не причислял себя к романтикам, он чутко чувствовал атмосферу гордой, красивой и болезненной северной столицы. Она нравилась ему, вместе с тем, всю жизнь проживший в Москве, Маринин чувствовал себя немного неуютно. Ленинград был пропитан томной меланхолией и был погружён в мистический флёр, в то время как Москва была яркой, шумной и весёлой. В ленинградской прокуратуре Игоря приняли очень хорошо. Ему всячески пытались угодить, им искренне восхищались. Все знали, что с приходом Маринина преступность в Ленинграде снизится, а показатели эффективности городской следственной системы возрастут. Квартира, в которую заселились Маринин, Рихбер и Чаппи, была большой, представляющей историческую ценность, но требовала ремонта. Когда-то здесь была коммуналка, и этим было всё сказано. Высокие потолки, широкие двери, ободранные обои в коридоре, потрескавшееся напольное покрытие на кухне — да, квартира была старенькой, зато огромной, и находилась в центре Ленинграда. Рихбер был в шоке от состояния жилища, а Маринин, будучи неприхотливым в быту, не ощутил неудобств. Он планировал продать свою квартиру и квартиру деда в Москве, и на эти деньги выкупить эту жилплощадь, а затем сделать в ней ремонт. В общем, Маринин потихоньку обживался на новом месте. И когда неожиданный звонок вырвал его из постели, Игорь испытал радость. Звонили из прокуратуры — у него появилось первое дело. Пенсионер Евгений Литвинов, выбрасывая мусор, заметил странный большой пакет, и заглянул внутрь. Увиденное чуть ли не вогнало его в состояние комы. «Даже на фронте такого не видел!» — говорил он чуть позже оперативникам. В пакете лежало обнажённое расчленённое тело мальчика лет девяти-десяти. Голова, ноги и руки были отделены от туловища. Маринин велел оперативнику Шарову разогнать зевак. Территория мусорных баков была огорожена, на месте обнаружения трупа велись работы. Игорь рассматривал изувеченного ребёнка и думал, что тот ужасно похож на сломанную куклу. — Укус… — сказал он, замечая на шее след от зубов. Две кровавые точки выглядели так, словно кто-то впился в нежную кожу и клыками прокусил её до крови. Маринин впервые видел подобное. Перевернув руки мальчика, он также заметил порезы на запястьях. Получалось, что кто-то убил ребёнка, возможно, испил его кровь, зачем-то пустил кровь из вен на запястьях, а потом расчленил тело. О последовательности этих действий, конечно, говорить было пока рано, все выводы только после вскрытия. Тем не менее, увиденное поражало своей непонятной жестокостью. — Дело рук психопата? — не столько спросил, сколько утвердил сидящий рядом на корточках криминалист-эксперт Ушаков. Он внимательно изучал кожные покровы убитого, собирая мельчайшие частицы. — Чёрт его знает… — пробормотал Маринин. За спиной послышался вопль. Какая-то женщина, увидев растерзанное тело, рухнула в обморок. Среди столпившихся началась паника. Игорь нахмурился и подумал, что скоро здесь будут журналисты. И это чудовищное убийство до смерти перепугает весь Ленинград.