Пятна

      Возможно, если бы не работа над очередной замудрённой машиной, Пину не приходилось бы столь часто наведываться в дом Лосяша, чтобы почерпнуть знаний и освежить в памяти старые, ведь ещё совсем недавно ему приходилось разрабатывать новые механизмы орошения молодых посевов Копатыча: инженер готов был на стенку лезть от количества бесконечных просьб и тонн овощей, и бочек мёда, оставленных у подножия мастерской.       Умом он понимал, воздушный способ менее энергозатратен. Пин даже невольно усмехнулся, представив бедного Копатыча, с утра до ночи занимающегося этим вручную, однако быстро подавил усмешку, ведь смеяться над подобным глупо и неправильно. По крайней мере так считал он, Пин, человек-принцип и господин порядочность, предпочитающий держать свои эмоции и прочие скелеты при себе.       Он знал — окружающие его люди, с которыми он знаком большую часть своей сознательной жизни, часто не могли угадать, что у него на уме: бывало так, что Пин пропадал в мастерской днями, а порой и неделями, после получая индивидуальный курс нотаций от Совуньи о том, насколько вреден подобный образ жизни.       Впрочем, Пин уже привык к существованию на абсолютно другой волне, отличной от остальных, которым никак не удавалось понять его: иногда, прогуливаясь прохладными вечерами по берегу моря, он ощущал себя потерянным подростком, обременённым собственными мыслями. Что-что, а думать он любил — хотя предпочёл бы не думать вообще. Утром же, наблюдая за резвыми играми Кроша, Ёжика (и, изредка, даже Бараша), он невольно желал оказаться на их месте: ощутить себя беззаботным и по-настоящему свободным.       В какой-то степени инженер завидовал удивительно крепкой дружбе между этими двумя — их невероятная химия рождала в его сердце какое-то приятное, душевное тепло. Крош и Ёжик, абсолютно разные по своей натуре, идеально взаимодействуя и дополняя друг друга, помогают себе разобраться в тех вопросах, ответы на которые не мог найти Пин, пребывая в своём одиночестве.       Ему однозначно нужен был такой же человек.       Но на данный момент кто-то должен был безустанно ворчать после бессонной ночи, проведённой под порывами вдохновения, кто-то должен был опускать мечтателей на землю своими пессимистичными утверждениями, и уж кто-то должен был нести бремя отчуждённого творца. И каждый раз, лёжа вечером под одеялом, его удивляла одна лишь мысль, что его принимают и таким: тот же Крош прибежит с новой ссадиной на коленке и проболтает ещё несколько часов о своих абсолютно бредовых изобретениях, которые Пин никогда не согласился бы сделать хотя бы потому, что они были неосуществимы физически; возможно тихим и пасмурным осенним днём к нему заглянет Карыч или Бараш, чтобы рассказать о своих переживаниях или уйти в свои бесконечные философствования о смыслах тех или иных поступков. Они ведь знали, что он их поймёт, что он их выслушает. Вот только Пина понять никто так и не стремился.       Хотя сейчас мысли не имели над ним сильной власти — он вчитывался в один из новейших сборников, которые недавно прислали Лосяшу (последний держал связи со многими научными издательствами), поэтому как только доносилась весточка о новой книжонке, Пин сразу же наведывался к нему.       Пока тот сидел за книжками, Лосяш то и дело метался из одного конца комнаты в другую: если в первые дни, когда приходил Пин, он старался особо не подавать признаков жизни, то спустя месяц уже не пытался быть тихоней, и Пину даже не мешало это: наоборот, он видел в глазах Лосяша увлечённость и азарт, ту страсть к делу, когда он, бросаясь блокнотами и справочниками во все стороны, искал ответ на один единственный вопрос и произносил любимую фразочку своим изредка срывающимся на высоких нотах голосом, наконец найдя его.        Однако периодически, находясь в одной комнате на протяжении нескольких часов, их общение было не самым разнообразным — лишь иногда, нарушая тишину, Лосяш бормотал что-то вроде «передайте чайник, любезный», или «если Вы не против, я открою окно».       Да и что за странная манера общения на «вы»? Не то что бы это раздражало Пина, скорее немного напрягало, да и в целом он считал Лосяша немного странным. Он напоминал тот тип людей, которые, несмотря на все свои убеждения, в любой момент могут выкинуть что-то совершенно неожиданное, а вот неожиданности Пин не любил. Он вообще не любил, когда ситуация выходит из-под контроля.       — Я давно хотел спросить… — немного хрипловатый от долгого молчания голос Лосяша эхом пронёсся по комнате, но звучал он не совсем уверенно, — почему Вы остаётесь у меня, а не забираете книги с собой?       Пин поднял глаза на Лосяша и как-то странно посмотрел на него: он не хотел напрягать его своим холодным и безразличным взглядом, но за прошедшие два дня он так вымотался, что сил не было даже на улыбку.       Он немного помолчал, прежде чем ответить, потому что и сам до конца не знал в чём причина: мастерская и его собственный дом казались ему чем-то вроде хранителей его одиночества, присутствия которого он не ощущал в компании Лосяша — даже несмотря на то, что они практически не разговаривали друг с другом. Вся эта обстановка, царящая в «логове» учёного, была ему так далека, но в то же время заставляла забыть о своих проблемах хотя бы на часик-лишний и запить переживания чашкой чая, которую его приятель уже заранее заваривал перед приходом, ведь Пин часто приходил в одно и то же время.       Он любил постоянство.       — С последнего визита Биби мне стало немного не по себе, — он украдкой посмотрел на книгу, перелистнув страницу огрубевшими от работы пальцами, но затем снова перевёл взгляд на собеседника. На этот раз он оглядел Лосяша более внимательно — почему-то учёному невероятно нравилось носить различного вида бадлоны, возможно, потому что они сочетались с его белоснежным, немного испачканным упавшими крошками от бутербродов, халатом.       Тот факт, что во время работы он ходил по своему дому в халате, делал его для незнакомых людей каким-то чудиком, однако это были уже замашки Лосяша — он надевал его тогда, когда погружался в очередную научно-исследовательскую работу. Он чувствовал себя значимым и способным на многие свершения, видя, как халат, словно плащ, развивается позади него, ну и в конце концов, разве это не выглядело круто?       В принципе, больше ничего выделяющегося в его внешности и не было, разве что немного взъерошенные с рыжеватым отблеском волосы — торчащие петухи из его причёски и правда делали из него сумасшедшего учёного.       Пин понял, что приемлемый лимит молчания истекал, и продолжил:       — Чувствовать себя немного одиноко, вот и всё.       Лосяш понимающе кивнул головой в ответ, и снова углубился в свои расчёты.       — Но если я как-то напрягать тебя, скажи мне об этом.       Чем больше книг читал Пин, тем лучше становилось его произношение — он уже не делал так много ошибок в склонениях существительных и прочем, и иногда ему даже удавалось произнести парочку предложений подряд с еле-заметным акцентом.       — Нет, друг мой, вы нисколько мне не мешаете.        Остаток вечера они провели как обычно, в молчании.       Как только дверь за Пином захлопнулась, Лосяш встал и немного походил по комнате, задумавшись. Он уже начал привыкать к обществу инженера и рано или поздно хотел предложить помощь в работе, или даже заняться вместе общим, каким-нибудь глобальным исследованием. Вообще его давно тянуло наладить с Пином более близкое общение, вот только последний никогда не производил впечатление разговорчивого человека. Лосяш всегда видел в нём одиночку, поэтому никак не решался завести разговор. Но в глубине души он ощущал, что у Пина найдётся свой взгляд на те вещи, о которых он любил рассуждать, возможно даже слишком дерзкий и абсолютно противоположный. Но именно это и порождало у него ещё больший интерес и любопытство. Пина, как и его, периодически мотало туда-сюда, из крайности в крайность, однако было ещё что-то, объединяющее их, но Лосяш пока не осознал, что именно.       Учёный легонько коснулся корешка книги, которую сегодня читал Пин — на его пальцах остались сероватые отпечатки какой-то субстанции.        Одну вещь он осознавал точно — если ему доведётся работать с Пином, халат нужно будет менять в несколько раз чаще.