Надо было выбирать храмовников

      Когда Каллен нашёл Нерию, на улице уже смеркалось. Сначала он и не думал её искать, потому что она сказала, что хочет побыть одна. Каллен тоже часто хотел побыть один, но не мог себе этого позволить, поэтому отнёсся к её желанию с пониманием. Но она ушла, когда ещё не рассвело, и не появилась ни на обеде, ни на ужине. Каллен сидел в столовой и чувствовал, что чего-то не хватает. За прошедшие месяцы он привык, что Сурана постоянно мельтешит перед глазами, отпускает колкие замечания, дразнит его на пару со своим малолетним приятелем. Тот, кстати, тоже сидел в столовой и так же, как и Каллен, озирался по сторонам, явно озадаченный вопросом, куда делась его подруга, и собирается ли она вернуться. Айрис сидела рядом с ним и невозмутимо листала книгу. Она точно знала, куда подевалась Сурана, но к ней Каллен подходить не хотел, потому что был уверен, что целительница сразу поймёт, что он принял лириум. Как минимум, по виноватому взгляду.       Нерия сидела на узком выступе чуть ниже уровня крепостной стены, свесив ноги, и смотрела на замёрзшую речку, уходящую за заснеженную сопку. Каллен спрыгнул к Нерии, и она покосилась на него через плечо. – Как ты меня… а, ну да.       Филактерия в руке Каллена мерцала алыми всполохами. Кровь внутри нагрелась и пульсировала, будто знала, что её хозяйка совсем рядом, и рвалась к ней из зачарованного сосуда. Каллен опустился на каменный уступ рядом с Сураной. – Выглядишь лучше, чем ночью. – Заглянула к Айрис по дороге. Правда, в качестве платы за лечение, пришлось честно рассказать, каким образом я отбила половину лица. Так что готовься к нотации. Про лириум я тоже сказала. – Она бы всё равно узнала. – Храмовник, не делай так больше, – сказала она и села вполоборота, поджав ногу, – даже если меня у тебя на глазах будут убивать, не пей эту дрянь. – Тебе-то от этого какая выгода? – Какой ты меркантильный, храмовник. Не всё в мире делается ради выгоды. – Я меркантильный? – Ладно. – Сурана усмехнулась, – моя выгода состоит в том, что без лириума ты мне нравишься больше. То есть, тебе идёт вся эта аристократическая бледность, круги под глазами, болезненная худоба, но… Сегодня ночью ты был сам не свой. То есть, я всегда думала, что ты такой и есть. Агрессивный, кровожадный храмовник, который чуть что орёт и хватается за меч. Принципиальный и бескомпромиссный служитель Церкви, который убьёт одержимого мага, не задумываясь. Но теперь мне почему-то кажется, что это не то, чего бы тебе на самом деле хотелось.       Каллен протянул ей филактерию. Сурана задержала дыхание, недоверчиво переводя взгляд с ладони на его лицо, словно уличная кошка, не решающаяся взять угощение у прохожего. Каллен взял её за руку и вложил в неё флакон. – Прости. Я должен был отдать её тебе сразу. Ты спрашивала, за что мы сражаемся. Я сражаюсь за то, чтобы сражаться больше не пришлось. Я знаю, что это невозможно. Войны будут всегда, и, наверное, когда-нибудь я умру в битве, так и не увидев, что всё было не напрасно. Но с тобой я сражаться больше не хочу.       Сурана подняла филактерию на уровень глаз и покрутила её между пальцами. – Столько шума из-за такой мелочи. – Она спрятала филактерию в карман, – и всё-таки, храмовник, зачем ты её украл?       Даже после всего, что между ними произошло, Каллен был не готов честно ответить на этот вопрос. Сурана только начала верить, что он нормальный, поэтому он никак не мог сказать: «Я был так сильно влюблён в тебя, что хотел всегда иметь возможность узнать, где ты». Это всё равно, что признаться в том, что он маньяк-психопат, зацикленный на тотальном контроле над объектом влечения. – Я не знаю, – сказал он, – я просто забрал её из стола, а потом как-то всё времени не было занести в хранилище. А потом уже и смысла не было. И она так и осталась у меня. Сурана с подозрением сощурилась, глядя на него, а Каллен попытался изобразить то самое честное выражение лица, с которым он врал старшей сестре о том, что понятия не имеет, кто опять потоптал капустные грядки. – Спасибо, – сказала Сурана. – За что? – Если бы ты вернул филактерию в хранилище, меня бы, скорее всего, нашли и вернули в Кинлох. В лучшем случае. Поздравляю, Каллен, ты помог магу сбежать из Круга. – Да, хорошего храмовника из меня не вышло. – Это ведь чудесно. Если ты хорош в том, чтобы запирать в тюрьме невиновных – это тебе чести не делает. – Мы опять будем ругаться? – Нет, – Сурана покачала головой, – я просто расскажу тебе одну историю. Однажды, давным-давно, семь или восемь веков назад, жила-была долийка. Никто не знает, кем она была, да это и не важно. Как она оказалась в Западном пределе, далеко от дома, тоже не известно. Всё, что сохранилось в истории – могущественный зачарованный артефакт, в который какой-то подонок заточил дух несчастной долийки. Она провела там сотни лет, сражаясь с порождениями тьмы. Не по своей воле, она была лишь оружием в чужих, безразличных к её судьбе руках. Может быть, она пыталась вырваться на свободу, но, в конце концов, она отчаялась и стала забывать себя. Год за годом, век за веком, её память истиралась и искажалась, пока в артефакте не остался лишь отпечаток былой личности. Расстроенный, обиженный, злобный, мстительный дух, который знал лишь одно – неважно как, неважно какой ценой, он должен покинуть свою темницу. Разумеется, в итоге добро победило, и злобный дух обрёл покой в Тени. Но теперь другая эльфийка, которая никогда в жизни не видела Долы, сидит рядом с храмовником на крепостной стене и не может выкинуть из головы мысли о том, что на месте этой долийки может оказаться она. Потому что храмовник думает, что можно просто запереть кого-то, использовать этого кого-то в личных интересах, и в этом нет ничего плохого. – Ты не станешь, как она. – И что же меня от этого убережёт? – Я.       Сурана расхохоталась. Каллен смотрел, как она заливается смехом, хлопая себя ладонями по коленкам, и чувствовал внезапную обиду. Он её, между прочим, из тейга вытащил и от одержимого спас. Уж как-нибудь проследит, чтобы её никто нигде не запер. – Что смешного, Сурана? – Ничего, – сквозь смех ответила она, – совершенно ничего. Спятивший храмовник приглядит, чтобы я тоже не спятила, что тут смешного, всё по-взрослому.       Каллен отвернулся. С Сураной невозможно разговаривать серьёзно. А рассказать о своих чувствах не стоит и пытаться. Прав был пацан, она над всем смеётся. Узкая ладонь скользнула ему в подмышку, Сурана обвила его руками и коснулась губами уха. – Спасибо, Каллен. Если мне понадобится помощь с моим безумием, я знаю, к кому обратиться. Она выпустила Каллена из объятий, оперлась на его плечи и встала. – Пойду, разорву свой поводок.       Гленн заинтересованно разглядывал наполненный кровью флакон. Когда он слышал слово «филактерия», он представлял себе что-то величественное. Что-то внушающее трепет. Что-то, способное повергнуть великую и ужасную Нерию Сурану в прах. Пузырёк размером с мизинец он себе не представлял. – Разговоров-то было, – обратился он к Нерии. – Вот-вот, – согласилась она, – хоть бы золотом украсили. А то прям обидно как-то. Не чувствую величия момента.       Дверь башни магов распахнулась, и Айрис, громко хлопнув, прошествовала к друзьям, стоящим возле низкого столика. – Сурана, ты когда орёшь через весь двор: «В башне через десять минут», уточняй хоть, что именно. Меня пациенты ждут. – Ночь на дворе, какие пациенты? – Уточнил Гленн. – Им всё равно, когда кровью блевать. – Жаль, – загрустил Гленн, – а как было бы здорово. Говоришь им: «Госпиталь закрывается до утра», и они такие: «Не, ну что уже теперь» и прекращают блевать. – И дышать, – мрачно добавила Айрис, – что у вас тут? Нерия посторонилась, демонстрируя Айрис стоящую на столе филактерию. – Я сначала собиралась уничтожить её сама, но решила, что в компании друзей будет веселее. Хочу, чтобы вы разделили со мной самый лучший момент моей жизни. – Ты её всё-таки стащила. – Эй! – Возмутилась Нерия, – храмовник мне её сам отдал. Нёс какую-то пургу про то, что больше не хочет со мной сражаться. – Он об этом пожалеет, – уверенно произнесла Айрис. – Конечно, пожалеет, – подтвердила Нерия. – А её надо как-то по-особенному уничтожать? Нельзя просто вылить? – спросил Гленн. – Нельзя. – Почему?       Нерия скинула сапоги и завалилась на диван, забросив ноги на обтянутую велюром спинку. Гленн вопросительно смотрел на неё, приготовившись к очередной дурацкой истории, и подруга его не подвела. – Представь, что ты занимаешься любовью с самой прекрасной девушкой на свете, приятель. – Зачем? – Просто представь, это важно. Её шелковистые волосы струятся по обнажённому телу. Её мягкая, нежная кожа покрывается мурашками под твоими руками. Её взгляд, возбуждённый и затуманенный, скользит по твоему лицу. Её пухлые губы обхватывают твой… – Сурана, завязывай! – Ну, короче, трахаешь ты её и кончаешь на простыню, ведь мы все тут согласны, что в семнадцать слишком рано обзаводиться потомством. – Фу. – Подожди фукать, это ещё не кульминация. Потом ты уходишь в ванную освежиться, и тут эта лесная нимфа начинает соскребать твою семенную жидкость с простыни и запихивать её прямо вот в себя. – Нахрена? – Не знаю. Некоторые просто одержимы детьми. – Нахрена ты мне это рассказала? – Чтобы ты знал, что каждый раз, когда ты дрочишь, и не убираешь за собой, возможно, ты становишься отцом. Правда, приятель, пятна на простыне – это не круто, тебе перед работницами прачечной не стыдно? – Это неправда, – покраснел Гленн, – нельзя забеременеть от простыни. – Ладно, ты прав. Но! Если просто вылью свою кровь из филактерии, чары с неё никуда не исчезнут. Пройдут годы, века. Влага в земле миллионы раз испарится и выпадет осадками, а заклинание, с помощью которого меня можно выследить, так и останется в эфире навсегда. И никто не знает, к чему это может привести. Поэтому заклятие надо развеять, чтобы и воспоминания не осталось. – Я понял. Я буду сам стирать свои простыни. – Умница. – Я жалею, что пришла, – сказала Айрис, – Сурана, переспи уже с кем-нибудь, тебе это явно необходимо. – Обязательно.       Нерия села и взяла со стола филактерию. Из-за этой невзрачной штуки она столько времени вздрагивала от резкого стука в дверь, переходила на другую сторону улицы, видя идущего навстречу храмовника, просыпалась ночами в поту и слезах. Через мгновения она будет свободна и больше никому не позволит себя запереть. Она не сойдёт с ума, не потеряет себя, никому не навредит, пытаясь сбросить сдерживающие её оковы. Как бы они ни были похожи с той эльфийкой, она, Нерия, не такая, и никогда такой не станет. Когда-нибудь все растворятся в Тени, но вдруг она ещё успеет оставить о себе хорошую память.       Филактерия в её ладони засветилась, дрожа и вспыхивая кровавыми всполохами. Айрис обогнула диван и перегнулась через него, обнимая Нерию за шею. Мягкие рыжие кудри щекотали кожу, отвлекая от чтения заклинания, но Нерия и не думала отстраниться. В объятиях подруги было уютно и спокойно, и казалось, что все проблемы рассеялись вместе со связывающими её чарами. Филактерия погасла. – Вот теперь можно и вылить, – сказала Нерия, возвращая фиал на стол, – но лучше, выпить, наверное, а то мало ли. – Тебе лишь бы выпить, – буркнул Гленн. – Что теперь? – Спросила Айрис, – возвращаешься в Антиву? – Нет, – Нерия коротко качнула головой и сунула бывшую филактерию в карман, – нет, я задержусь ненадолго.       Каллен уже давно не видел весёлую троицу магов . С тех пор, как вернул Суране её филактерию. Он наивно надеялся, что она захочет остаться в Инквизиции, но понимал, что у неё на это нет никаких причин. Теперь она совершенно свободна, её здесь ничто не держит. Не останется же она тут из-за него, в самом деле. Могла бы остаться ради друзей, но и они куда-то запропастились. Спрашивать у стражи, не заметили ли они покидающий Скайхолд отряд магов, было неловко. Что он за начальник такой, если понятия не имеет, где его подчинённые. Почему у них тут вечно такой бардак? Неужели, из-за него?       Он зашёл в таверну с чёрного хода, неся ящик с луком. Повара носились по кухне как подорванные, шум из зала пояснял причину такой расторопности. Таверна этим вечером была забита до отказа. Каллену наличие в военном гарнизоне таверны казалось роскошью и излишеством. Но, кажется, все, кроме него, считали, что ничто так не поднимает боевой дух армии, как хорошая попойка и песни менестреля. – Эй, трактирщик, где моя картошечка?! – Услышал он знакомый хрипловатый голос, а вслед за вопросом раздался взрыв смеха. Тоже знакомого. Заливистого и беспечного.       Каллен обогнул повара, задев его плечом, и выглянул из кухни. Сурана стояла возле бара и смеялась, запрокинув голову, отталкивая своего долговязого друга, имя которого Каллен никак не мог запомнить. Или не хотел. Пацан щекотал Сурану в подмышках, а она отбивалась, но без особого энтузиазма. Получив свою картошку, они направились куда-то вглубь зала.       Каллен прошёл за стойку под грозным взглядом трактирщика и присмотрелся. Сурана с друзьями заняла стол у дальнего окна с видом во двор. Стол был заставлен едой, центр застолья гордо венчала бутылка явно алкогольного содержания. Каллен направился к магам. – Пьёшь? – Грозно поинтересовался он Сураны, встав перед столом и скрестив руки на груди. – Только начала, – она постучала пальцами по почти полной бутылке, – присоединишься?       Вопрос застал Каллена врасплох. Сначала он хотел ответить, что он на работе. Но за окном уже стемнело и, на самом деле, он уже собирался пойти спать. Потом он хотел сказать, что не пьёт. И это было абсолютной правдой. С его склонностью к зависимостям алкоголь даже нюхать было чревато. Но, глядя на ухмыляющуюся Сурану, он понял, что безумно соскучился за те недели, что её не видел. – Только недолго, – сказал он, садясь рядом с пацаном. Нерия с Айрис сидели напротив. Сурана подвинула к нему свой стакан, плеснув туда янтарного цвета жидкость. У       Каллена не было привычки пить из чужой посуды, но то, что Сурана позволила себе столь интимный жест в его отношении, моментально ослабило его внимание и пошатнуло его принципы. Он сделал глоток и закашлялся, когда крепкий алкоголь обжёг его горло. – Как вы пьёте эту дрянь? – Простонал он. – Я не пью, – ввернул пацан. – Сам ты дрянь, – оскорбилась Сурана, – это антиванский бренди, напиток богов. – Богов убитых вкусовых рецепторов? – Ты просто ещё не привык, – приободрила его Сурана, – на пятом стакане букет раскроется, и ты ощутишь все оттенки вкуса. Фруктовые нотки, согретый солнцем виноград. – Пока я ощущаю только нотки спирта. – Приятель, принеси коммандеру Каллену что-нибудь девчачье. То, что себе обычно берёшь. – Очень смешно, – обиженно ответил Каллен и принюхался к напитку. Ладно, может быть, он сможет выпить ещё. Он задержал дыхание и снова припал к стакану. Второй глоток дался легче. – Ты только заедай, храмовник. А то под стол упадёшь.       Перед его носом оказался ломтик жареной картошки, зажатый между пальцами Сураны. Каллен покорно открыл рот, позволяя ей положить туда еду. – Хороший храмовник, – похлопала она его по щеке, – то есть, плохой, конечно же. Очень плохой. Надираешься с магами. Может, ты ещё и в «порочную добродетель» играешь?       Не то, что бы Каллен был большим фанатом карточных игр, но в Киркволле в «порочную добродетель», кажется, играли вообще все. В таверне, в порту, на рынке и, конечно же, в храмовничьих казармах. Иногда даже на деньги, что было категорически запрещено. – Ну… – неуверенно протянул он, – я умею играть. – Ты мне нравишься всё больше и больше. – Она вытащила из кармана колоду карт и протянула Айрис, – сдавай ты, чтоб вы не орали потом, что я опять мухлюю. – Ты всё равно будешь мухлевать, – ответила Айрис. – Ну да, – пожала плечами Сурана, – в этом и смысл, разве нет? Не будем раздевать коммандера Каллена до трусов на глазах у всей таверны, ставка – один серебряный. – У тебя просто больше нет, – подколола её Айрис, сдавая карты. – Твоя правда, – согласилась Сурана, выкладывая на стол монетку. Каллен потянулся к кошельку. Он как раз сегодня получил жалование, почему бы и не спустить немного денег на развлечения. Тем более, это отличный повод провести время с Сураной. – Почему я вас целых две недели не видел? – Спросил он, глядя на свои карты. Расклад был не самый удачный, но это ведь только первый круг, а он уже никуда не торопится. – Мы ездили к моему папеньке, – ответила Айрис, – он прислал мне гневное письмо, где требовал, чтобы я явилась в Вал-Руайо и объяснила, почему его единственная дочь, вместо того, чтобы вернуться домой в Денерим и найти себе мужа, соответствующего высокому статусу её семьи, шляется непонятно где со всяким отребьем. Он считает, что раз Кругов больше нет, я должна вернуться в семью и исполнить дочерний долг. – И что ты ему ответила? – Что он не прав. – Там вообще не такая формулировка была, – заметил пацан, – я половину слов даже не знаю. – Это от недостатка образования. – В жизни бы не подумал, что ты получила образование в подворотне.       Маги расхохотались, а Каллен снова потянулся к стакану, который уже стоял возле Сураны. Она подтолкнула стакан к нему и подмигнула, как в тот раз, когда собиралась в Тень за своим приятелем. – Никогда не понимал, почему у этой игры такое странное название, – сменил он тему, – как добродетель может быть порочной? – Кому, как не храмовнику, знать о порочности добродетели, – хмыкнула Сурана, глядя в свои карты.       Время шло, ставки повышались, бутылка стремительно пустела, кошельки всех присутствующих, кроме Сураны, тоже. Первым отвалился пацан, сообщив под громкий издевательский свист, который издал в том числе и Каллен, что идёт спать. Второй из-за стола поднялась Айрис. – В следующий раз в таверне платишь ты, Сурана – Само собой, - ответила она и посмотрела на Каллена, – кажется, мы остались одни, храмовник.       Каллен огляделся. Вообще, в таверне они были не одни. Большинство пьянствующих уже разбрелось, но кто-то до сих пор прикладывался к бутылке. Сурана встала и подсела к нему, вынуждая подвинуться к окну. – У меня кончились деньги, так что не смотри на меня так. – Как? – Будто всё ещё хочешь здесь находиться. Ты раздела меня до трусов, Сурана, у меня больше ничего нет. – Я на это и рассчитывала.       Каллен посмотрел на неё, пытаясь понять, она правда флиртует, или ему просто кажется с пьяных глаз. Полбутылки крепкого алкоголя и не таких фантазий навеют. Ладонь Сураны легла ему на бедро. Она точно флиртует. И для этого нет никаких видимых причин. Они не в тейге, не на пороге смерти, никому ничего не угрожает, никто не собирается погибнуть. Они сидят пьяные в таверне и она трогает его бедро тёплой ладонью. Он бы мог сейчас поцеловать её, но это как-то неправильно, она же пьяная. Но он тоже пьяный, а она его трогает. Какие-то двойные стандарты. – Хочешь отыграться, храмовник? – У меня больше ничего нет, – повторил Каллен и удивился тому, какой хриплый у него голос. – Какая жалость. Тогда, может быть, сыграем на желание? Есть что-то, чего ты желаешь, Каллен?       “Увидеть тебя голую в моей постели”, подумал Каллен, но вслух произнёс другую фразу. – Как насчёт, никаких шуток целую неделю? – Идёт. – А ты чего желаешь, Сурана? – Решу, когда выиграю.       Она перетасовала колоду и раздала карты. Каллен смотрел на то, что ему выпало, но соображалось туго. Отсутствие привычки пить крепкий алкоголь сыграло с ним злую шутку - он был очень пьян. Сурана же, напротив, казалась даже излишне трезвой. Хотя, стала бы трезвая Сурана так увлечённо проходиться пальцами за воротом его рубахи. Каллену нужно было следить за картами, но он не мог отвести взгляд от лица эльфийки, подсвеченного пламенем свечи в полумраке ночной таверны. Боковым зрением он видел, как её рука тянется к колоде, лежащей на столе, но он бы не стал возмущаться, даже если бы она сейчас достала нужные ей карты прямо из его руки. Он положил ладонь ей на талию, а Сурана провела пальцами по его щеке и положила раскрытые карты на стол. – Сочувствую, храмовник.       Четыре рыцаря на столе ясно демонстрировали, что он проиграл. Какая разница, пусть Сурана просит, что захочет. Он потянул её к себе, но она ловко вывернулась из его объятий и щёлкнула его по носу. – А как же твоё желание? – Я вернусь за ним. Когда протрезвею.