Слышать хруст собственных костей не так уж противно. Может со стороны и кажется совсем по другому, но на деле даже не осознаешь, что твое тело деформируется, превращаясь в кашу. Глаза непроизвольно расширяются, а потрескавшиеся губы вытянулись в букву «о», делая и так не самое красивое лицо ещё более уродливым. Как то равнодушно осознаю, что тело с мерзким хлюпающим хлопком и треском ударяется об бетон, в метрах пяти от грузовика. А может и не пяти. Не знаю
Удивления нет. Интереса тоже. Вообще ничего. Вроде все ещё жива, но ничего не чувствую. Слышу крики людей и в мутной темноте замечаю вспышки со всех сторон. Да, в данной ситуации я бы скорее стояла на месте, чем доставал телефон и включала камеру. Ну, может меня бы вырвало. Вызывать скорую? Стыдно признаваться, но за 26 лет жизни я не выучила её номер. Точнее я знаю, что 03, но в моем захолустном городке это набор из 11 цифр. Так же, в свое оправдание, могу сказать, что он мне и не пригодился за всю жизнь. Видимо, за 26 лет вся моя удача растратилась и я получила по голове… грузовиком…в качестве компенсации.
Карма, что-ль? Да я человек обычный, со своими недостатками и плюсами. Мой самый большой грех — это ложь. В подростковом возрасте я вообще сидела дома и смотрела мультики «Мишки Гамми», общалась со своим другом «Ежом Джонсоном», на деле носящим имя Павлик и не вовремя сдавала домашку, накапливая долги. Да, определенно. Самый экстремальный поступок в моей жизни — это в восемь лет покурить с подругой и, в те же восемь лет, бросить. Напиться в 16 и в те же 16 бросить. В первом случае меня просто застукал папа, а во втором я чуть не переспала с каким-то придурком, носящим гордое имя Пётр. Я с тех пор и грамма в рот не брала и даже в сторону сигарет не смотрела. Стыдно было до жути. От второго ещё и тошнило. О! Кстати, умерла я девственницей, потому что в сторону секса я тоже не смотрела. Странное пояснение и формулировка, но ясно выражающее мою позицию.
Теперь наступила тишина. Ну, хоть не слышу воплей «взывайте скорую», отдающих в голове болью, что не делает даже переломанное тело. Если они такие сочувствующие и энергичные, то что смотрят и не двигаются? А может они как я? Не выучили номер?
Интересно, что будет там? Пустота, свет в конце туннеля и хор ангелов?
Эй! Сразу говорю! В Пустоте я свихнусь и буду сводить с ума своих наблюдателей, если таковые имеются.
Похоже нет, потому что, на данный момент, я чётко чувствую, что падаю. Это чувство, когда в животе, то-ли колит, то-ли щекочет. Такое у меня на качелях всегда. Прикольное ощущение. В следующее мгновение чувствую, что меня как будто опустили в воду, дышать тоже не могла, но меня неожиданно стало просто…переполнять.! Такая энергичность появилось, захотелось даже поплясать. Пытаюсь нащупать, что вокруг, но не чувствую рук. Хотя, всем, эм…телом? ощущаю, что вокруг что-то мягкое, сырое и эластичное, что-ли. Дышать до сих пор не получается, но это как-то не мешает. Недоумение. Я не дышу, но…дышу?
Я самый логичный мертвец.
***
Сколько я уже так живу? И живу ли вообще? С каждым днем, а день ли это, во мне просыпается все больше чувств. Радость, желание чего то, интерес и отголоски ненависти.
А почему ненависти? Это самое странное. Вроде и есть осознание, что ненависть — это плохо, но в данном случае стойкое чувство обратного. Точнее в голове крутится: «ненависть — это правильно». Хотя, не совсем так. Не правильно, а полезно. При этом я знала, что ненависть у меня, но она не моя… Гррр… Где логика — не ведаю даже я. Так надо и все
С каждым прошедшим сроком я могла все больше чувствовать, но точно знала, что я что-то упустила. Какое-то чувство и очень важное. Оно мне без надобности, но оно должно быть. Вот, просто должно быть.
Самое интересное было в этом месте — это ожидать той лавины, которая создаст новое чувство, название которого я пытаюсь то-ли угадать, то-ли вспомнить или же ждать того самого прилива сил, которые наступают после «ненависти» и так будоражат. Со временем я заметила, что такой прилив наступает быстрее, если я виду себя активно. Поэтому со всей доступной мне силой я начинала пинаться, толкаться и вообще двигаться.
Но ощущение того, что я что-то упустила не покидает меня.
***
Мне становилось тесно. И жарко. А ещё скучно. Совсем недавно, меня будто накрыло лавиной. Я начала слышать. Это как в самолёте, когда закладывает уши и после зевка их пробивает. Вот, так, примерно, ко мне вернулся слух. Я слышала какое-то бульканье и отдалённые звуки сквозь толщу воды.
Где я, черт подери?!
Я живу в…воде? Мне тесно, жарко и вокруг меня тонкие эластичные, но плотные стенки. Я не нуждаюсь в еде и слышу окружение, предположительно, за этими стенками. Не могу совершать сильно быстрых и требующих силы действий. Я слаба.
Так и должно быть.
Почему?
Оно скоро родится.
Что? Кто родится? Почему «оно»?
До меня не быстро дошло, что это…снаружи. Эти слова были снаружи. Там кто-то есть? Я пытаюсь сказать хоть что-то, но вместо звуков получается бульканье. Тянусь вперед, а меня как будто что-то отбрасывает. Хлопком бьет по моей стенке, как бы говоря — «хватит». Я не слушаю. Все тянусь и тянусь, а потом…на меня начало это «что-то» давить. Меня просто начали придавливать, толкая назад. Мне не нравится!
Больно! Прекрати, больно!
От него надо избавиться!
По телу пошла вибрация и слова были более отчетливыми. Почему то…эти слова так будоражат… Опять тот прилив. Мне нравится! От прошлой боли не осталось и следа. Казалось, это небольшая плата за это удовольствие. Я хочу ещё!
Вытягиваю руки и наваливаюсь всем тем, чем могу, пытаясь надавить как можно сильнее. Снаружи слышу крик, а теплое, приятное и мягкое ощущение усиливается. Не знаю могу ли, или уже так делаю, но контролируй я себя, то растянула бы губы в улыбке. Крик становится громче, а только начавшая появляться усталость пропала за долю секунды.
Я чувствую тело. Я чувствую свое тело, но оно…хрупкое, наверное? Оно странное. Мне стало так интересно, что я начала тянуться руками ко всему. Прощупывать все окружение, себя.
Ненависть. Меня с головой накрыла ненависть, но не моя. Она была посторонней. Теперь я четко ощутила как губы растянулись, не в улыбке, оскале. Эта ненависть вызвала торжество. Еще больше меня окутало то тепло.
Прекрати! Ты делаешь его сильнее!
Я не обращала ни на что внимания, не знаю про что они говорили и сколько это длилось, но прекратила я, когда вместо крика был уже хрип. Меня накрыла такая приятная усталость и впервые за мое прибывание здесь я уснула.
***
Я не знаю сколько прошло с тех пор как я уснула, а затем и проснулась, но в сравнении с тем, что было, мне стало гораздо теснее. Со всех сторон меня обволакивало, укрывало, давило. Мне не хотели давать двигаться и все чаще происходили те приливы сил. Каждое движение доставляло дискомфорт, а иногда и боль.
И боль чувствовала не только я.
Уверенность в том, где я и что происходит. Куда попала и что будет дальше. Мне не хотелось даже думать о происходящем. Приступы истерики были очень частыми. Чем чаще они происходили, тем короче становились следующие, пока совсем не пропали. Пришла апатия.
Это было ненормально. Не только ситуация, а все. Мое развитие, эти приливы силы, мои действия. Ребенок в утробе не может быть настолько активным. Он не может вызывать такие боли. Я не слышу крики, которые становятся громче, стоило мне надавить на стенки моей тюрьмы. Я не слышала крики, срывающиеся на шепот и выговаривающих одно простое слово
Ненавижу
Меня пугало все. Мне было страшно от происходящего. Я понимала, что с каждым приступом ненависти
Мне начинают нравится те крики боли, которых я не слышу
Я перестаю ощущать страх.
Каждая негативная эмоция моей…матери…делает меня все более, и более равнодушной. В моменты ее ярости я чувствую себя монстром. Монстр, который засел в темном углу и пучит свои красные глаза, сверкая безумной улыбкой. А моя мать — это испуганный человек, наткнувшийся на эту картину и боящийся что-либо сделать.
Она смотрит в бездну и бездна смотрит в ответ.
Постепенно ее слова и слова окружающих ее людей вызывали во мне только интерес и жажду напомнить им, что лишь одним своим движением я могу причинить боль. Ненависть матери делала меня сильнее, я получала удовольствие от этого. Но не только это было причиной моего поведения. Они были свободны. Она была свободна. Моя мать могла дышать свежим воздухом, она могла смотреть на звездное или же дневное небо. Она могла двигаться.
Я завидовала.
Сумасшествие. Никак иначе. Ведь, я все-равно продолжала. Мне было противно от того, что я не хотела останавливаться.
Хочу знать, что мне страшно. Хочу чувствовать любовь к матери. Но ничего не было. Мне не было страшно от того, каким монстром я становлюсь. Я не любила, а жалела свою мать.
Разрывала ее изнутри, получала удовольствие от ее ненависти и чувствовала жалость.
Первое время я не могла избавиться от ощущения, что теряю что-то важное. Я не могла понять, что это за «важное».
Осознание заставило давиться слезами, закусывать губу, плотно закрывать глаза и рвать мать еще сильнее.
Я теряла человечность.
Я осознавала себя еще в утробе. Понимала, что родившись буду окружена ненавистью. Я была слишком развита. Как морально и умственно, так и физически. Слишком большая для неродившегося ребенка. Да и для родившегося тоже.
Это был самый ужасный момент в моей жизни. В моих обоих жизнях. Прошлой и только начавшейся нынешней.
Так я думала до наступления того дня. Дня, который заставил меня вспомнить мою смерть. Представить ее.
День моего рождения.
