***
Я сидела напротив него и не сводила глаз, пытаясь даже не моргать. Герхард стояла рядом с братом и виновато смотрела в сторону, иногда поглядывая на меня. Я улыбнулась ей, одновременно ободряюще и с неким укором, но потом, уже равнодушно, посмотрела на Глоксинию. Кто из нас начнет этот разговор? Я с вопроса или он сразу с ответа, прекрасно осознавая, что его история будет ответом и опровержением всем тем ужасам в моей голове. По-моему, этим молчанием, он подвергает опасности не только меня, но и себя, Герхард и всех фей вовсе. А еще мне кажется, что он защищает меня, не осознавая того факта, что может навредить. Мне становится стыдно, но при этом я не чувствую того червячка, щекочущего нутро при этом чувстве. Не чувствую, но знаю, что он есть. — Ладно — не в силах больше злиться на него, тяжело вздыхаю я. Начну это разговор сама — Глоксиния, я — Чистокровная из клана Пожирателей душ, который подчиняется Демонам, верно? — он плотно сжал губы. Значит что-то в моей формулировке не верно. — В чем я ошиблась? Он кинул на меня обвиняющий взгляд, как ребенок, который давит на взрослого, когда его просьб не выполняют. — Пожиратели душ, относительно, редки, особенно чистокровные. Их в сравнении с другими, даже самыми малочисленными кланами, раза в два, меньше. От этого их амбиции еще сильнее, чем у любого демона. Они не подчиняются, они властвуют над слабыми и их «особенности» — это то, что делает их «союзниками» демонов, а не подчиненными. Редки, да? Я — чистокровная, меня не оставят так просто. Глоксиния говорил, что мы можем питаться не только душами трех рас, но и «возвышенными» — Богинями и Демонами. Как понимаю — это очень значимая и действенная особенность. Но она же не может быть единственной причиной? Или это гораздо опасней и губительней, чем я представляю? Демоны не рискнут погубить одного из Пожирателей, если он может возвысить клан. Они будут воевать, если кто-то посмеет их «опустить». Демоны победят — без сомнений, но потери будут велики, а с такими врагами как Богини, которые только и ждут ослабления своих недругов, этого допустить нельзя. — Какие особенности? В чем они заключаются? — Не знаю — можно ли назвать это особенностью, но до тебя еще ни разу не рождали дети, испытывающие что-то помимо жажды крови. Они просто были идеальными убийцами. Без вины, без чувств. Так же, «Черное сердце». Среди семи сердец, есть одно отличающиеся, оно правда черное. Говорят, что это синоним бессмертия. В это верят все. Какие бы раны не нанесли, как бы не убивали, спустя десятилетия, столетия или тысячелетия владелец такого сердца появится вновь. Толи это перерождение, то ли… даже нет предположений. Просто… они возвращаются к жизни. Хрень. Такого не может быть. Бессмертием не может похвастаться даже возвышенная Богиня или Владыка. Это что-то другое. В иерархии всегда есть определенность. Клан точно не достает до таких высот, я просто не могу в это поверить. Несмотря на страх к ним или что-то еще, Пожиратели — это отбросы мира. Это тот вывод к которому я пришла. Как гопники — их боятся и им потакают из-за страха последствий, но их презирают и не принимают. — Даже если это не так, то оно создает гигантское преимущество в сравнении с другими демонами — видимо, Глоксиния заметил мое неверие — Знаешь о форме «Индра»? — что это? Посылаю ему вопросительный взгляд — Демон жертвует шестью из семи сердец и получает силу, превосходящую свою реальную в разы. Пожиратель душ может использовать такое усиление неоднократно. Сердца восстанавливаются со временем. — Ты понял, что я столкнулась с кем-то, кто не по силам многим и его очень интересует клановые особенности? — Да, я не знаю кто это, но, уверен, его интересую не столько особенности, как конкретно ты. Ты просто выбиваешься из норм и предрассудков. Индивидуальна. Могу сказать, что ты та, кого не захочет принимать ни собственный клан, ни Демоны. Не та грань и не другая. Особенная. — «Ты как с другой планеты, ни на кого не похожа. Я говорю о тебе и у меня мурашки по коже» — замечательно. Я вляпалась слишком сильно, что не отмыться. Я не смогу жить спокойно? — Всегда найдутся те, кто примут тебя. Это будут не массы, но отдельные существа. Я подняла глаза, смотря на Глоксинию. Он улыбался и, уверенна, имел ввиду себя и Герхард, которая после этих слов кинулась ко мне. Она повисла на шее, пропитывая соленой влагой рукава платья. Король фей подошел ближе и положил руку на мою голову, потрепав. — Сестренка добрая. — и уткнувшись в шею, прохныкала маленькая фея — Спасибо вам — я улыбнулась, уже не считая нужным плакать. Я просто была благодарна.***
Герхард бегала босиком по берегу источника, около которого я живу, и играла со странной, и до смеха неуклюже, собакой. Ее заливистый смех разносился на все доступное пространство, а Ее старший брат парил в воздухе и, кажется, задремал, не обращая внимания на шум. Они часто проводят здесь время, очень часто. Герхард живет со мной, а Глоксиния выделил себе место у плотных деревьев, растянув гамак. Но, естественно, он находится здесь реже сестры. — Я тебе так и не сказал… — я оторвалась от созерцания веселой феи и посмотрела на Короля. Он все также парил, с прикрытыми глазами и легко улыбался. — Знаю, что это болезненная тема, но…у тебя есть имя, данное Аллеей. Глаза расширились и я, с неожиданно появившимся холодным потом, посмотрела на ноги. Моя мать дала мне имя? Но она же ненавидела меня… Или через имя захотела выместить злость и назвала меня как-то кроваво? Буду какой-то «Кровавой Мэри». Вроде, для других нормально, но для меня худо из-за воспоминаний. Или назовут обычно, но только для меня, а для здешних это имя будет значить все Семь Смертных Грехов. Успокоившись, подняла глаза, с безнадегой смотря на Глоксинию. Думаю, он прочитал мои мысли по лицу. Я рада, что он не использует телепатию на мне. — Твое имя похоже на имя одной женщины, в честь которой ты, собственно, и названа. Она была демоном из легенд, ходивших еще миллиарды лет назад. Жестокая, властная, сумасбродная, ужасающая… Много слов, которые считают синонимами ее имени. Точной интерпретации уже и нет, просто не сохранилась, но кусочки ужаса в каждом слоге, чувствуют даже люди. Имя несет великую силу, особенно для тех, кто верит. Хозяин внушает страх, произнося свое имя. — он замолчал, а я замерла в каком-то предвкушении. Руки вспотели, губы пересохли и подрагивали. Я всем нутром чувствовала что-то грядущее. Казалось, это не то, что определит мою судьбу, но оно будет важно. Не сколько для меня, сколько для других. — Элизаздра. Аллея назвала тебя — Элизаздра. Да уж… Вот это имечко… Пока выучишь — язык сломаешь… Чувствую как слезы непроизвольно потекли из глаз. Я была рада, что она дала мне имя. И даже если «отец» будет против, пошлю его куда подальше. Хоть с ненавистью и надеждой на мое худшее будущее мне дали это имя… Буду хранить его как напоминание… Беречь и не произносить так просто. Не говорить кому-то его так просто.***
Прошла неделя и подошло время моих мук. Сегодня надо появиться на той поляне и не заставлять ждать Его Вашество. Чувствую — обернется это бедой для многих. Ему интересно, что происходит со мной, да? Пусть экспериментирует столько, сколько хочет, пока это делает меня сильнее. Пока я тоже получаю выгоду с его интереса, меня не волнуют методы. Но так легко узнать все интересующие я ему тоже не дам. Именно с такими мыслями я летела на ту злосчастную поляну час назад. Ну, да. Если бы я опоздала, то сталось хуже, нежели от его опоздания. Хотя, время обговорено не было… Что он будет делать? От этого может зависеть мое выживание… Даже предположений нет… Уверенна только в том, что он не будет ставить опыты в какой-то лаборатории. Ну, не создает он такого впечатления. Скорее, садист со стажем. За раздумьями даже не заметила как он прилетел, хотя, судя по размерам крыльев из материи, которые он создает, хлопки давления должны быть слышны за сотни миль. Очнулась я, точнее мне помогли, только тогда, когда услышала шепот или же просто приглушенный голос прям над ухом: — А ты смелая, раз игнорируешь меня… Я вздрогнула всем телом, чуть не падая с камня на котором сидела. Медленно оборачиваюсь в его сторону, натыкаясь на эту до боли раздражающую ухмылку. Хмурю брови и стискиваю зубы, до скрежета и последовательной боли в голове от напряжения. По телу ходит озноб от незнания и не понимания происходящего, а под грудью образовался тугой узел. В том мире, я уверена, попади я в такую же ситуацию, то просто забилась в угол, укутав себя одеялом и после долгой слезливой истерики, уснула. Не знаю — радоваться мне или нет от того, что стала гораздо сдержанней. — Умеешь контролировать Черное пламя? — Мелиодас выпрямил указательный палец вверх и зажег небольшой черный огонек. Я знала, что это такое, видела, но еще не рисковала пробовать совладать с ним. Особенно в лесе фей, где все поддается этому адскому пламени. Святое Древо — не исключение. — Я не пробовала. — Боялась? — у меня не было уверенности, утверждает он или спрашивает. Мое мнение было таковым, что все сразу. Он задумался, приложив подперев подбородок. — Здраво. В лесе фей это опасно для самой расы, если нет должного знания. Воспользуйся им в другом месте и все почувствуют новый источник. Но могу уверить — ты не достаточно сильна, чтобы заинтересовать хоть кого-то новой силой. Подумаешь — родился новый отпрыск демона. Не более. Зачем он это говорит? Зачем помогает? То, что у него есть интерес к моей «особенности» — это ясно. Но обучать меня и знакомить с силой — не обязательно. Он хочет еще что-то проверить? У меня очень странные и безумные чувства в этом мире. То чувство, когда ты считаешь себя главной героиней, которая покорит самого опасного и сильного, завоевав его сердце. У меня в голове мелькают такие мысли. На меня обратил внимание сам кронпринц, только подумайте! Но при этом я прекрасно осознаю, что то, что в том мире считалось сказкой — сейчас моя реальность. Одна моя ошибка может стоить жизни многих существ. Дорогих мне существ. Это моя новая реальность. Не игра, не сказка, не слезливый роман, где я — это особенный герой с добрым сердцем. Жестокая, еще более жестокая, чем война, реальность. Я хочу жить и хочу, чтобы жили дорогие мне. — Я сделаю, что ты просишь и удовлетворю твое любопытство. Не буду сопротивляться, если ты того захочешь. Сделаю все, что в моих силах. Но, пожалуйста, не тронь Глоксинию и Герхард. Он смотрел на меня уже без той привычной ухмылки. Равнодушие и сведенные к переносице светлые брови. Выпрямил спину и повернулся всем телом, смотря на меня с опущенной головой. Ему не понравились мои слова, я знала это и понимала с самого начала. Но мне надо быть уверенной. Надо знать, что он не тронет их, если я буду забавной зверушкой. Он сел передо мной на корточки, поднимая голову за подбородок. — Короля фей и Герхард, да? А как же остальные феи? — врать в данной ситуации я не буду. Он умен. По тем крохам известной ему информации, он выявил много фактов, достаточных для понимания ситуации. — Мне нет до них дела. — после этих слов обычная ухмылка вернулась. — Мне интересно, почему Пожиратель душ так себя ведет. Для клана, в некоторых случаях, имя имеет большое значение. Так же, в некоторых случаях, знай кто его полное и достоверное имя, у него будет чуть-ли не власть над ним. — я понимаю, что он хочет узнать мое имя. Я не хотела говорить его кому попало, хотела сохранить в дань памяти, но этот случай — исключение и мне не жаль. Даже если я буду марионеткой под контролем. Все мои приглушенные чувства вопят о том, что это того стоит. Защитить этих двоих. Если мое имя, как голова Далахана, дает власть над владельцем, то я сделаю непоправимое. — Элизаздра.***
Лиза (Элизаздра) резко отклонилась в сторону, подпаляя концы черных волос, пущенным в нее пламенем. Атаки шли с невероятной скоростью. В первые тренировки она вообще ни от одной не успевала увернуться. Было удачей, если в первые минуты на ней не было ни одной раны или ожога, которые, в прочем, заживали еще быстрее, чем на собаке. Мелиодас никогда ее не щадил, используя всю силу и на всю скорость. Но в его понимании и это было нещадной поблажкой. Он атаковал с одного места, не ввязываясь в бой. Точнее она не ввязывалась в бой и очень надеялась, что в скором времени его интерес остынет, не дойдя до той точки, которая может стать ее смертью. Как же! Пять лет, каждую неделю, пять часов без передышки. За пять лет ни одного пропуска. Смелости задать вопрос — «Тебе делать нечего?», не появилось даже еще через десять лет тренировок. На четвертый год, он решил подкинуть ей противника, посмотреть на результат, как сказал. Этот случай показал ее фобию, которая остаточным наложилась на чувства. Она боялась рефлекторно, но не чувствовала страха. Очень странное ощущение. После этого она неделю не смогла вернуться к Герхард и Глоксинии — он решил исправить это «убогое недоразумение». Но это же показала его большую лояльность и «щадимость» к ней, ведь случись такое в первых встречах, она была бы мертва.***
— Сегодня ты будешь не учиться, а показывать, что смогла освоить. Битва. Холодный пот появился сиюсекундно. По телу пробежали мурашки, а глаза, она просто чувствовала, наполнились страхом. Чтобы хоть как-то убрать это выворачивающее ощущение, руки легли на плечи, впиваясь черными ногтями туда же. Крупные капли крови скатились до сгиба локтя, падая на подпаленную землю. Она не хотела. Она не могла. Она боялась. — Не я буду твоим противником. — довольный оскал блуждал по губам Мелиодаса. Элира не смогла сдержать облегченного вздоха. Ноги задрожали, а тело стало ватным — еле удалось удержаться. Облегчение наполнило все тело и разум, но улыбка не появилась на устах. Улыбаться при нем, хоть как-то, не было ни малейшего желания. За эти четыре года страх только больше сковывал тело перед ним. — Ты слишком медленно летишь. — В теле появилась знакомая, но давняя, невесомость. Мелиодас подсадил ее на руку, расправляя исполинские крылья из материи за спиной. Элида вцепилась в стоячий ворот белого плаща, зажмурив глаза из-за моментально появившейся там сухости, когда он взлетел, и прижалась плотнее к телу Блондина, что вызвало уже давно знакомый и надоевший смешок. Они прилетели на отдаленную территорию, принадлежащую демонам. Это был темный, скорее серый или черный, лес сухими деревьями и, такими же, сухими листьями на них, которые все-равно крепко держались на ветвях. Лес с высоты казался странным: он был плотным, но в то же время редким. Были просветы между темных деревьев — белые. Летели они долго, особенно с учетом того, что Кронпринц один из самых быстрых демонов. Он пошел на снижение и еще петлял между деревьями, не снижая той бешеной скорости. Мелиодас приземлился, твердо становясь на сухую поляну и все еще не отпуская Элизаздру. В земле были небольшие дыры, много коряг, сложенных в замысловатые норы и паутина повсюду, что и было теми белыми просветами. Черноволосая оглядывалась, смотря больше на верхушки. Демон поставил ее на землю, одним прыжком оказываясь метров на пять поодаль. — Это твой противник. На этих словах, красноглазая посмотрела на Мелиодаса, а затем и на место, куда он показывает. Там ничего не было, но буквально в тот же момент из одной небольшой ямы показалась черная лапа. Она выглянула из ямы, показываясь метров на пять в длину. За ней еще семь таких же черных, покрытых мелкими, жесткими на вид, волосками. Края ямы начали осыпаться под землю, делая ее больше и постепенно оттуда показалось тело огромного паука. Совсем не похожего на привычных, из той жизни. Не два, а четыре крупных хелицеры с рядом пожелтевших мелких зубов и десятка бело-красных глаз с явными загниениями по углам. Крупное брюхо с белыми подгнившими коконами и торчащими из них черными, иногда шевелящимися, лапками. Тело сковало от отвращения и иррационального страха. Скорее остаточного, из прошлого. Было омерзительно, противно, кинуло в холодный пот. Мерзко. Элира зажмурила глаза, тряхнув головой. Паук зашипел и в одно действие, сама того не понимая, она оказалась достаточно близко к нему, объятая материей и черным пламенем одновременно. Множество рубящих ударов, граница из материи, собирающие части тела и яйца вместе и кинутое пламя. Слыша шипение, она не обращала внимание на других пауков, выползающих наружу и кинувшихся на нее. Пришла в себя, оказавшаяся на руках у Блондина. Она опять вцепилась в Мелиодаса, но на этот раз обвила его шею руками, уткнувшись туда же. Страх к нему пропал, возвращаясь слишком медленно, но она отчетливо ощущала, в противовес, слишком быстро убывающее омерзение к этим существам. Это было невероятной ошибкой. Показать ему, что она чего-то противится, боится. Показать малейшее проявление слабости. Послышался треск ребер, на который она не обратила ни малейшего внимания, как и на боль. Все это перекрыл голос, полный холодной ярости: — За неделю я выбью из тебя этот страх. Она не боялась пауков или что-то еще. Единственный ее страх — это он.***
Вторая пятерка лет изменилась в лучшую сторону тем, что эти мучения стали гораздо реже. Раз в месяц. Но она не могла вернуться в Лес Фей, который стала называть своим домом, на протяжении, по меньшей мере, 24 часов. Все началось сразу же, без подготовки. Двадцать часов. Разорванная кожа, раздробленные кости и ее подгорелая плоть. Что бы не случилось — он не останавливался. Это всегда было выматывающие, а непрерывные отражения атак, уклонения от них и слежка за скрытыми не оставляли, ни малейшего, желания шевелиться. В первый раз она так и поступила, но не было желания не просто шевелиться, она не могла.***
— Я не остановлюсь — он напоминал ей об этом каждые два часа. Это был пятый раз, а она уже не чувствовала рук, которыми каждые раз защищалась. В какой-то мере — это был плюс. Боли не было вообще. Постепенно, с каждой такой «тренировкой» она ощущала все меньше, и меньше. Пока не настолько привыкла к ней, что казалось, будто ее нет вообще. — Я не остановлюсь — седьмой. А она не чувствует теперь и ног, и живота, который был пробит в сотый раз. В глазах давно уже двоится, поэтому она уклоняется на голых инстинктах и то, только тогда, когда успевает. — Я не остановлюсь — десятый. Несмотря на возраст, детское тело одиннадцати лет не выдерживает такой нагрузки. Такой жестокости. Все происходит рефлекторно и когда атаки останавливаются, она стоит в полуобморочном состоянии. Когда он делает шаг в ее сторону, все проясняется. Помутнение проходит, а боль, вся эта боль наваливается в троекратном размере. Ужас сковывает все тело, такой же ужас в ее глазах, которыми она смотрит на него. Она падает и пытается что-то сказать, но получается только хрип. Было жутко, очень страшно, тошнило. Она представляла себя ребенком, сжавшимся в комочек в уголке и роняющим горькие слезы от пережитого ужаса. Он останавливается в, меньше, чем, метре от нее, а она плотно смыкает глаза. В такие моменты ожидаешь слов. Хоть каких-нибудь и, естественно, удара. Это очень банальная ситуация во многих произведениях. Героиня ожидает удара или плохих слов, но вместо этого ее хвалят и говорят какую-то глупость, нежно извиняясь, а то и беря на руки. Злодей понимает всю свою ошибку и пересматривает образ жизни. Случилось похожее, только злодей здесь не извинился, он совершил эту же банальную нежность, но совсем без намерения меняться. Мелиодас нежно пригладил черные волосы, испачканные в земле и положил одну руку на талию, невесом прижимая. Вторая рука переместилась под ноги, подхватывая ее. Казалось он старался плотнее прижать, напрягал руки, но при этом и не прикасаться к ней. Сам он сел на землю, сажая ее к себе на колени, укладывая голову на свое плече и произнес одно слово, одновременно вызвавшее удивление, пугающий восторг и ужас. Неожиданно, ненормально, аморально. Та радость и промелькнувшее обожание, как в ее мыслях, так и в его голосе: — Молодец.***
Элизда резко уходит вниз, ныряя под руку Мелиодаса, полоснув его по предплечью и отсекая ему руку, которая, впрочем, тут же оказывается на месте. За двадцать лет этих, уже действительно ставших для нее таковыми, тренировок, она смогла участвовать с ним в боях. О победе и речи не могло идти, но, по меркам демонов дворца, ее можно было причислить, по уровню силы, к Заповеди. С натягом, но это только за двадцать лет тренировок. В обычном случае, такой прогресс занял бы столетия. Она развивалась ненормально быстро и Мелиодасу это нравилось. Оба остановились. Он лицом к ней, а она к нему спиной. Демон поднял руку, зажимая между пальцами прядь волос и поднося ее к губам. Она была монстром. Таким же как он. Но она все также продолжала ценить тех, кого когда-то полюбила, посчитала семьей. Без нее станет невероятно скучно. Эти битвы становятся все однообразней и однообразней. Эти битвы становятся все короче, и короче. Вот так стоять. Просто молчать интересней. Смотреть, изучать. Видеть сумасшедший огонек жажды крови или битвы в ее глазах, что вызывает нездоровое восхищение. Она — это его своеобразный эксперимент, зашедший слишком далеко.***
Двое демонов, почти лишенных морали. Безумный интерес одного и, такой же безумный, страх другой. О влюбленности, чуждой обоим, не может идти и речи. Как назвать эти отношения с острием на обоих концах? Оба не знают, но лишь мысль о том, чтобы прекратить эти новые ощущения для одного, и пытку для другой, вызывают рывок в груди, подобный вырванному сердцу. Все эти двадцать лет были битвы, тренировки и мучения. Ни одной встречи, которую можно выделить, ни одного разговора. Практически не надоедавшая «рутина», коими стали являться эти битвы. Они сблизились, но не так, как хотелось бы. Аморальная нежность и понимающее молчание, которые скоро станут привычными и открытыми. Когда случится то, что заставит их задуматься, понять, будет поздно. Оба поймут, что то, что зашло слишком далеко уже просто не обернуть. Они не смогут. Не захотят.