Ответы Ламбо Бовино

Комнатные тени становятся тем гуще, чем выше восходит луна. Ветка какого-то дерева стучится в окно с редкой периодичностью, заставляя невольные мурашки проходить по телу. Ламбо кивает сам себе — это всё ветер. Полежав ещё немного, мальчик несмело следит за тенью в дальнем углу, пока лунный свет медленно ускользает из комнаты, подгоняемый облаками. В какой-то момент силуэт стал напоминать человеческий, так что отвлёкшийся на секунду Ламбо принял его за мамин. Только мама была в другой стране, за несколько тысяч километров. А он — здесь, в большом особняке. В полупустой комнате, в темноте. Один. ...заметит ли кто-нибудь его пропажу?... Ламбо хрипло выдыхает, заворачиваясь в одеяло. Он слишком большой, чтобы плакать — напоминает себе, сжимая ткань в ладонях. Нельзя кричать, нельзя. Реборн будет смеяться и... Брат будет смотреть этим снисходительным взглядом. Как на малыша, за которым нужен присмотр. А Ламбо совсем уже не такой! Он больше не плачет по пустякам — если только хнычет иногда, совсем редко. И не достаёт со своими проблемами старших, знает, что у всех работа и бла-бла-бла. Если бы только его комната была поближе к Фууте... Чёрт возьми! Мальчик подскакивает с кровати и бежит к двери, не оглядываясь. По дороге спотыкается об одеяло, откидывает его на пол. Сшибает будильник с тумбочки — кому сейчас есть дело до этой бесполезной железяки. Спина плотно прижата к двери, в руке — пистолет, всегда припрятанный под подушкой. Сам приобрёл, ещё на своё десятилетие. Одолжил у семьи Бовино за одну истерику и три угрозы. Рога сейчас бесполезны — пламя не работает без решимости. А у Ламбо сейчас из всех желаний — залезть под одеяло к кому-нибудь безопасному, и спать до обеда. В комнате тихо. Тень не шевелится и с нового ракурса выглядит, как замершая на пол пути старуха. Ламбо жмёт на курок. От выстрела, даже с глушителем, закладывает уши с непривычки. Ваза бьётся со звоном, которого подросток уже не слышит. Осколки разбросаны по полу тут и там, как конфети. В коридоре слышны приглушённые голоса разбуженных членов семьи. У Ламбо всё ещё трясутся руки. «Нет,» — проскакивает мысль, — «к чёрту.» Разговоры, утешения, сожаления, сочувствие, жалость, злость, презрение — всё к чёрту. Базука переносит одного мальчика из рода Бовино во времени, и, когда Хаято открывает дверь, перед ним предстаёт двадцати сколько-то там летний Ламбо. Спросонья, недовольный, но понимающий ситуацию с полу взгляда на осколки вазы и брошенный на полу пистолет. Вздыхая, хлопает Гокудеру по плечу. И отвечает на неозвученный вопрос замершего в дверях Тсунаёши: — Переходный возраст. Через десять лет, в будущем, юный Ламбо Бовино, только вступивший в переходный возраст, хлюпая носом, пытается пить чай. Савада Тсунаёши хлопает его по плечу и мягко улыбается. — Переходный возраст, — с какой-то непонятной старческой ностальгией вздыхает Хаято.