Acribus ignis

— Чем займёшься, когда всё закончится? — спрашивает Кара, когда последние лучи солнца почти рассеиваются в вечернем мареве. Они сидят вдвоем на крепостной стене. Амарантовый закат растекается пятнами в нарастающей синеве ночи; где-то внизу тёмными полосами расстилаются крестьянские пашни в обрамлении чуть покосившихся хибар, широкая мощёная дорога и бесконечный, чернеющий густыми кронами лес. Дэйн слегка прищуривается, вглядываясь вдаль: ни намека на расползающуюся из Мерделейна тень, ни намека на увядание и смерть — только обжигающе-обманчивая красота весеннего вечера, не приносящая, впрочем, должного успокоения. Ещё ничего не кончено. — Ты слишком далеко заглядываешь, — отвечает он после недолгих раздумий. — Спроси о чем-нибудь попроще. — Попроще — не интересно, — парирует Кара. — Ну? В её рыжих волосах распадаются медовые блики; радужки глаз, подсвеченные последними лучами солнца, сияют сочной изумрудной зеленью и россыпью золотых вкраплений. Так могла бы выглядеть легендарная фея Моргана, думает он. Героиня "Сказаний иных миров", прекрасная и опасная, неоднозначная в своей всепоглощающей мощи; cияющая искристым светом тысячи солнц, сочетающая в себе свет и тьму. Его фея Моргана никогда не пыталась отнять у него легендарный меч — просто потому, что он сам преподнес его ей, отдав самый важный осколок, засевший близ сердца. Залюбовавшись, Дэйн несколько секунд разглядывает еë, стараясь запомнить всё. Впитать каждый взгляд и жест, каждую доступную взору мелочь. Всë, что только может впитать. Пока может. — Если честно, я как-то об этом не думал, — наконец говорит он, беспечно пожимая плечами. — То есть, совсем? — Совсем. Кара склоняет голову набок и окидывает его цепким, недоверчивым взглядом. — Как считаешь, почему я тебе не верю? — Возможно, потому что это очередная отвратительная правда? — У тебя есть прекрасная возможность подумать об этом сейчас. Он мягко улыбается её привычной настырности, вынимает из небольшой деревянной коробочки сигару, привезённую Гайвеном откуда-то из Амна, и вставляет в мундштук. Заметив это, Кара молча прищёлкивает пальцами: над кончиками ногтей тут же разгорается небольшое магическое пламечко. — Не знаю, как бы я без тебя справлялся, — отшучивается Дэйн, аккуратно поднося сигару к огню и мимолетно целует Кару в уголок губ. — Не отвлекайся, Фарлонг. — Она иронично изгибает бровь и лукаво прищуривается. — Ты же знаешь, отмазаться не выйдет. — Что ж, попытаться стоило. Сизое облачко дыма взвивается в синеющее небо, растворяясь в воздухе — тяжелом и влажном, — напитанном сладкими ароматами миртульского цветения, нагретого камня и близящейся грозы. — Мысли о будущем сбивают с толку, — начинает Дэйн, разглядывая тучу, поразительно похожую на огромную небесную чашу. — Отец всегда говорил, что вопросы стоит решать по мере поступления. Я с ним согласен, и... Кара, ты же понимаешь, что если мы хотим продолжать этот разговор, мне придется говорить о вещах, которые ты обсуждать не любишь? — Понимаю. Продолжай, — серьёзно отвечает она, просительно протягивая руку. — Но сначала дай мне это. Он поддается, не задавая вопросов; исподволь наблюдает за тем, как Кара, насупившись, пристукивает указательным пальцем по мундштуку, и, стряхнув серебристый пепел вниз, делает жадный затяг. — Ну? — Я думаю, что просто не доживу до того будущего, о котором ты ведёшь речь. Вот и всё. Кара вздыхает — и застывает, будто холодное каменное изваяние. Молчит. — Ты так цепляешься за смерть, — негромко говорит она, и её голос звенит, вибрирует от вскипающей злости. — Почему бы хоть раз не уцепиться за жизнь? Я не понимаю этой философии упадничества. — Это создает иллюзию готовности... к неизбежному, — спокойно объясняется он и мягко обхватывает ее запястье; нежно, будто извиняясь за то, что собирается сказать, проводит большим пальцем по тонким голубоватым венкам. — Так проще принимать действительность. Не слишком обнадëживаться. Не обманываться. Я не мечтаю, чтобы не жалеть обо всем, что не успелось. — И как, получается? — Не очень. Но это лучше, чем постоянно чувствовать себя уязвимым. Кара горько усмехается сама себе. — Как-то поздно ты заговорил об уязвимости, Фарлонг. Он тяжело вздыхает. — Что ты будешь чувствовать, если я пообещаю тебе — и попросту не смогу исполнить? Тебе будет легче? — Будет. Я по крайней мере буду знать, чего ты… "...хотел". Кара неопределённо взмахивает рукой, так и не докончив, и её движения — излишне резкие, ранят — и кажутся неуместно чарующими. Ей безумно идет: и эта сигара на тонком деревянном мундштуке; и яркая, плещущая через край эмоциональность; и эта весна — нежная, расцвеченная белым и зеленым, — которую вовсе не хочется считать последней. Но ещё сильнее — не хочется обманываться. Он молча привлекает её к себе, и Кара не сопротивляется — только резким, злым движением тушит сигару, оставляя на каменной кладке угольно-чёрный росчерк, и бездумно выбрасывает вместе с мундштуком куда-то во тьму. — Я даже думать о таком раскладе не хочу, — порывисто выдыхает она куда-то ему в шею. — Веришь, нет, Фарлонг? Не хочу. Скажи, что всё будет хорошо. Пожалуйста. Ему не мерещится последовавший за этим всхлип — он знает, — и оттого становится только горше. "Долбаный придурок, — думает он, мягко гладя её по волосам. — Как будто не мог подыграть". А потом понимает — не мог. Никогда не хотел ей врать. — Единственное, что я знаю обо всем этом, — говорит он, целуя её в висок; слыша, как собственный голос хрипнет, сбиваясь на шепот, — что каким бы ни было будущее, я хочу, чтобы в нëм была ты. И если всë получится; если я выживу, я хотел бы сгрести тебя в охапку и увезти в Сильвермун. Хотя бы ненадолго: я слышал, там красиво — под стать тебе, моя фея. — Он невольно улыбается этой мысли и добавляет: — Если пообещаешь, что не спалишь его дотла. — Ничего не буду обещать! — язвит она сквозь слёзы. — Вот пообещаю... —… и попросту не смогу исполнить. Да. Я знаю. Прости. Кара коротко шмыгает носом и обнимает его — цепляется пальцами крепко, почти до боли. Так они и сидят вдвоём — в мягком безмолвии, нарушаемом только шелестом листьев да пением сияющих сверчков. В бархатной темноте безлунной ночи, едва освещенной мерцанием пояса Селун, прижавшись друг к другу так, словно видятся в самый последний раз. Так, будто здесь и сейчас не существует ничего более важного. — Давай выживем, Фарлонг, — в какой-то момент говорит она уже ровным, спокойный голосом — таким, будто и не было ничего до. — Вдруг мне понравится в этом твоём Сильвермуне. Дэйн лишь согласно кивает, вдыхает теплый весенний воздух и целует её в лоб, чувствуя легкий, ненавязчивый запах яблок. Ему безумно хочется надеяться. Безумно хочется обещать. Безумно хочется жить, но... "Но если у нас ничего не выйдет, забери меня на Авалон".