Acribus ignis

— Постой, это что, «Caesin»? «Лес»? Кара повернула его запястье, провела большим пальцем по выпирающей костяшке, по зеленоватой веточке вены, вдоль которой протянулась тонкая линия рунической татуировки. — «Лес», — подтвердил Дэйн, не слишком сопротивляясь осмотру — и тщательно скрывая замешательство. Её уже не должно было быть здесь. Кара не имела привычки задерживаться в его комнате надолго, всякий раз ускользая за дверь так быстро, словно ей было невообразимо стыдно, что она раз за разом делает это с ним. Берёт то, что нужно — и пачкается. Пачкается — и берёт: его дыхание и касания, его сердце и мутные воды эмоций. Его — берëт, со всем азартом и яростью. И, насыщаясь, тонет в отвращении. А теперь вот она сидела перед ним — обнажённая искра, опаляющая любопытством — бесцеремонно дотрагивалась, задавала свои вопросы, которых никогда прежде не было тоже. И его кровь горела. Кара заинтересованно вскинула бровь и вновь приподняла его руку — так, что одеяло сползло с её плеча, приоткрыв аккуратную грудь. — И местечко ещё какое. Не страшно было подцепить заражение крови? — Если честно, мы тогда не слишком об этом думали, — сказал он, мазнув взглядом по усеянному веснушками плечу и ниже, и усилием воли заставил себя перестать на неё пялиться. — Мы? — Я, Бивил и Эми. Собственный голос показался ему чужим. За шрамом занемело от подступившей тревоги, от пробуждения памяти, пожирающей мнимое спокойствие. Дэйн взглянул на холодные белые руки, настойчиво исследующие следы старых клятв. Прошлое, осыпавшееся пеплом. — Бивил носит на себе «Tross», — негромко продолжил он, успокаивая себя созерцанием её длинных пальцев. — «Защита», — кивнула Кара. — А у Эми было — «Isk», «Звезда». Она хотела себе «Levethix», но слово слишком длинное, а она… была чувствительна к боли. — «Была, была, была». — Так в конце концов и решила, что звезды любит не меньше, чем волшебство. — Поэтому вы выбрали драконий? Дэйн кивнул. — Она была волшебницей. В Западной Гавани мало кто видел драконий, не то что умел его читать. Я и сам знаю только то, о чëм Эми рассказывала. Кара слегка поморщилась. — Волшебство… — буркнула она, сжав его запястье крепче, закусила губу и небрежно расцепила пальцы. Помолчала недолго. Рваным движением отбросила упавшую на лоб прядь, и вдруг сверкнула глазами. — Ну и как это было, Фарлонг? Расскажи. — Что — это? — Всё. Как вы вообще на это решились? Почему и для чего? Дэйн задумчиво всмотрелся в её лицо, ища подвох — и не нашёл ни намёка на едкость. Сейчас Кара напоминала своего хорька: любопытного и недоверчивого, юрко скребущего коготками по старым шрамам в неодолимом желании пробраться за пазуху к самому сердцу. — Нам было по пятнадцать, — ответил он, неотрывно глядя ей в глаза. — Стояла зима, как сейчас помню, очень холодная и снежная. Мы пили вино у меня на чердаке. Отца не было дома. Зато были игла и чернила. И дружба, которой... хотелось стать вечной... наверное... Кара склонила голову набок. Дэйн закусил щёку изнутри, мгновенно почувствовав себя идиотом, но отступать уже было бессмысленно. — У Бивила сильно дрожали руки, поэтому «Isk» и «Tross» нанëс я, а «Caesin» — оставила мне Эми. Вот, в общем-то, и всё. Он мельком взглянул на окошко и жадно вдохнул полумрак. Перед глазами стояло «Isk» — опалëнное, чëрное, как уголь, как тьма его сердца, отпечатавшаяся на коже их маленькой путеводной звезды: ей было всего семнадцать, и она действительно осталась вечной. Вечно юной, вечно яркой… вечно холодной. И никто из них не смог её защитить. Дэйн сглотнул подступившую к горлу горечь — и, наверное, выглядел слишком растерянным, потому что в следующий миг пламя его сердца — «Ar'ixen» — легонько коснулась его колена. — Мне всего этого не понять, — честно сказала Кара, небрежно комкая уголок простыни в горсти, — но, кажется, что-то у вас да вышло, ведь так, Caesin? Вышло ведь что-то… вечное? Он взглянул ей в глаза и лишь молча кивнул. Правильных слов просто не было. Ни в одном из языков.