Merci

      Мне не дали произнести ещё хоть один звук. Его широкая ладонь накрыла мой рот, пока он всё смотрел на свои часы, не отрываясь, будто это могло приблизить долгожданный час. Почему, кстати, долгожданный?       Я стоял, поясницей впиваясь в тумбочку, и терялся в догадках. Полночь? Зачем ему нужна была полночь? Я правильно всё услышал? Начал усиленно мычать и пытаться выпрямиться, но Попов недовольно зацокал и надавил на меня, возвращая на место.       — Одна минута, Шастун, — прижимая ладонь ещё крепче, произнёс он, — Потерпи минуту. Можешь пока стоп-слово придумать.       Придумать что?       — Нечего на меня так смотреть, — в его тоне скользнула стальная нотка, от которой колени предательски задрожали, — Сам виноват.       Очевидно, я настолько был переполнен алкоголем и желанием, что просто не мог адекватно оценить обстановку. Полночь. Арс. Стоп-слово. В моём затуманенном разуме возникали сцены превращения Попова в БДСМ-оборотня, у которого вместо хвоста плётка и в каждой руке по кляпу. Сейчас звучит смешно, а в тот момент я был в ужасе.       Но, к счастью, в панику впасть не успел. Минута закончилась, ладонь спустилась по линии челюсти вниз, подхватывая у подбородка, а напористые губы накрыли мои, влажные и чуть дрожащие от нетерпения. Поцелуй вышел неожиданным и долгожданным. Жаркий язык мгновенно оказался внутри, воспользовавшись моим удивлённым вздохом, и я не помню, чтобы хоть когда-либо у меня так сносило бошку от поцелуя. Мурашки прошлись дружной стайкой по спине, все страхи испарились, а ноги наконец окончательно подогнулись, и я тут же был поднят на руки.       — Ну что, придумал? — оторвавшись от меня, ухмыльнулся мужчина.       — Не отвлекайтесь, Арсений Сергеевич, — немедля притянул его обратно, сразу же закусывая чужую губу и вызывая гортанный стон. Этот поцелуй контролировал от начала до конца сам и не успокоился, пока, остановившись, чтобы поглядеть на результаты своих стараний, не обнаружил полоски кровоподтёков, — Классно…       — Наигрался? — выгнув бровь, произнёс немец, неосознанно облизывая саднящие губы.       — Не совсем, но ещё не утро.       — Хорошо, — совершенно беспардонно уронил меня на кровать, после чего присел на кресло возле неё и начал абсолютно порнушно закатывать рукава уже немного мятой (когда это я успел за неё так схватиться?) рубашки, — Я хочу, чтобы ты понял, что я никогда не сделаю что-то против твоей воли. Я тебя люблю, уважаю и хочу, чтобы нам обоим было приятно.       Так хотелось сесть к нему на колени и заняться этой рубашкой самостоятельно, но он что-то говорил и говорил. Какие-то звуки, серьёзный взгляд, неторопливые движения. Где же его запал? Почему он остановился? Я не понимал.       — Поэтому я хочу быть уверенным в том, что ты знаешь, как работает стоп-слово и насколько оно важно. Хочу убедиться, что всё, что будет происходить дальше, никак тебе не навредит. Антон?       — Ну что? — да, я был недоволен. Мне хотелось облизать этого человека с ног до головы, а потом ещё раз в обратном порядке, задерживаясь в определенных местах, а он тут про ответственность и доверие затирал. Совсем не вовремя, — Я всё понял. Удовольствию — да, боли — нет. Стоп-слово — растворитель. Трахнешь меня уже?       — Антон!       Выдохнул ещё так. Бесюче. Будто, вопреки своим же словам, видел во мне только ребёнка.       — Да твою ж..       И я встал, игнорируя упавшее полотенце. Посмотрел на него со всей злобой, насколько это было возможно в той стадии опьянения и влюбленности. Старался не замечать нахмуренный взгляд, скрещенные (и уже привлекательно голые) руки. Бугорок в паху. Медленно начал подходить, уперевшись взглядом в его, чувствуя, как уши горят с каждым сказанным словом:       — Ты хоть представляешь, как часто я за эти три года дрочил? На тебя дрочил. Представляешь, сколько порно пересмотрел? А какое смотрел, можешь предположить? Думаешь, ты один тут такой извращённый? Думаешь, я цветочек нетронутый? Я студент, Попов. У меня за это время столько разных экспериментов было, что, если бы я действительно не хотел чего-то из того, что ты можешь предложить, я бы тебе даже притронуться к себе не позволил. Но я себя знаю. И тебя я знаю. Я не сахарный, а ты не больной садист. Значит, нет никакого смысла сидеть здесь и рассусоливать эти тупые философские вопросы о гранях удовольствия и любви.       Голова немного кружилась от чувства эйфории и безнаказанности. У него глаза горели адским пламенем, но он держался из последних сил, ждал моего финального слова. Я подошёл вплотную, наклонился почти нос к носу и выдохнул ему в лицо с издёвкой:       — Я пьян и очень возбуждён. Если ты сейчас же ничего с этим не сделаешь, я пойду прямо так в комнату Оксаны. Она мне не откажет, и мы укатим отсюда так быстро и далеко, что ты даже запаха моего не сможешь уловить. Понял?       В следующий миг я уже лежал на животе, ведомый сильной рукой на затылке, утыкаясь в подушки носом. Щека горела от лёгкой пощёчины, и это только сильнее разжигало во мне уже и так хлещущее через края возбуждение. Неосознанно вильнул бёдрами, чуть выгибаясь и отчётливо ощущая голой кожей касания дорогой ткани его брюк, за что меня с новой силой ткнули в постель.       — Beruhige dich, widerlicher Junge. Nimm deine Strafe.*       Мой громкий стон заглушил звон пряжки, а затем, уже в полной тишине, когда в ожидании я даже затаил дыхание, послышался звук скольжения дорогой кожи ремня по шлевкам костюмных брюк. Давление на затылок чуть ослабилось, и я повернул голову в сторону, горячей щекой обтирая пододеяльник. Меня подтянули за бёдра ближе. Зажмурился, еле переводя дыхание, и тут же задохнулся, потому что на оголённую кожу ягодиц со свистом обрушился первый удар.       — Зачем же без предупреждения?! Это подло!       — А ты думаешь, что заслуживаешь честного к себе отношения? — прошипел Попов мне на ухо, рывком прижимая к себе, удерживая на месте за горло, сжимая, — Думаешь, я буду и дальше с тобой нянчиться, schmutziger Junge?**       — Почему сразу грязный? Я же только из ванны вышел, — нагло прохрипел в ответ, ухмыляясь совсем довольно.       — Scheiße***, — он бросил меня обратно, сжал волосы на макушке в кулаке и оставил крупный, болючий укус где-то на плече, игнорируя громкий выкрик и любые попытки вырваться, — Где же твоё воспитание, Junge?       — Так ты же в его отсутствии и виноват, — последнее слово протянул сладко и нежно, почти простонал, — Папочка…       А потом уже не смог ничего сказать.       Видимо, коктейль из ревности, недовольства и возбуждения настолько сильно вдарил немцу в голову, что он даже не пытался быть нежным и осторожным. Хлестал ремнём так сильно и часто, что я с трудом держался от настоящего крика. Это было острое удовольствие на грани боли, достаточно сильное, чтобы довести меня до обморочного состояния, но недостаточно сильное, чтобы заставить просить остановиться.       Бёдра с каждым ударом пульсировали всё сильнее, содрогаясь в мелкой дрожи. Я сжимал зубами мокрый от пота пододеяльник, комкал пальцами тонкое одеяло и стонал-стонал-стонал. Уже не различал того, что немец говорил, но буквально плавился от звучания его голоса, от дребезжания воздуха возле уха.       Мне не дали потереться уже сочащимся смазкой членом об простынь под собой. Перевернули на спину и парой пощёчин заставили сфокусировать взгляд.       — Не ожидал, что ты настолько извращённый.       Я подавил язвительный ответ, потому что Боже. Это ты?       Его рубашка была почти полностью расстёгнута, плечи, как и руки, всё ещё напряжены, кожа покрыта мелкими капельками пота, белая, оттеняемая чёрными точками родинок, и глаза… Да, они горели желанием обладать, но где-то глубоко внутри, на самом дне зрачка, я видел плещущееся волнение. Он хотел меня, очень сильно хотел, но просто не мог не проверить, как я себя чувствовал. Виду не подавал, но вот уже и ремень был откинут в сторону, и брови нахмурились, и сжались в узкую полосу губы. Губы.       Мне не составило труда к ним прижаться. Нежно пройтись языком по кровоподтёкам, чуть прикусить, а затем пролезть за кромку зубов. Ощутить вкус любви.       Руками обвил плечи, пальцами разминая их, заставляя расслабиться. Притянул его ближе, вынуждая упасть в мои объятия, и обвил со всех сторон, чтобы чувствовать частоту его дыхания кожей. Поцелуй прервался, но я не прекратил ласку. Чмокнул его в уже немного колючую щёку, куснул за ухо, перешёл чередой укусов на шею, пальцами зарываясь в мягкие, тёмные волосы.       Теперь это было не дико и остро. Это было чувственно, глубоко, хоть не менее жарко, но гораздо ближе и интимнее, чем предыдущие игрища.       Он, между тем, уже вовсю исследовал ладонями моё тело, щупал, царапал, сжимал. Кусал мои плечи, оставлял засосы в ответ, даже сильнее и ярче, чем это делал я. В какой-то момент его пальцы оказались уже во мне, и я грудью почувствовал удивлённый вздох.       — А ты думал, я просто так в ванне полчаса отмокал?       Преимущество такой позы было в том, что я из первых рядов видел, как расширились его зрачки.       — Ты меня довести решил?       — Только заметил?       — Ебанутый…       — Арсений Сергеевич, следите за язы-       Ну, уж за языком он точно следил. То, что он делал им в моём рту, можно было расценивать как покушение на убийство. Я умирал от удовольствия. И поцелуй не прекращался всё то время, пока он доставал презерватив и смазку из тумбочки рядом, надевал на себя и обмазывал меня. Поцелуй продлился даже на момент, когда он слитным движением вошёл в меня и замер, превратился в мелкие, успокаивающие почмокивания и не сильные отвлекающие покусывания.       Через некоторое время, когда я привык к ощущению невероятного давления внутри и почти перестал чувствовать тянущую боль, коснулся его плеча, пальцами прокладывая дорожку по выцелованным засосам под рубашку. Чуть стянул её вниз, взглядом облизывая гладкую, мраморную кожу, а затем вернулся ладонью к лицу, оглаживая скулы и цепляясь затем за затылок.       Он всё понял, начиная двигаться осторожно, с оглядкой на меня и мою реакцию. Постепенно темп его толчков ускорялся, амплитуда увеличивалась, из-за чего я начал скользить по простыням, не сдерживая громких стонов. Даже не пытаясь меня заглушить, он перешёл на совсем быстрые толчки, наклоняясь вперёд, подхватывая мои ноги под коленками и приникая к и без того уже истерзанной шее. Шептал что-то на ухо на немецком, но мои и без того скудные познания языка просто отключились, и я мог только просить больше и молить сильнее.       Это длилось и длилось, текло вязкой патокой, и я не следил за временем. Цеплялся за Арса, тонул в его ласках и пытался вернуть хоть часть из них ему обратно. Внезапно, когда почувствовал подступающий оргазм, тёплым жгутом сворачивающийся внизу живота, мою голову посетила гениальная мысль, которую я тут же принялся осуществлять. Обнял мужчину совсем крепко, прижался губами к его уху и гортанно простонал:       — Danke, Daddy!****       Я не ожидал, что после этого он сожмёт меня до хруста костей и вцепится в губы жёстким поцелуем. Проникнет максимально глубоко, как физически, так и ментально. Мы закончили практически одновременно, но так и не отрывались друг от друга, выстанывая признания в любви рот в рот.       — Знаешь, было гораздо интереснее, когда ты не знал немецкий, — пробубнил через некоторое время куда-то мне в плечо Попов. Я хмыкнул, пальцами перебирая его тёмные, слегка влажные от пота кудри на лбу, и чуть повернулся, сползая вниз, чтобы суметь заглянуть ему в полные счастливого блеска глаза.       — Я не знаю немецкий, просто ты говоришь одни и те же фразы, — мужчина в ответ фыркнул будто бы недовольно, но затем мило улыбнулся, чмокая меня в нос, — И не притворяйся. Тебе нравится мой немецкий.       — Мне нравишься ты, — он запнулся, потупив внезапно потемневший взгляд, скрывая какую-то важную мысль, — Мне нужно тебе кое-что сказать.       Я вздрогнул, ощутив прилив мощнейшего дежавю. На душе стало так темно и муторно, сердце на пару мгновений остановилось и запястье стрельнуло старой болью. Неосознанно приподнялся, потирая больную руку и чуть отодвигаясь.       — Что ты.., — Арсений, видимо, заметил перемену моего настроения и первое время был обескуражен, но затем тоже чуть осел, догадавшись, — Лягушонок, нет. Я не… Погоди секундочку.       Он нырнул куда-то за кровать, вниз, начиная шариться по сброшенной впопыхах одежде. Я всё ещё не понимал происходящего, но и торопиться с выводами не хотел. В конце концов, это никогда не приводило ни к чему хорошему. Когда он вернулся на кровать, а я заметил то, что заметил, все гнетущие мысли испарились, будто их не было.       В руках Попов держал кольцо в виде лягушки, а на лице его красовалась самая очаровательная улыбка в мире.       — Антон, выходи за меня.       Я повалил его обратно на подушки, вместо ответа целуя в уголок губ и совсем глупо хихикая.       Вот же придурок.

***

      — А дальше?       Наташа недовольно поправляет кислотно-розового цвета панаму на голове и фыркает на солнечные лучи, будто они были виноваты в появившихся на её лице ненавистных веснушек. Хотя, так оно и было.       — А утром за завтраком выяснилось, что у всех прогорели ставки, и всю сумму выиграла некая Алёна из Омска, — отпив из гранённого стакана лимонад, отвечаю я, — Кстати Оксана была не менее покоцанная, чем я, но с этим и так всё понятно.       — И кто такая Алёна? — тут же хмурится Таша, почёсывая покрасневшие от загара руки, — Чья она знакомая?       — Не знаю, — загадочно пожимаю плечами я, не удерживаясь от лисьей ухмылки и скрываясь за тёмными стёклами очков, — Но даже рад, что всё сложилось так. Ваш облом того стоил.       — Дима, сейчас всё сгорит! — с громким лязгом ставит на стол беседки тарелки Оксана, — Переворачивай быстрее, очкастый!       — Пока у огня стою я, эти шампуры будут вертеться в моём темпе! — кричит ей в ответ тот.       — Скотина, — зло выдыхает Суркова, сощуриваясь, после чего немного успокаивается и поворачивается к нам с тёплой улыбкой на губах, — Загораете?       — Скорее сгораем, — недовольно бурчит сестра, в очередной раз потянув за полы головного убора, натягивая его крепче на голову, словно это могло помочь, — Окс, а кто такая Алёна?       — Да чтоб я знала! — тут же возмущается девушка, уперев руки в боки, — Все наши бабки забрала! Грабёж средь бела дня!       — А я говорил, что ваш тотализатор — плохая идея.       — Шаст, вот ещё твоего мнения не спрашивали. Мне всё отчётливее кажется, что ты знаешь эту особу, но.. Да твою ж мать, Позов! Кто тебя шашлыки учил жарить?!       Новоиспечённая гражданка Германии убегает ближе к берегу, где стоит мангал, и уже под громкие переругивания я расслабленно вытягиваюсь на мягкой травке, вглядываясь в чистое, безоблачное небо. Со стороны дома доносится звонкий перестук посуды и шум воды из крана, Наташа рядом коцает по экрану планшета ноготками. Позади уже ощущается прохлада остывающего озера, настойчивый запах горелого мяса доносится оттуда же, а вдалеке солнце медленно клонится к горизонту.       Меня дёргают за рукав рубашки. Я неохотно разлепляю глаза, оборачиваясь на сестру.       — Так ты правда знаешь, кто это?       — Конечно, — важно киваю, приподнимаясь на локтях, — Это-       — Арсений Сергеевич! — грозно скрестив руки, кричит только что вышедшая на крыльцо мама, — Ну, вы не отлынивайте! Копайте-копайте!       Немец на грядках вздрагивает, смахивая со лба тяжёлые капли пота, но, выпрямившись, улыбается натянуто и покрепче хватается за лопату, снова принимаясь за работу. Рядом в такой же позе корячатся еле живые Марина и Серёжа, постепенно пополняя запасы картофеля.       — Деды бы мной гордились, — злорадно ухмыляется мама, закидывая полотенце на плечо и снова уходя в дом.       Я не сдерживаю счастливого хохота, игнорируя недовольное сопение проигнорированной сестры. Ловлю на себе злой прищур Попова, но не теряюсь и показываю ему безымянный палец. Кольцо ярко блестит в свете солнца рубиновыми глазками лягушки, и на лице мужчины появляется такая же глупая, влюблённая улыбка, что и на моём.       Возможно, это и было порно, но я получил за роль самый большой гонорар.