Мы расстаёмся на несколько жизней Чтобы однажды столкнуться в холодном метро — fleur, «память»
От сладкого запаха крови колет в ноздрях, но Кихён не чувствует ни удовольствия, ни жажды. Его крови он не хочет — не такой ценой, не сейчас. Оглаживая кончиками пальцев худое окровавленное лицо, Кихён ощущает, как его выворачивает и крутит, как покрывается инеем изнутри грудь, да только лисицы не умеют плакать. — Брось меня, — шепчет Чангюн. — Я не выживу. Ни к чему это. — Ты же знаешь, что я не могу. Люди недолговечны и хрупки. Люди легко и быстро умирают — Кихён знает, потому что выдирал человеческие сердца множество раз, потому что перегрызал и сворачивал шеи так часто, что это даже стало скучным. Кихён всё это знает, но почему же тогда так больно? На той стороне не принято влюбляться в людей — принято только пожирать их заживо, но Кихён не зря носит звание самой непослушной кумихо. — Останься со мной, — молит он. — Не уходи, умоляю, я никогда никого ни о чём не просил, пожалуйста… Струйка крови проскальзывает по подбородку, и Чангюн улыбается. Касается кихёновой щеки кончиками пальцев. — Прости. Ладонь соскальзывает и падает. Веки смыкаются, последний вздох храброго воина тает в холодном тумане. Лисицы не плачут, поэтому Кихён воет, и воздух сотрясается от его крика.•
У убийцы, присланного синдикатом Ли, острое злое лицо и алая подводка на нижних веках. Он не вырывается, не кричит — сидит молча перед Чангюном на коленях и смотрит слишком дерзко для того, чьи руки скручены верёвкой. — Мы поймали его у выхода. Эта шлюха прирезала Минхо! На ядовитом «шлюха» убийца морщится и закатывает глаза. Чангюн ловит этот взгляд, и улыбка тянет вверх уголки губ. — Значит, он был ничтожеством, раз дал себя прикончить своей же подстилке. Все вон, я сам с ним разберусь. Когда кабинет пустеет, Чангюн присаживается на корточки перед пленником. Тот поджимает губы и отворачивается. Удивительные гордыня и смелость на грани безумия. — Не стыдно? Если Чжухон и Минхёк тебя послали, наверное, они были в тебе уверены. А ты так глупо попался. — Я бы не попался, если бы хотел. — А-а-а, так ты пришёл убить меня? И как же ты собираешься это сделать, сидя передо мной на коленях? — Развяжи мне руки — и узнаешь, как. Смотрит в упор и не боится. Чангюн оглядывает его с ног до головы; останавливается на остром разлёте ключиц в вырезе расстёгнутой почти до конца чёрной рубашки. Красивый, зараза. Попасть к такому под нож ничего не стоит. — Скажи, как тебя зовут. — И зачем Змею моё имя? Змей. Чангюн не особо любит своё прозвище, он бы предпочёл быть волком или не иметь никакой клички вовсе, но чешуйчатая личина прилипла к нему, как тату с чёрной мамбой на спине. Однако… Из этого рта его мафиозное имя звучит приятно. Серьёзно и увесисто. Усмешка бритвой режет лицо. — Потому что я предпочитаю знать имена тех, кого трахаю. Убийца фыркает. Кажется, он ждал этого — за этим и пришёл с самого начала, только поэтому и позволил себя поймать. Чангюн отмечает про себя — у синдиката Ли довольно изощрённый способ преподносить подарки. — Кихён. — Прекрасно. Чангюн поднимается и обходит пленника. Наклоняется, и Кихён вздрагивает, когда чувствует на своей шее холод ножа. — Запомни, Кихён-а, я не Минхо, и убить меня так же легко не получится, так что оставь эту затею. Иначе пожалеешь. Точный взмах — и верёвки падают. Кихён потирает запястья и наблюдает за Чангюном пристально-пристально — ждёт подвоха. Но подвоха не будет. — Раздевайся. Он поднимается; Чангюн замечает, что они одного роста. Пиджак падает на пол. Пальцы аккуратно расстёгивают остатки пуговиц. Чёрный шёлк соскальзывает с острых плеч — и Чангюн замирает. Вся спина убийцы из чужого клана изувечена краской от шеи и до поясницы. Огромная красная лисица с вихрем из множества хвостов скалится прямо Чангюну в лицо. Татуировка так хороша, что кажется: ещё секунда, и кумихо бросится прямо на тебя, разорвёт на части. Острые иглы зрачков прожигают насквозь, пробираются под кожу и дальше — прямо в грудь, в сердце. Голова кружится. Чангюн на секунду прикрывает глаза, но тошнота не отступает, в висках раскалёнными прутьями долбится боль. Алая ткань, спущенная с плеч. Острые уши в копне ярких, как огонь, рыжих волос. Существо улыбается во весь рот, полных острых зубов. Чангюн замирает. Его пальцы всё ещё сжимают чужие запястья. — Что ты такое? Смех тонкий и мелодичный, будто перезвон колокольчиков. Щурятся глаза в обрамлении красных ресниц. — А разве это важно? — Ты демон, верно? Пальцы проскальзывают по плечу. От коготков, легко царапающих кожу, бегут колючие мурашки. — Демон-лис, кумихо… У меня так много имён, но какое это имеет значение? Разве тебе не хорошо сейчас? От сладкого голоса плывёт перед глазами, горячее дыхание опаляет шею, и Чангюн едва дышит. Чужая кожа под его пальцами гладкая и мягкая — такая, что её хочется касаться вечность, сжимать и трогать, целовать и оставлять следы. Чангюн очарован. Чангюн сходит с ума. — Хорошо, но… — Просто зови меня Кихён. Чангюн распахивает веки. Почти подскакивает, но видит потолок собственного кабинета и понимает, что лежит на диване, который сам же когда-то сюда купил. Голова всё ещё гудит и ноет, но он садится. Перед глазами до сих пор маячит хвостатый мираж и жёлтые глаза с острыми иглами зрачков. «Что за черт…» — У тебя проблемы с давлением или вроде того? Подарок от синдиката Ли сидит в углу и листает какой-то замызганный томик романа (наверное, его в кабинете оставил Хёнвон). Чангюн щурится и зачем-то оглядывает держащие книгу руки, будто ожидая увидеть когти. Стоп, когти? Какие ещё когти? — Что ты здесь делаешь? — Ждал, пока ты очнёшься. Если бы я вышел один, а твои подчинённые обнаружили тебя в отключке — меня бы покрошили на салат. — Я упал в обморок? — Ага. А я даже раздеться не успел. Было обидно, я вообще-то не настолько плохо выгляжу. — Не слишком ли ты нагло со мной разговариваешь? — А мне есть, что терять? Судя по безразличному взгляду — и впрямь, терять нечего. Чангюн снова морщится, мысли роятся в голове стаей непослушных рыбок, снуют и шныряют туда-сюда, и ни за одну невозможно ухватиться. Он вспоминает, как некоторое время назад ходили слухи о единственном выжившем после резни в особняке семьи Ю. О парне с татуировкой кумихо, который годами переходит из рук в руки и нигде не задерживается, будто… Будто проклятый. — Ты… Ты ведь Ю, не так ли? — Даже если и так — что это меняет? Моя фамилия давно уже не имеет никакой силы. Странное чувство дежавю вспыхивает в затылке. У меня так много имён, но какое это имеет значение? — Слушай, мы… — начинает Чангюн, потирая виски. — Нигде раньше не встречались? — Что? — Ю Кихён вскидывает брови. — Нет, никогда. — Странно. Не могу отделаться от чувства, что видел тебя где-то. Возможно, в прошлой жизни?