•
Чжухон всегда был идеальным мафиози. Если стрелял — то попадание либо в сердце, либо в голову, если брал в руки нож — то никогда не махал им, а резал методично и со знанием дела. Он знал каждый закоулок Сеула, каждого человека, что когда-либо был в мафии, начиная от боссов и заканчивая самыми пропащими шестёрками. У Чжухона не было ни одного изъяна. Ни одного проваленного задания, ни одного серьёзного ранения, после которого пришлось бы отлеживаться месяцами. Минхёк обожал его. Сам он был нелепым и бесполезным, единственное, что он хорошо умел — это заговаривать зубы, и потому босс отправлял Минхёка на переговоры. Эдакий попугай на его плече. Они всегда были вместе — Чжухон и Минхёк — две тени по бокам от своего предводителя, только если первый выглядел круто и солидно, то второй… «Птица-говорун отличается умом и сообразительностью «, — говорил Минхёк и смеялся. Чжухон в ответ улыбался широко-широко и в ямочках на его щеках можно было утонуть. Слишком красивый, чтобы быть настоящим. Настолько идеальный, что хотелось ткнуть пальцем, чтобы убедиться — а есть ли он вообще? Преступникам не положено влюбляться, тем более друг в друга, но Минхёк с самого начала был непутёвым, а потому провалился в Чжухона с головой. Тот сиял так ярко, что Минхёк превратился в бесплотную тень у его ног и ни о чём не жалел. Итак, Чжухон был идеальным. И потому, когда его схватили ублюдки из вражеской группировки и объявили, что ему не поздоровится, если он не расскажет о секретах родного клана всё — даже не дрогнул. Ведь таким должен быть хороший мафиози? Готовым сберечь секреты своей семьи, своего босса любой ценой? Идеальная преданность. Минхёк проклинал её, проклинал себя, проклинал жизнь, когда одним утром обнаружил прибитый гвоздём к двери их базы язык. Он давился слезами и задыхался у ног босса, умоляя того Чжухона вытащить, ведь он хороший, самый лучший, разве он не заслужил? Разве за того бойца не стоит держаться? Но всё, что Минхёк получил — струю горького сигаретного дыма в лицо. — Раз он решил, что хочет подыхать за меня — пусть подыхает. Ради одного человека посылать кого-то? Ты рехнулся. Тебе он нужен? Тогда иди и забери сам. Ты же у нас хорош в переговорах? Ну так пойди, поговори, сам-то он уже не сможет. Кривая ухмылка босса слепила золотыми зубами. Она Минхёка наизнанку вывернула, перемолола и бросила с рёбрами наружу. В нём поломалось что-то, хрустнуло. Непутёвым балаболом Минхёк был лишь потому, что каждый раз, когда он брал в руки оружие — кровь после него отмывали неделями. От этой стороны хотелось избавиться, такого себя Минхёк в лучах чжухонова света закопал, навешал сто тысяч замков и попытался сделать вид, что всегда был другим — глупым и говорливым, смешным и бесполезным. Убивший собственных родителей (которые его били, но кому какое дело?) Ли Минхёк, сбежавший из психушки Ли Минхёк — сколько не избавляйся от него, всё равно вылезал, дышал горячо в ухо и шептал «хватит бежать от меня, ты это я, других обмануть ты смог, но себя обманешь». Он не хотел быть демоном, но ради Чжухона… Минхёк пошёл за ним один, смелый и совершенно безумный — против десятков вооружённых до зубов врагов. Минхёк вернулся с Чжухоном на спине, и от него за километр несло смертью и кровью. Чужая, не его собственная — она текла по лицу, чвакала на подошвах ботинок. Он не хотел быть демоном, но ради Чжухона он был готов убить кого угодно. Неважно, кого или чего ему будет это стоить. — Он знает, что я приду за ним. Знает и потому ныкается, старый козёл. Но вряд ли ему придёт в голову, что я смог нанять тебя. У убийцы из семьи Ю взгляд острее бритвы и холоднее вечной мерзлоты. Он играючи перекидывает нож из левой руки в правую и обратно, пока Минхёк считает деньги. — Подчинённых выруби, но не убивай. Хотя… Нет, тех, кто лично его охраняет, прикончи. А его самого… Делай что хочешь, но только чтобы он остался живым к моменту, когда я приду. Хочу увидеть, как он подыхает. — Понятно. Хочешь, чтобы ему было больно. Лисица спрашивает беспристрастно, с такой же интонацией обычно кассиры в фастфуде уточняют, добавлять ли соус в картошку. Улыбка рвёт Минхёку лицо до боли в скулах. — Так больно, чтобы он захотел умереть и не смог. Ю Кихён любое своё задание выполняет идеально и на сто процентов — и этот раз не становится исключением. Спустя день весь Сеул судачит о самом кровавом перевороте за последние пару десятков лет. Минхёк не планировал становиться главным, но в итоге ему пришлось подняться на самую вершину это построенной на крови и костях пирамиды, крепко сжимая ладонь Чжухона. Раньше он прятался за его спиной, теперь же станет его языком, его оружием, его-чем-угодно. — Мы же правильно сделали, что отдали его Змею, да? Чжухон, конечно же, не может ответить — только выразительно пожимает плечами. Уголок губ у него дёргается в лёгкой ухмылке. Минхёк фыркает, прикладывая сигарету ко рту. — Мне кажется, они похожи. Оба не в себе. Беззлобный тычок под рёбра — Минхёк давится дымом. — Что? Намекаешь, что я тоже не в себе? Но они прям особенно. Так смотрят… Ни у кого больше таких глаз не видел. На это Чжухону ответить нечего, потому что чистая правда. Что Змей, что Лисица Ю — взгляды-бритвы, глаза-иглы. — Мне кажется, он задержится у него надолго.•
— Опять уходишь к своему человеку? Кихён оборачивается. Сидящая на камне позади него кумихо хмурится, но лицо у неё скорее печальное, чем злое. — А если и так, Сою? Что ты сделаешь? Сою вздыхает и съёживается, прячет руки в широких рукавах своих одежд, расписанных цветами и птицами. — Ничего. Но Хёрин будет очень злиться, когда узнает. Кихён хмурится и закатывает глаза. Подобные разговоры проскакивали всё чаще, от каждой из его сестёр, но до сих пор Сою молчала. Видимо, Хёрин надавила на неё и сильно. — Мне нет дела до того, что думает Хёрин. — Я просто волнуюсь за тебя, Кихён. Нам не стоит водиться с людьми, иначе беды не миновать. — И это говоришь мне ты? Ты, которая сама влюбилась когда-то в человека?! Кихён слишком поздно осознаёт, что это звучит грубее, чем стоило бы. Сою вздрагивает, будто от удара кинжалом, и её взгляд становится ещё более печальным. — Именно поэтому я и знаю, сколько боли это может принести, — тихо проговаривает она, ломая в горькой улыбке губы. — Скажи, сколько ему? И он, кажется, наёмный убийца? Такие, как он, быстро умирают… Что ты будешь делать? Когда он умрёт. — Я… — Кихён теряется всего на миг, но Сою понимает сразу — никакого плана у него нет. — Что-нибудь придумаю! Я же самый сильный из нашего рода, по-твоему, мне не под силу такое решить? — Ты сильный, но не всемогущий, — она качает головой. — Подумай об этом, Кихён. Пока не стало поздно, пока ты не привязался к нему слишком сильно. Но Кихён понимает — Сою опоздала с увещеваниями, потому что он уже. Уже привязался слишком сильно.