Loved

Честно говоря, на траве все еще лежит иней. Чем дальше он забирался на север, тем больше был шанс того, что утром на палатке будет изморозь. Не каждый день, конечно, но это был бы верный признак того, что ему еще рано возвращаться, и следовало бы побродить еще немного. И все же, достаточно часто, хотя Снусмумрик не обращал на это внимания, говоря себе, что это только начало весны. Не то чтобы он торопился вернуться. У него есть только три месяца в году, чтобы спустить с поводка свою натуру, дать голосу отдохнуть, а мыслям идти своим путем. Он наслаждается этими месяцами, нуждается в них. Как бы сильно он ни любил Мумидолл, он не может оставаться там все время. Всему нужен отдых. А Снусмумрику он просто необходим. Если бы он оставался в долине все время, то, возможно, устал бы от нее, возможно, даже возненавидел бы. Глупо не обращать внимания на такой большой мир, оставаясь на одном месте, особенно когда твоя натура требует постоянного движения. Но Снусмумрик пошел на компромисс, сделав долину опорным пунктом, куда он возвращался снова и снова. Может быть, этот год теплее, чем большинство. А может, у мумрика просто было меньше мыслей, чем обычно. В любом случае, пришло время для возвращения. Он понял это еще две недели назад, как только проснулся. Он не мог сказать, откуда он это понял. Точно так же, как он знает, когда он голоден, он знает, когда пришло время идти. И вот, с полной сумкой и легкостью в сердце, он отправился в путь, изо всех сил стараясь не обращать внимания на редкие заморозки. В пути он постоянно вертит в кармане губную гармошку, не решаясь на ней играть. Может быть, еще слишком рано возвращаться. В животе встает тяжелый ком от этого ожидания неизвестности. Конечно, это глупо с его стороны. Нет ничего, чего он не смог бы решить. Оставаться или уходить — решать лишь ему. Он ведь всегда сам решает, куда и когда ему идти, и если он хочет вернуться в начале этого года — это тоже только его решение. Пальцы скользят по теплому металлу губной гармошки. Никто не может указывать ему, что делать. Просто чтобы подчеркнуть это, Снусмумрик останавливается и отдыхает под деревом. Может быть, он поставит здесь свою палатку и переночует. Может быть, несколько ночей. Но, конечно, он не станет этого делать. Он знает это, но все же, ему нравится иметь возможность выбора. Прошли месяцы с тех пор, как он был в этих лесах последний раз. Какими бы разными ни были его путешествия, они всегда начинаются в одном и том же месте, и вот, уже несколько часов назад он вышел на ту самую дорогу. Пройдет еще совсем немного времени, и он вернется в Мумидолл. От этих мыслей снова сводит живот. Может быть, он просто поставит тут свою палатку и побудет еще несколько дней в одиночестве. У него ведь нет никакой особой причины пытаться разбудить Муми. Но, конечно, есть много причин. Первая и самая главная — то, что только из-за Муми-тролля он возвращается снова и снова. Он привязан не столько к долине, сколько к самому Муми. Его лучший друг. Лучший. Друг. Снусмумрик никогда не считал себя человеком, у которого могут быть друзья, не говоря уже о лучшем друге. Раздраженный собственной тревогой, он достает губную гармошку, решив поиграть, но вместо этого просто идет, держа ее в руках. Может быть, Муми-тролль не хочет его видеть. Может быть, он злится, что Снусмумрик снова ушел. Это, конечно, смешно. Муми мог обижаться так же долго, как долго мог держать воду в ладонях. Мумрик думает о Муми-тролле и чувствует себя так, словно кто-то превратил его в поломанный инструмент. Он быстро запихивает губную гармошку обратно в карман. Он никогда не уверен до конца, нравится ему уходить или нет. Или, скорее, нравится ли ему уходить, или быть ушедшим. Так же, как он тоскует по открытым дорогам и широкому небу, находясь в Мумидолле, он тоскует по своему маленькому лагерю и друзьям, когда уходит. Может быть, ему нравится эта боль. Чтобы всегда было чего хотеть, чего ждать с нетерпением. В конце концов, ему нужно что-то, ради чего можно было бы продолжать двигаться дальше. И он действительно хочет вернуться. Он готов вернуться. Это не поспешно, не неправильно, и даже не слишком рано. Самое время. Так откуда же это ужасное ожидание? Еще несколько часов спустя солнце прорвалось за горизонт. Снусмумрик идет прямо сквозь ночь, борясь с бо́льшим количеством мыслей, чем за все время своего отсутствия. Он ставит сумку на землю, трясущимися руками ставит палатку. Неустойчиво и словно неумело, но он переделает это позже. В животе все еще трепещет, и Мумрик садится на перила моста и делает глубокий вдох, поднося губную гармошку к губам. Он закрывает глаза, он ничего не видит. Ни далеких гор, ни сверкающей воды реки. Он играет, и все снова становится как обычно, и нет никаких причин нервничать. Он заканчивает песню Муми-тролля и начинает ее снова. А потом еще раз. И в четвертый раз на удачу. Как раз когда Снусмумрик решил, что лучшая часть песни — это то, что она нравится Муми-троллю, он услышал свое имя и открыл глаза. Одна из нот фальшивит, но Мумрик продолжает играть, надеясь, что его друг не заметил. Муми-тролль улыбается, машет рукой, и скорее падает, чем бежит вниз по склону. Солнечный свет блестел на его шерсти, Муми-тролль несся к нему, и все, чего хотел Снусмумрик, — это спрыгнуть с перил, взять эти руки в свои, поцеловать его в лоб, в нос, — и вдруг вся тревога внутри него превратилась в чистый, глубокий пруд, спокойный и тихий. Снусмумрик думает о слове, которое не может произнести вслух. Ухватившись за перила, Муми-тролль подпрыгивает от возбуждения. Снусмумрик небрежно кладет в карман губную гармошку и улыбается. — Привет, Муми. Это идеальное имя для него; круглое, улыбчивое. И Мумрик улыбается, не может не улыбаться, когда его дорогой друг взбирается по перилам, садится на них боком и тут же разражается вопросами и историями. Он слушает спокойно, спокойно улыбаясь, как будто в его мыслях сейчас не происходил полнейший ад. Снова закрыв глаза, Снусмумрик вслушивается в голос своего друга и представляет, как погружается в реку.