Бесчувственные люди

“Et nous, qu’avons-nous fait de vous S’il est vrai ce qu’on nous dit Que vous parliez d’amour Qu’est-ce qu’il en reste aujourd’hui Qu’avons nous fait de nous S’il est vrai qu’on ait appris A se parler d’amour Qu’est-ce qu’on en a fait depuis” [1] ♫ Victoria Petrosillo, Merwan Rim - Qu'avons-nous fait de vous? [1] А мы, что мы сделали с вами? Если правда то, что нам говорят, Что вы говорили о любви, Что осталось от нее сегодня? Что мы с собой сделали? Если правда то, что мы научились Говорить друг другу о любви, Что мы сделали с тех пор? (пер. с фр.)

Восемьсот. Фэн Синь спускается все по той же каменной лестнице, по которой летел на вершину на рассвете, не помня самого себя. Он так и не смог вернуться в дом после того, как ушел, оставив за спиной хмурого Хуа Чэна, тихого Се Ляня и Му Цина, раздавленного собственными воспоминаниями. После того, как из мира окончательно исчезли все оттенки, превратив его в растекшуюся по шелку тушь. Му Цин не знает этого мира. Не видел, как он менялся на протяжении веков, делая из богов тех, кто начал бояться собственной тени. Он погиб до того, как все они оказались вынуждены подстраиваться под действительность, а не создавать ее. И кому Фэн Синь врет теперь? Они никогда ничего и не создавали. …четыреста девяносто девять, четыреста девяносто восемь… В вечности незачем считать проходящие годы. Му Цин научится жить в своем новом воплощении. Он всегда так быстро учился, цеплялся за все выпадавшие ему шансы, чтобы стать тем, кем хотел. Однако судьба подготовила для него нечто совсем иное. Вероятно, в них во всех было слишком много противоречий для небожителей. Слишком много живого, человеческого, что мешало стремиться лишь к величию и никогда не опускать головы. Столетия, которые Фэн Синь и Му Цин провели в Небесном Царстве без Се Ляня, так и не сделали из них богов, какими их представляют все верующие. Едва Его Высочество вознесся в третий раз, они, даже толком не обсудив ничего, явились к нему, притворившись собственными слугами. Фэн Синь чувствует, как его губы растягиваются в горькой улыбке. Это было странное, но забавное время. Му Цин в обличье Фу Яо вел себя немного иначе. Был понятнее и ближе? Бесил еще больше, доводя Фэн Синя до гнева за считанные мгновения, но невольно напоминал себя в юности. Не великого Бога Войны, покровителя Юго-Запада. Себя — юношу из монастыря Хуанцзи, по которому Фэн Синь когда-то скользнул взглядом, навещая Его Высочество, и подумал лишь: «себе на уме». Му Цин уже тогда был ярким. Не внешне — в белых одеждах, со своими тонкими чертами, туманом волос у лица, угольными глазами он сам походил на роспись тушью без цветных оттенков. Но Се Лянь не зря увидел в нем самоцвет. Без огранки, из одних острых углов, об которые неосторожным движением можно было стесать себе кожу, но драгоценный. …сто пятнадцать, сто четырнадцать… В груди тяжелеет, но не как до этого — от боли и сожалений. Совсем иначе. Пусть все кончено, и они сделали то, что были должны, чувства в Фэн Сине горят ярче, чем когда-либо. Он любит Му Цина. Очень сильно, без условий, вопросов и сомнений. И это с ним останется. Пусть мир вокруг и стал черно-белым, внутри — цветные всполохи и витражи, и это то, что никто не может отобрать. Ни Безликий Бай, ни сам Фэн Синь. Больше он не позволит себе бежать от чувств, как когда-то. Причиняют они боль или нет, горят огнем у сердца или тлеют углями меж ребер, они бесценны. …три, две, одна. Может, это и имели в виду люди, говоря: бог в каждом из нас? Фэн Синь выходит на берег Тиры с ее маленьким портом. Покупает билеты на все паромы в расписании на этот день, потому что не знает, на какой все же уговорит себя сесть. Он долгое время просто стоит и смотрит на спокойное море, слушая разговоры людей на незнакомом языке, который так и не успел выучить. Дышит и лелеет в себе все, что чувствует. Се Лянь отдаст Му Цину его прах, и тот сможет себя защитить. Теперь — точно сможет. Сам. А Фэн Синь будет хранить это — то, что восстало из пепла в нем самом, то, от чего он бежал, но так и не смог скрыться. И хорошо. Так — правильно. Его Высочество пытался спасти Му Цина в ту роковую ночь. Он не раздумывал, делать это или нет, просто искал способ. Хотел поверить, а позже уже разобраться со всем остальным. Просто он опоздал. Помнит ли Му Цин, как бросилась к нему Жое, чтобы обхватить и вытащить из пропасти, или жар лавы застилал ему глаза, и он так и не заметил белую ленту, что летела к нему над огненной рекой? С ним останется Се Лянь. Фэн Синь в этом уверен. Му Цин всегда тянулся к нему в прошлом, несмотря на саркастичные замечания, ранящие порой слова и неоднозначные поступки. Как же сильно он скучает по тому времени, когда их было трое. Когда он просыпался по утрам, шел звать Се Ляня оттачивать бой на мечах и, входя в его спальню, заставал там Му Цина с ворохом одеяний. Хмурого, сосредоточенного, будто в руках не шелка, а судьба всех трех миров. Чем бы он ни занимался, всегда делал это так, словно вершил историю. Фэн Синь улыбается одними губами, глядя на море. Му Цин ведь не всегда его злил и раздражал. Он бывал порой таким забавным. И родным. Когда Фэн Синь тогда, дожидаясь возвращения Се Ляня с горы, куда тот ушел совершенствоваться после падения Сяньлэ, увидел его на пороге их убежища с припасами, помощью для них, едва не бросился ему на шею, забыв все обиды. Решив, что он и правда хотел как лучше. Сколько же ошибок они в действительности совершили, не желая слушать друг друга? Солнце на его глазах клонится к морю, касается его, начиная отбрасывать на воду лиловые отсветы. Фэн Синь не садится ни на один паром, хотя у него есть билеты на все. Они приплывают и уплывают, а он по-прежнему не может решиться покинуть Тиру. Наклонившись, он поднимает у кромки берега темный пористый камень, похожий на осколок остывшей магмы. Ему нужно хоть что-то, за что зацепиться. Нечто вещественное отсюда, что останется с ним, кроме воспоминаний о месяце подле Му Цина, пусть он тогда и не знал, кто они друг другу. Положив камушек в карман, Фэн Синь медленно направляется к последнему отплывающему с острова парому. Все пассажиры уже взошли, осталось лишь дождаться времени отплытия. Фэн Синь останавливается, не дойдя до него всего пару шагов. Мужчина на палубе машет ему рукой и что-то произносит по-гречески, поторапливая. Еще минуту, дайте ему еще минуту… — Фэн Синь, — звучит вдруг у самого уха. Фэн Синь вздрагивает, вертит головой, но не видит на берегу никого, кто мог бы звать его по имени. Этим голосом. — За столько веков ты так и не сменил пароль от духовной сети? — продолжает говорить голос будто внутри него. Все такой же мелодичный, приятный на слух, но ставший еще глубже. Таким голосом лишь звать армию в бой, и ее воины пойдут на смерть за своим генералом, жалея, что у них лишь одна жизнь, чтобы отдать за него. — Я… — произносит Фэн Синь, прикладывая дрожащие пальцы к виску. Он действительно не менял личный пароль. Почему? Может, надеялся, что когда-нибудь его вот так и позовут — из небытия. Его снова окликают с палубы, но Фэн Синь прирастает к месту, не в силах сделать даже один шаг. Так и стоит, накрыв ладонью губы и глядя перед собой в одну точку — на морскую пену у каменистого берега. — Я видел тебя, — коротко добавляет Му Цин. — Где? — сиплым шепотом спрашивает Фэн Синь. — На Тунлу. Когда ты говорил с Цзюнь У. Что?.. — Но… ты… ты… — заикается Фэн Синь. — Был мертв? Да, — жестко отрезает Му Цин. — Но это не значит, что меня там не было. Реальность идет трещинами уже в который раз за эти дни. Они знали все о трех мирах, считая это разделение абсолютом, но был ведь еще один мир, скрытый и от богов, и от демонов, и от людей. Тот, где находился Му Цин, в то время как Фэн Синь терял человеческий облик и напивался от горя, пока однажды не предстал перед демоном с самой страшной в своей жизни просьбой. Небытие. Так Му Цин был рядом? Наблюдал из мрака теней, сам будучи бесплотной тенью, как Фэн Синь стоял на коленях, видя лишь белые одеяния Безликого Бая сквозь слезы и умоляя его о смерти? Собственная смерть — вовсе не последнее его воспоминание о нем? — Прости… — произносит Фэн Синь дрожащими губами. — Я… я тосковал по тебе. Я не хотел забывать… Последний паром, не дождавшись, все же отплывает, вспенивая мраморную от раннего заката воду и оставляя его на берегу. — И пил, — продолжает за него Му Цин. — Жалкое зрелище. — Д-да. — И недостойное. — Да, — соглашается Фэн Синь, глядя на море сквозь выступившие на глазах слезы. — Ты так и будешь говорить со мной, стоя ко мне спиной? Фэн Синь замирает, роняя руку, что все это время держал у лица, вдоль тела. В груди все сжимается, дрожит и пульсирует, распадается цветными теплыми вспышками, а сердце готово выскочить, проломив ребра. Фэн Синь закрывает глаза, позволяя слезам скатываться по щекам. Он не оборачивается, но слышит шаги, которые легко узнает, даже если весь мир начнет танцевать и прыгать вокруг. Они затихают совсем рядом. Фэн Синь не верит в богов. Для него уже очень давно нет никаких богов. Кроме одного. И сейчас он стоит за его спиной.