***
Аркобалено не потребовалось много времени, чтобы понять, что у Черепа есть странное хобби, выходящее за рамки обычных причуд, которые они могли игнорировать; но только потому, что это казалось совершенно нехарактерным. Череп был сопляком; он производил впечатление непокорного подростка с его ярко окрашенными волосами, множеством пирсинга и склонностью к одежде из кожи. Он был из тех, кто читает комиксы и посещает дикие вечеринки, а не собирает дорогие картины с высококлассных аукционов. Но именно это он и делал. Фиолетововолосое облако было на удивление хорошо осведомлено в искусстве, способное отличить подлинную вещь от подделки в течение минуты изучения, и если поблизости был аукцион произведений искусства, было гарантировано, что Череп в какой-то момент появится там. Не то чтобы другие Аркобалено когда-нибудь понимали почему; Череп редко покупал что-либо с аукционов, которые он одержимо посещал. Он всегда казался лишь сторонним наблюдателем, пристально разглядывающим выставленные на продажу предметы, но, насколько им было известно, никогда не предлагавшим ни одной цены. Кроме того, они видели замученные взгляды, которые бросали на него другие участники, видели, как дилеры и участники торгов подходили к нему, делясь информацией со странно подавленным каскадером. И когда Реборн расспрашивал всех вокруг, одна женщина с радостью поделилась клочком информации, что таинственный де Морт был избирательным, и как только он находил картину, которую хотел забрать, цена не имела значения. Однажды, когда его спросили, почему он так много платит за картину, пусть даже очень редкую, каскадер просто ответил, что она того стоит, что картины стоят всего. (Реборн готов был поклясться, что Вайпер слегка покачнулся, услышав цену, которую Лакей заплатил за картину). И когда они спросили, какие картины «де Морт» предпочитает, посетительница, которая невольно стала их информатором, выглядела почти печальной, когда ответила. — Портреты. Редкие портреты. Никто не знает, кто их написал, но ходят слухи, что в мире их меньше десяти.***
Именно Занзас положил конец странному хобби Черепа. Не то чтобы он знал, что у Черепа есть даже такое хобби. Все это было просто совпадением, что все сложилось именно так.***
В детстве, только выбравшись с улицы, особняк Вонголы был для него не более чем роскошной тюрьмой. Занзас привык жить на улице; он привык к свободе бродить и делать все, что хочется, без надзора взрослых, можно было просто встать и уйти, не беспокоясь об уроках, которые он должен был посещать, или о людях, с которыми он должен был встречаться, или о чем-то подобном. Поэтому, когда наставники, Ноно и его хранители становились слишком назойливыми, он начинал исследовать особняк, исчезая на долгие часы в длинных необитаемых комнатах и коридорах дома. Ни одно место в особняке не было для него недоступным в его поисках нескольких часов передышки от нытья и тяжелого груза неодобрения и недоверия. Он и раньше прятался в бельевом шкафу, тесном, постоянно рискующим быть обнаруженным, но, безусловно, его любимыми комнатами были кладовые. Комнаты были до краев забиты мебелью, бесполезными предметами декора и картинами. По общему признанию, это был приятный способ скоротать время; перебирать обломки, которые когда-то составляли дом, а потом были перенесены в пустую, неиспользованную комнату. Такое времяпрепровождение было способно успокоить его буйный характер. А потом он нашел это. Нашел ее.***
Это был особенно тяжелый день. Он прошел Ад не менее чем с тремя учителями, которые потом пожаловались Ноно, а тот затем произнес пассивно-агрессивную речь разочарованного отца, в то время как Койот неодобрительно смотрел на него, стоя где-то на периферии зрения. При первой же возможности Занзас умчался прочь, исчезнув в редко используемой части особняка и потерявшись в комнате, полной картин. В конце концов ему наскучило разглядывать один скучный пейзаж за другим, и он сел на пол, прислонившись спиной к стене. Он откинул голову назад и тупо уставился в другой конец комнаты; он задавался вопросом, достаточно ли времени прошло, чтобы он мог вернуться в свою комнату и спрятаться на некоторое время, когда что-то случилось, что заставило его замереть. Он застыл, напрягая слух, чтобы уловить намек на шум, который мог бы выдать незваного гостя, переводя взгляд с одного конца комнаты на другой; его рука дергалась от желания вытащить нож, которого, увы, не было. И в этот момент башня небрежно сложенных картин на столе перед ним опрокинулась и упала на пол. Выплюнув несколько ругательств, он протянул руку и отбросил от себя ближайшую картину, открыв ту, что была за ней. Это была девушка, которую он никогда раньше не видел в особняке и даже не слышал о ней на уроках. Заинтригованный, он придвинулся ближе и повернул портрет вертикально. Надо отдать должное художнику, он проделал потрясающую работу. Девушка была хорошенькая, как принцесса из сказки, с темными волосами и бледной кожей. Но дело было не только в этом; в этом портрете была жизнь, которой не было у других, он увидел глубокие эмоции в ярко-зеленых глазах, которые превращали ее красоту из обычной в нечто большее. Одетая в униформу, которая имела намеки на военную, с ее темными цветами и серебряными деталями, и с выражением настороженной решимости на пустом фоне, она представляла собой мрачное и захватывающее зрелище. Полчаса спустя, когда он счел, что может спокойно уйти, он вернулся в свою комнату с портретом под мышкой.***
В тот вечер, готовясь ко сну, он взглянул на портрет, стоявший на новом почетном месте над камином. Он готов был поклясться, что девушка на портрете улыбалась.***
Помимо одежды и туалетных принадлежностей, портрет был единственной вещью, которую Занзас взял с собой, когда покинул особняк Вонголы, чтобы захватить Варию.***
Несмотря на все свои усилия, Занзас так и не смог найти никакой информации о девушке с портрета. Он просмотрел все книги, какие только смог найти, изучал военных и их униформу с таким рвением, которое удивляло его наставников, делал все, что мог придумать, чтобы попытаться найти хоть какую-то информацию о ней. По крайней мере, он хотел знать ее имя.***
Его недавно завербованный Туман бросил один взгляд на портрет, висевший в кабинете, и почти потребовал, чтобы Занзас сказал где он взял его. Глаза Занзаса обострились, прищурившись на иллюзорный мусор. Туман что-то знал; все остальные, кто входил в его личный кабинет, не обращали особо внимания, списывали все на простую картину с изображением хорошенькой девушки. И все же Маммон узнал картину, узнал ее. — Почему? — потребовал он ответ, ухмылка расползлась по его губам, когда он заметил прерывистое подергивание иллюзиониста. — Мууу… Это редкая картина. Она может легко принести целое состояние, — наконец ответил Маммон, и Занзас действительно ухмыльнулся. Малыш был неплох, как и следовало ожидать от офицера Варии, но не смог скрыть искреннего волнения, которое звучало в его голосе, когда он впервые увидел картину. — Я нашел ее. Почему она считается такой редкой? Последовало долгое молчание, пока они изучали друг друга. — Женщина на картине. Она была печально известна тем, что отказывалась от рекламы любого рода, так что иметь ее портрет — это… необычно. Ходили слухи и о других портретах, но трудно сказать наверняка, так как их быстро раскупает анонимный покупатель. Это было самое большое количество информации, которую Занзас смог получить о ней за те годы, что он искал. Он наклонился вперед, пристально глядя на Туман. — Как ее зовут? — Холли.***
Занзас знал, что с портретом, с Холли что-то не так. Он никогда не мог точно определить, что это было, никогда не мог найти доказательств, но иногда он просыпался среди ночи от звука напевающей женщины, хотя он никого не находил, когда его глаза автоматически открывались. Бывали моменты, когда он находился в особенно эмоциональном состоянии и его гнев заливал все вокруг, когда он чувствовал слабый намек на что-то успокаивающе скользящее по его пламени; или, когда он работал над тем, чтобы привести Варию в норму, краем глаза ловил намек на движение. В найденном им портрете было что-то еще, и он твердо решил выяснить, что именно. Как только он разберется с этим гребаным Ноно.***
На самом деле это была просто глупая удача. Несколько лет спустя, после того, как Занзас был запечатан, после того, как он оттаял, после будущего-которого-никогда-не-было, после разрушения проклятия Аркобалено, Тсуна посетил особняк Варии. Отношения между главой Варии и будущим Дечимо и в лучшие времена оставались шаткими, но постепенно улучшались по мере того, как мусор продолжал доказывать, насколько он не похож на своего идиота-отца. Тсуна вошел в кабинет Занзаса и стал вторым человеком, который замер, смотря на портрет над камином. — Хм. Знаешь, у Черепа тоже есть портрет этой женщины. Точнее, несколько. Стакан виски в руке Занзаса треснул.***
Через несколько дней Череп появился в особняке Варии. Каскадер был не очень похож на себя, его фиолетовые волосы казались тусклыми и выцветшими, он был одет в джинсы и мешковатый свитер ручной вязки. Под каждой рукой он нес пакеты того же размера, что и портрет над камином Занзаса, а Тсуна и Реборн следовали за ним с еще двумя свертками. Череп остановился перед Занзасом, и хотя в его фиолетовых глазах было много эмоций, он встретил взгляд Занзаса твердо и без страха. Уголок рта у пользователя пламени Ярости дрогнул в чем-то наполовину веселом, наполовину одобрительном; не говоря больше ни слова, он повернулся и повел их в свой кабинет. — За Холли.***
Череп бросил один взгляд на портрет и резко вздохнул, на его лице появилась яростная надежда и отчаянная тоска. Он осторожно положил свои собственные портреты, прежде чем подойти ближе к картине, которую Занзас нашел более десяти лет назад. Череп благоговейно протянул руку — и внезапно все, на чем Занзас мог сосредоточится, было зрелище голых рук каскадера, тянущихся к картине, которую сам Занзас хранил в течение многих лет — и как раз в тот момент, когда Занзас собрался поддаться импульсу оттолкнуть руку Облака, эти бледные, странно изящные пальцы коснулись рамы.***
Невидимая волна энергии — как пламя, но не оно — вырвалась из портрета при прикосновении Черепа, заставив присутствующих в комнате чуть пошатнуться, но, в целом, они остались стоять на своих местах. Деликатный зевок привлек их внимание, и они резко посмотрели в ту сторону, откуда доносился звук. Холли ожила; она вытянула руки над головой, наклоняясь из стороны в сторону, как будто потягиваясь. Изумрудные глаза моргнули, словно стряхивая остатки сна, и томно посмотрели на присутствующих. Внезапно эти изумрудные глаза заострились на подростке с фиолетовыми волосами, стоявшем ближе всего к ней. Яркая зелень сочеталась с ярким пурпуром; затем на лице у портрета расплылась медленная улыбка. — Здравствуй, мой маленький волчонок, — сказала она нежным и теплым голосом, переполненным любовью. Череп издал звук, граничащий между смехом и рыданиями. — Здравствуй, мама.***
Череп де Морт, Бессмертный каскадер, был Тедди Поттером, единственным сыном Холли Поттер, Женщины-Которая-Победила. Сын, который добровольно позволил утащить себя все дальше и глубже в подпольный мир, который добровольно стал Аркобалено, все ради надежды собрать серию портретов, которые заключили в тюрьму душу его матери после того, как она отдала всю себя, чтобы защитить свою семью. Чтобы защитить его. Сын женщины, которая улыбнулась Тсуне, Реборну, Занзасу и поблагодарила их за заботу о ее плюшевом мишке, за то, что они помогли воссоединить пару, которая так много значила друг для друга. (Если бы Холли, как она представилась, не была Небом Черепа, Тсуна съел бы свои Х-перчатки). (И если Тсуна правильно знает характер хранителей, защищающих свое Небо, он не хотел бы быть рядом, когда Череп поймет, что Занзас начал влюбляться в женщину, которая была одновременно и его Небом, и его матерью).