Перелёт

Чонгук вернулся из Токио в Москву мёртвый. Был конец августа, погода неожиданно тихая, солнечная и тёплая, и ничто не предвещало скорого увядания, кроме отдельных жёлтых листьев на берёзах и слегка пожухлой травы. Чонгук сидел в Аэроэкспрессе у окна, смотрел на сменяющие друг друга пейзажи ближнего Подмосковья и думал. Ему казалось, что теперь он думает даже во сне. Девять суток бесконечных размышлений в родном городе, который будто растворился во влажной дымке и вовсе не существовал, а сейчас Аэроэкспресс, неловко раскачиваясь на стрелках, тянул Чонгука и ещё сотню с лишним пассажиров подальше от места, где всё началось и закончилось. Чонгук думал о том, что сделал не так. Чонгук думал, что сделал не так абсолютно всё. Вообще. Он вспоминал и перебирал в памяти каждую минуту, которую они провели с Тэхёном вместе, и каждую минуту до той самой, которая поделила жизнь на "до Тэхёна" и "во время Тэхёна", а потом каждую минуту после с той, которая разрезала, исковеркала и сломала жизнь "во время Тэхёна" и превратила её в бессмыслицу. Чонгук думал, что вот в тот, например, момент надо было бы сказать иное, а в этот — посмотреть по-другому, а в следующий — сделать иначе. И Тэхёна он неправильно понял, и себя неправильно понял, и выбрал неверно, и колебался в выборе неоправданно, и решения его ошибочны все до единого, и выводы не имеют основания, а там, где основание вроде как было, на самом деле только зияющая пустота... Единственное, о чём он не думал совершенно — так это как он теперь будет строить свою бессмыслицу дальше. Странно: если у тебя в принципе есть сейчас, значит теоретически есть и потом, дальше, где-то и когда-то, куда ты рано или поздно доберёшься с приключениями или без. А если у тебя нет этого сейчас? Тебя самого нет в этом сейчас. Ты остался тогда. С ним. ------ Когда Чонгук вошёл в квартиру, первой ему навстречу из кухни выбежала мама, наспех вытирая руки о передник и восклицая, что как же так он не позвонил предварительно, она бы что-то приготовила и получше прибралась. Глупо: она и так готовила постоянно и прибиралась без конца. И вообще они с отцом знали, когда Чонгук вернётся. Следом за мамой появился отец. Он вышел из большой комнаты; ну как "вышел" — просто ступил в коридор на полшага, будто желал лишь убедиться, что маме не мерещится и сын действительно здесь. Мама кинулась к Чонгуку, но в коридоре было темно, потому что никто не удосужился включить свет, так что она сперва принялась обнимать Чонгука (он стоял, как деревянный истукан), а затем потянулась к выключателю и щёлкнула кнопкой. Потом, продолжая радостно и невнятно что-то бормотать, мама подняла голову, посмотрела на Чонгука — и отпрянула. — Сыночек, что с тобой? — спросила она вмиг упавшим голосом. — Господи, Чонгук, ты заболел? На несколько секунд повисла тишина. — Нет, — сказал Чонгук механически. А потом помедлил и произнёс: — Да. Отец сунул в карман смартфон, который держал в руке, выдвинулся в коридор ещё на полшага и уставился на Чонгука, слегка прищурив глаза. Мама снова подступила к Чонгуку и принялась его щупать и мять. — Ты вроде не горячий... Ты простудился? Отравился? Что такое с тобой, мой зайчик? Господи ты Боже, да на тебя смотреть страшно! Заинька мой, как ты ужасно похудел! Отец подошёл ещё поближе. — Что случилось, котик? — причитала мама. — Ты ничего не кушал, солнышко моё? У тебя закончились деньги на еду? Тебя там ограбили? Ты попал в неприятности? Почему ты не связался с нами, рыбочка моя глупая? Ой, Божечки... Да входи же ты, что ты стоишь как чужой!.. Отец, иди помоги Чонгуку внести вещи, хватит торчать там посреди коридора без дела, старый болван!.. Чонгук, лапонька, ну давай, иди сюда, мама тебе поможет снять куртку... Да брось ты этот рюкзак уже... Чёртовы рюкзаки... Отец, иди помоги закатить чемодан, остолоп! Откуда ты только взялся на мою голову такой тормознутый? Да чтоб я ещё хоть раз вышла за тебя!.. Отец приблизился так неспешно, точно Чонгук был заминирован. На маму он при этом обращал внимания не больше, чем на щенка или воробушка, который суетливо прыгает вокруг, но от которого ничего не зависит. — Ну и где чемодан? — спросил отец, заглядывая Чонгуку за спину. — Что закатывать-то? — Как — где чемодан? — спросила мама. — Тут должен быть. Ты слепой? — Так нету, — сказал отец. Мама опять отступила, оглядела Чонгука с головы до ног, потом с боков, потом вокруг, потом сзади... — Ты же с чемоданом со своим любимым уезжал чёрным, я помню, сынок. Он тебе так нравился, всё туда помещалось, и вещи все, и сувениры, и удобный он такой. На площадке оставил, да, зая? — спросила она, с тревогой заглядывая Чонгуку в глаза, а потом полуобернулась к отцу: — Ну что ты там стоишь, а? Иди принеси! Отец молча обошёл их, открыл дверь и выглянул на лестничную клетку. Потом высунулся по пояс, заглянул за дверь и вернулся в квартиру. — Нет там ничего, — сказал он. — Сынок, — сказала мама и слегка потрясла Чонгука за плечи, а потом принялась осторожно поглаживать, точно испугавшись собственных чересчур агрессивных для этой ситуации действий. — Ты где-то потерял чемодан? Забыл, может быть? В лифте? Чонгук молчал. — В метро забыл, да? В Аэроэкспрессе этом? Или в аэропорту? — мама погладила его по щеке. — Не забрал с таможни? Они потеряли твой багаж, да? Потеряли? Вот сволочи, просто слов нет... Или что, сынок? У тебя украли чемодан? Ну не переживай так, Гук, не волнуйся. Надо написать заявление в полицию... — Не надо, — сказал Чонгук. Вопрос с чемоданом впервые стал возвращать его в реальность, потому что это было связано с вещами, а вещи... — Не украли? — продолжала спрашивать мама. — А что тогда? — Да ты посмотри на него, — сказал отец. — Он же ничего не видит. Глаза пустые. Явно где-то оставил. Странно, что себя до дома довёз... Мама рыкнула на отца, а затем опять принялась причитать над Чонгуком: — Сынулечка, не слушай этого старого козла! Что бы он там ещё понимал, чурбан... Давай не спеша, потихонечку, вспоминай, сыночек, где ты свой чемодан последний раз видел? — Возле зеркала, — сказал Чонгук. — Вот, хорошо, молодец! Возле какого зеркала? — В отеле, — сказал Чонгук, постепенно холодея. — В каком отеле, зайка? — В Токио, — сказал Чонгук. Сознание и в самом деле прояснилось в первый раз за последние дни настолько, что Чонгук понял: он забыл чемодан в номере отеля. И не просто забыл — он даже не подумал его собирать. Хороший, надёжный чёрный чемодан, купленный в Японии для поездок в Японию, остался лежать раскрытым на полу возле кровати, рядом с большим зеркалом, а вещи, которые Чонгук из него доставал, остались валяться по всему номеру. Впрочем, теперь-то уже, наверное, не валяются. Их выбросили... "Да и хер бы с ними, — проплыло в голове. — Плевать. Но одни штаны и одна футболка не попали на помойку, раз они у Тэхёна". И тут Чонгука как током ударило. Кролик! Дурацкий белый плюшевый кролик-подушка, которого придумали, выкроили и сшили китайцы на какой-то подвальной китайской фабрике по пошиву кроликов, увечный такой и страшненький кролик, которого стыдно людям показать, только на то и годившийся, чтобы Тэхён подстрелил его на охоте и передал в дар Чонгуку, потому что ничего лучше для обмена они придумать не смогли, идиотский долбаный кролик, которого можно повесить себе на шею и так жить, потому что Тэхён хотел, чтобы это убожество осталось у Чонгука, потому что это никакое не убожество, потому что Тэхён к нему прикасался. Тэхён. Не дав себе ни секунды на размышления, Чонгук бросился к своему рюкзаку, который мама успела отставить на тумбу возле вешалки, встряхнул его и принялся рывками — никак не мог совладать с дрожью в руках — открывать молнию главного отделения. Кролик был на месте. Лежал, скатанный в клубок. Только когда схватил его и вытащил наружу, Чонгук понял, что это всё. Всё то материальное и доступное, что осталось ему от Тэхёна. Больше ничего нет. Чонгук сжал кролика обеими руками и на автопилоте двинулся в свою комнату. Там он подошёл к кровати, откинул покрывало и одеяло вместе с ним, положил кролика на подушку, лёг на него щекой, натянул одеяло на себя и затих. Почти сразу же в дверь комнаты постучали — неясно зачем, потому что Чонгук оставил её открытой нараспашку. Голос мамы что-то спрашивал, увещевал, убеждал, умолял, потом на край кровати сели, потом Чонгук почувствовал, как с него один за другим снимают ботинки... Ему было безразлично. Наплевать. ------ Наверное, он уснул. Сон был тяжёлый, просто забытье, как бывает во время настоящей болезни, и этот сон не принёс ощутимого облегчения. С трудом Чонгук повернулся на спину (всё это время он лежал на боку), потом медленно сел и спустил ноги на пол. В комнате было почти совсем темно, только грязно-серое зарево за окном вместо ночника: уличная иллюминация подсвечивала снизу нависшие над городом облака. Чонгук пошарил рукой возле себя и сразу же наткнулся на голову кролика. Он бережно взял плюшевого уродца, взбил подушку и положил игрушку сверху. Затем встал, слегка пошатываясь, и пошёл в ванную. В квартире было темно, только с кухни лился тусклый свет — там горел ночник. Чонгук нащупал выключатели между туалетом и ванной, включил, сощурился болезненно, зашёл сперва в туалет, затем в ванную и там уставился на себя в зеркало над раковиной. Обычная раковина в обычной ванной комнате раздельного санузла обычной панельной многоэтажки. Обычное зеркало, квадратное, с полочкой. Не апартаменты. Никаких парных приспособлений. Здесь не живут двое, для которых такое кто-то когда-то придумал; только вот не придумал, что вместе эти двое не смогут быть... Чонгук упёрся руками в края раковины и вгляделся в собственное отражение. Тэхён обещал, что так бывает, когда всё правильно, и так было: из зеркала смотрело собственное лицо. Запавшие глаза с тёмными кругами, выступающие скулы, заметно ввалившиеся щёки, опущенные вниз уголки губ. Это было правильно — такое. Такое бывает, если часть тебя утрачена. БОльшая часть. Если ты теперь один. Я один. Как только Чонгук сказал себе это, что-то внезапно и неумолимо поменялось — вокруг него и глубоко внутри. Теперь у него было сегодня. Когда ты признаёшь своё одиночество, твоя бессмыслица превращается в сплошное сегодня, и если ты глуп, ты начинаешь утешать себя тем, что хотя бы не бессмыслица, хотя бы какая-то жизнь, потому что тебе теперь есть в чём жить. Сегодня — вот твоё новое постоянное обиталище во времени и пространстве. Но если ты слегка умнее, ты понимаешь, что жить-то тебе есть в чём, только вот некуда. У тебя просто есть вечное сегодня, одно за другим, день изо дня. Будущего у тебя всё равно нет. А самое прекрасное из возможных — то бесконечное сегодня, в котором ты не был одинок, — закончилось и исчезло без следа. Чонгук включил холодную воду, сложил ладони лодочкой, набрал в них воду и плеснул себе в лицо. ------ Оказалось, что бодрствовал Чонгук в этот час в квартире не один: за кухонным столом сидел отец. — Очухался? — спросил он, когда Чонгук вошёл и аккуратно прикрыл за собой дверь, чтобы свет не проник дальше в коридор и не смог бы ненароком разбудить маму. Вместо ответа Чонгук неопределённо дёрнул плечом, подошёл к буфету, открыл дверцы и стал искать свою чашку. — Разбилась, — сказал отец. Чонгук оглянулся и посмотрел на него. — Решил помыть посуду в кои-то веки и кокнул случайно, — пояснил отец. — Извини. Придётся тебе как-нибудь перекантоваться без своей Фудзиямы, или что там у тебя было нарисовано. Ещё один знак, хотя Чонгук и не верил в знаки. Ещё несколько осколков в дополнение к тем, на которые раскрошилось всё, связанное с Японией и потому дорогое сердцу. Да и плевать. Сердце ведь разбилось тоже. Чонгук отвернулся, взял первую попавшуюся керамическую кружку, простую, без рисунка, и закрыл буфет. — Мать там еды нахерачила, мясо какое-то, салаты... Картошку можешь разогреть, — сказал отец. — Чайник только что вскипел. Чонгук налил чай, достал из буфета тарелку, наполнил её всем понемногу, что нашлось на полках холодильника, затем перенёс тарелку и чашку с чаем на кухонный стол и сел напротив отца. — Итадакимас или что там?.. — произнёс отец. Чонгук только кивнул. Отец в прошлом году с чего-то решил, что выучит несколько общеупотребительных японских слов и будет стебать Чонгука. Иногда Чонгук даже включался в игру. Но не сейчас. Сейчас на это пожелание приятного аппетита он только кивнул и принялся есть, механически работая челюстями и не ощущая вкуса. Отец, видимо, ждал, пока Чонгук закончит, и надеялся, что он сам начнёт что-то рассказывать. Но Чонгук не начинал. Он отнёс опустевшую тарелку и вилку в раковину, вернулся за стол и принялся пить чай. Когда он отпил уже половину, отец произнёс: — Ладно, колись. Прозвучало это довольно грубо, но Чонгук знал отца и знал, что за кажущейся грубостью не скрывается злоба. Только вот говорить не хотелось всё равно. Они ещё посидели молча, пока Чонгук не допил последний глоток чая, так что стало уже невозможно скрываться за белой кружкой и маскировать своё состояние простыми действиями. Отец слегка подлил масла в огонь, сказав: — Я вижу, что-то случилось. Чонгук опустил глаза и уставился на стоявшую перед ним кружку. — Убил кого? — спросил отец. Чонгук знал, что он не шутит, но в ответ лишь отрицательно мотнул головой. — Видел, как убили? — спросил отец. Чонгук отставил кружку прочь и несколько секунд сидел, просто глядя на покрытую скатертью столешницу, а потом наконец тихо произнёс: — Нет. Я... встретил кое-кого. И тут же почувствовал, что полноценно рассказать не сможет. Не потому что потому. Не из-за того, насколько нестандартная для их простого семейного мирка ситуация, а из-за того, что к горлу опять внезапно подступил комок, и теперь оно сжимается болезненно, и если Чонгук начнёт говорить связными предложениями, то просто не выдержит и разревётся, как ребёнок. — Кое-кого... в личном плане? — спросил отец. Чонгук кивнул. — Ну и?.. Встретил и получил от ворот поворот? Чонгук снова мотнул головой отрицательно. — Не получил? — в голосе отца послышалось некоторое удивление. — Взаимно, что ли? Чонгук кивнул, по-прежнему не глядя на него, а потом и вовсе отвернулся. — Хм, — сказал отец. — А чего же ты такой, точно тебя приговорили и уже повесили? Чонгук смотрел в сторону и молчал. — Ага, — сказал отец. — Та семья против? Чонгук кивнул и постарался дышать ровнее, чтобы уменьшить спазмы в горле. — Японская семья? Чонгук кивнул, осознавая, что его не так понимают, но не находя в себе сил пояснить подробнее. Сил и желания. — Ну, может прогнутся ещё, — сказал отец. — С родителями вечно так. Сперва сопротивляются... Тут же вспомнился рассказ Тэхёна про родителей Миюки. Чонгук замотал головой, а потом и вовсе запрокинул голову, надеясь, что так слёзы не вытекут наружу и ему не придётся выдавать себя, вытирая глаза. — Не прогнутся... — произнёс отец, и это прозвучало как констатация факта. Затем его, видимо, снова осенило, потому что дальше он сказал: — Так там у них наверняка есть какие-то договорённости насчёт будущего брака. В Японии это бывает, я читал. И в Корее тоже, и в Китае. Традиции Востока. Но, знаешь ли, что там ещё с этими договорённостями будет... Их и отменить можно... — Он женат, — произнёс Чонгук чужим глухим голосом и всё-таки не выдержал — вытер глаза рукавом рубашки. На секунду это помогло, но потом проклятые слёзы набежали опять. — Замужем, — сказал отец, который к таким вещам всегда придирался. — Парни женятся, а девицы выходят замуж. Чонгук шмыгнул носом и вытер глаза опять, уже не особо скрываясь. — Так, — сказал отец. — Подожди. Ты что сказал сейчас? ОН женат? ОН? Чонгук поставил локти на край стола и закрыл лицо кулаками, зажав в них рукава рубашки, будто маленький. — Парень, что ли? — спросил отец недоверчиво. — В смысле — мужчина? Чонгук не ответил. — Ты... это... втрескался в мужика? Да ещё и взаимно? Теперь по голосу уже отчётливо было слышно, что отец в шоке. Чонгук несколько секунд сидел неподвижно, а потом сильнее прижал кулаки к лицу и кое-как кивнул. — К такому я готов не был... — произнёс отец и замолчал вновь. И молчал очень долго. Так долго, что Чонгук почти совсем успокоился — насколько это вообще было возможно в настоящее время, — и даже слёзы вроде бы перестали течь у него из глаз. Внезапно отец спросил: — Может, показалось? — Что? — спросил в ответ Чонгук. — Ну... что влюбился. — А по мне видно, что показалось? — ответил Чонгук задушенным голосом. Они снова замолчали надолго. — Да... — произнёс отец через несколько минут, не обращаясь к Чонгуку персонально, а словно бы вздыхая. — Это черти могут мерещиться, так что ночами не спишь. А собственная любовь... В кухне повисла тишина. — Слушай, — начал отец снова. — Но ты же... У тебя же девушки были. — Были, — ответил Чонгук. — И вроде ты после первых трёх не потерял к ним интерес?.. — Не знаю, — сказал Чонгук. — Я имею в виду — почему парень-то вдруг? Ничего же не предвещало? — Я не знаю, — сказал Чонгук. Они замолчали опять. Было слышно, как тикают стоящие на буфете старые часы. — Слушай, — начал отец ещё раз. — Может, увлечение просто? Устал в универе, поехал отдохнуть, смена климата, и наверняка неслабо перебрал... Торкнуло там тебя... Сейчас придёшь в себя в привычной обстановке, оно и окажется, что несерьёзно, увлечение это твоё, а? — Это не увлечение, — сказал Чонгук, продолжая закрывать лицо кулаками. Отец тяжело вздохнул. — По твоему виду пожалуй да, не столько увлечение, сколько сумасшествие, — сказал он. — Помутнение рассудка. — Пусть, — сказал Чонгук. — И мы с ним не пили. Только один раз, по три порции виски. С горя. Отец, наверное, хотел обернуть всё в шутку, хотя и невесёлую, потому что спросил с долей иронии: — А что ж не за знакомство? — За знакомство мы ели гамбургеры в Бургер-Кинге, — сказал Чонгук задушенным голосом себе в рукав рубашки. — И целовались. Уже потом. Отец закашлялся. — Так это что у тебя, не просто романтические сопли? — спросил он таким голосом, будто только сейчас до него дошло, что Чонгук говорит о своей влюблённости правду. — Не сраные эти обмены смайликами и селками и томные взгляды при Луне? У тебя действительно всё по-настоящему? На это Чонгук только опять неловко кивнул. — Ты где его подцепил? — спросил отец. Тон его заметно изменился. Отец был серьёзен и ранее. Сейчас он стал очень серьёзен. — Я не цеплял, — сказал Чонгук едва слышно. — Он тебя подцепил? — Нет. Он просто подошёл спросить. Мы не собирались... Не знали, что случится... Он вообще к жене домой летел из командировки... Последовала пауза. — Так вы в аэропорту познакомились? — Да. — А потом встречались? Ходили по закусочным и барам? — Нет. Мы рейса ждали вместе. У нас билеты в самолёт оказались на соседние места. — Ждали рейса, перекусили, накатили и целовались потом в самолёте, потому что всё равно места рядом? Чонгук порывисто вздохнул. — Не в самолёте, — сказал он. — В "Корстоне". Ночью. — Что за "Корстон"? Это же гостиница в Москве. — Там, — сказал Чонгук. Отец снова замолчал. — Ты же вроде прилетел сегодня, — произнёс он наконец. — Откуда ночь и откуда гостиница? — Это когда мы туда лететь должны были, — сказал Чонгук. — Наш рейс отменили. Неисправность самолёта. Всех развезли по гостиницам. Мы с Тэхёном были в одном номере. Вылетели только на следующий день. — Так вы там бухали, в номере? Сняли стресс? — Три порции виски — это не бухать, — ответил Чонгук. — Рад, что ты шутишь, — сказал отец. — Ну ладно, выпили. Ну поцеловались по пьяни. Но откуда вдруг любовь? Стресс объединяет даже натуралов или что? — Рад, что ты шутишь, — сказал Чонгук. — Я просто понять пытаюсь, как это всё возможно, что ты мне рассказываешь, — ответил отец. — Пытаюсь осознать. — Я тоже пытаюсь осознать с того самого момента, — ответил Чонгук. — До сих пор не получилось. А ведь я не смотрю со стороны. Я внутри этого всего. И опять они замолчали надолго, почти на десять минут. — Слушай, — в очередной раз начал отец. — Если там самолёт сломался или что... Познакомились, выпили, остались одни... Может это просто взаимная симпатия? Даже очень сильная, я думаю. Наверное, он симпатичный внешне, вы друг другу понравились... как близкие друзья. Но любовь, какая она бывает в принципе... Это же не только целоваться и страдать... — У нас всё было, — сказал Чонгук. В следующие несколько минут ему казалось, что отец перестал даже дышать. — Сынок... — голос у отца слегка дрогнул, и он откашлялся, прежде чем заговорить снова: — Сынок, люди под воздействием алкоголя... — Это не тогда случилось, — сказал Чонгук. — Мы оба были трезвые. Но он летел к жене и детям. У нас это было в первый и в последний раз. Отец не ответил, и Чонгук не стал ничего более пояснять. И вдруг отец спросил, да ещё таким тоном, будто сам был кровно в подобном исходе заинтересован: — Может, разведётся ещё? Чонгук подумал о том, сколько раз он сам мечтал об этом и сколько раз называл себе причину, почему такое невозможно. Поэтому на прозвучавший сейчас вопрос у Чонгука был только один комментарий: — У него же дети. — Так говоришь — "дети"... — произнёс отец. — Много, что ли? — Трое. В ноябре станет четверо. Отец присвистнул. Чонгук наконец отнял руки от лица. Манжеты рубашки были мокрые. — Только не говори, что он сволочь, раз изменил жене, да ещё и со мной, — произнёс Чонгук. — Это был для нас с ним единственный шанс. На нас обоих теперь лежит эта вина. Только это вина за измену, а вот в том, почему с нами такое случилось, мы с Тэхёном не виноваты. В том, что мы встретились, нашей с ним вины нет. В этом вообще никто не виноват. Они опять замолчали, и Чонгук слушал тиканье часов, пока отец не спросил: — Тэхён? Не японское вроде имя. — Он из России, но этнический кореец, как мы. Родители поэтому так назвали. А жена у него японка. И сейчас у него японское гражданство. — Тэхён... — повторил отец. — Не друг даже, случайный попутчик — и такое... — и вдруг спросил неожиданно: — Фото хоть есть его? Хочется посмотреть, кто тебя так... зацепил. Чонгук поднялся с места, пошёл в прихожую и достал из кармана куртки смартфон. Батарея разрядилась. Чонгук вспомнил, что перевёл аппарат в режим полёта при посадке на рейс ещё в Домодедово и с тех пор к нему не прикасался — если не считать того раза, когда достал в Нарите на обратном пути, проходя металлодетекторы на таможне. Тогда Чонгук пошёл к себе в комнату, достал планшет, включил и разблокировал. Фотографии находились среди отправленных писем в почтовом ящике, и достаточно было войти в аккаунт, чтобы легко посмотреть их на планшете. Как только Чонгук открыл почтовый клиент, он сразу увидел одно новое письмо в папке входящих. Письмо от пользователя Kim Taehyung... Наверное, отец устал ждать, когда сын вернётся на кухню, так что сам пошёл его искать. Он нашёл Чонгука в его комнате за письменным столом, на котором лежал включённый планшет. Чонгук сидел, облокотившись о столешницу и запустив пальцы в волосы, и не шевелился. Отец подошёл ближе и склонился над Чонгуком, заглядывая ему через плечо. — Письмо пришло, — произнёс отец, а затем добавил тише: — От Кима Тэхёна. Чонгук будто очнулся и медленно, как во сне, ткнул пальцем в папку отправленных писем. Там он нашёл то, в котором отсылал Тэхёну их единственные две совместные фотографии. — Вот он, — сказал Чонгук, разворачивая планшет и отодвигая его к отцу. Отец взял планшет и долго рассматривал фотографии, сперва одну, потом вторую. — Интересный, — сказал он наконец. Чонгук выпутал пальцы из собственных волос, положил руки на стол перед собой и кивнул. — Где это? — спросил отец. Чонгук мельком глянул в его сторону и увидел, что он указывает на первую фотографию. — В Домодедово. Когда ждали рейс. И другая тоже. Одна фотка с первого дня, другая на второй. — Совершенно разные лица в разные дни, — произнёс отец. — И у тебя, и у него. — На первой мы всего часа три как познакомились. Два весёлых придурка. Ещё даже не знали, что с рейсом будут проблемы. Вообще не знали ничего. И про себя тоже. Отец, должно быть, снова открыл вторую фотографию — Чонгук видел краем глаза, как он водит пальцем по экрану, — а затем развернул планшет и сказал: — А здесь вы будто на похоронах. Чонгук посмотрел, отвернулся и опустил голову. — Если бы меня спросили, я ни за что бы не подумал, что вы тут знакомы не больше суток, — произнёс отец. — Выглядите так, будто были рядом всю жизнь. Чонгук опустил голову ещё ниже. — Вы тут оба как в воду опущенные, потому что расставались? Чонгук помолчал немного, будто хотел точнее сформулировать, что чувствовал именно в тот момент — что они чувствовали с Тэхёном оба, — а затем ответил глухо: — Нет. Мы были такие, потому что поняли, что расстаёмся навсегда. Отец выпрямился, аккуратно положил планшет на стол, постоял рядом секунду или две и вдруг крепко сжал плечо Чонгука. — Я не знаю, как тебе помочь, сынок, — произнёс он тихо. — Просто не знаю. — Никто не знает, — ответил Чонгук и внезапно попросил: — Не осуждай, пожалуйста. Ни мой поступок, ни мой выбор. И Тэхёна тоже. В мире должен быть хотя бы один человек, который не будет нас осуждать. Мы с ним и так достаточно наказаны. — Обещаю, — ответил отец. Затем он потрепал Чонгука по плечу, слегка похлопал по спине и пошёл прочь из комнаты. На пороге он остановился, оглянулся и добавил: — Ты только матери не признавайся, иначе она совсем с катушек съедет. Бежать от сумасшедшей жены мне некуда. И я даже не смогу написать кому-то дорогому, как сделал твой Тэхён. Затем отец вышел в коридор и плотно закрыл дверь комнаты за собой. Чонгук продолжал сидеть за столом до тех пор, пока не погас экран планшета. После этого Чонгук встал, пересёк комнату, кое-как стянул с себя рубашку и джинсы и лёг в постель, опять положив себе под голову кролика. Письмо от Тэхёна ни утром, ни в последующие дни Чонгук так и не открыл. ------ Август закончился тем, что в Москве пошёл дождь. Тридцать первого числа Чонгуку прислали официальное уведомление из универа о том, чтобы не забыл явиться на занятия первого сентября, и даже напомнили адрес, куда следует прибыть, курс, на котором он учился, и специальность, которую он пытался получить. При других обстоятельствах Чонгук бы с удовольствием потроллил такую гипер-опеку в каком-нибудь чатике, где общался с однокурсниками, и постебался бы над тем, насколько администрация сама не верит, что студенты вынесут из универа не то что знания, а хотя бы память о том, как их универ называется. Но теперь настроения у него не было. Первого сентября Чонгук проснулся, умылся, оделся в чёрное, принял от родителей положенную ему порцию поздравлений с днём рождения, позавтракал кое-как, натянул на ноги чёрные ботинки, закинул на плечо свой неизменный чёрный рюкзак, взял в руки чёрный зонт и поехал тёмными подземными тоннелями в место, где люди готовили себя к светлому будущему. Перед универом толпился народ, в основном младшие курсы. Чонгук равнодушно прошёл мимо и остановился недалеко от крыльца, чтобы снять и так уже сползший с плеча рюкзак и убрать в него зонт, благо дождь, лютовавший с утра, сейчас почти совсем прекратился. Когда Чонгук уже застёгивал молнию, к нему подошла какая-то девчонка и стала спрашивать про стенд со списками факультетов. Чонгук посмотрел на неё непонимающе, и первое, что бросилось ему в глаза, — это какая она чудаковатая. Она была долговязая, едва ли не выше Чонгука ростом, очень худая, почти что костлявая, и это никак не вязалось с тем, что у неё оказалось круглое по форме лицо, нос пятачком и пухлые губы. У неё были короткие и не очень ровно подстриженные волосы, смуглая кожа, а одета она была простенько и неприметно. И ещё она, видимо, не так давно промокла с головы до ног, но уже слегка высохла. В одной руке она держала пластиковую папку-конверт из тех, какие закрываются на пластиковый же замок-бегунок. Зонта у девчонки Чонгук не заметил. Чонгук переспросил, что именно она ищет. Девчонка сказала, что на этом месте летом был стенд со списками абитуриентов и с расписанием экзаменов, а потом сюда вместо них вывешивали списки поступивших. Это всё звучало совершенно нормально. У них в универе практика дополнительных вступительных экзаменов была нормой: помимо ЕГЭ универ проводил очные творческие конкурсы по некоторым специальностям. А вот то, что девчонке нужен был стенд со списками, было странно: все данные должны были висеть на сайте универа. Об этом Чонгук ей и сообщил. Девчонка кивнула, улыбнулась неловко и чуть виновато и ответила: — Смартфон разрядился. Я знаю, что меня зачислили, но не знаю, в какую группу. Хотела на стенде посмотреть, а тут ни списков, ни самого стенда. — Я посмотрю на сайте, — сказал Чонгук и вытащил свой смартфон из кармана. Сайт загрузился только частично и завис. Никакие кнопки меню и вкладки не работали. Чонгук обновил страницу, но стало только хуже: с экрана пропал даже логотип и верхний баннер, а в центре страницы крутилось колёсико бесконечной загрузки. Чонгук попробовал другой браузер, но там не дошло даже до логотипа — соединение сразу обрывалось. — Сайт лежит, — сказал Чонгук. — Не повезло. Девчонка снова улыбнулась виновато и сказала: — Спасибо вам за помощь. Попробую как-нибудь разобраться на месте. Там же в холле наверняка есть доска объявлений на случай сбоев на сайте. Я когда летом приезжала, вроде видела такую... Чонгук смотрел на неё пару секунд, а потом сказал: — Доска объявлений есть возле деканата. Пошли провожу. Возле деканата действительно висели списки. Целые простыни списков, и непонятно, почему на них ушло столько бумаги, словно в универе училось несколько десятков тысяч человек. Тем более что всё было напечатано мельчайшим шрифтом и едва читалось: картридж в принтере почти умер. — Вот мой факультет, — сказала девчонка и указала пальцем на листы, прикреплённые на самом верху доски объявлений. Как Чонгук и думал, у неё была специальность, связанная с дизайном, иначе проходить творческий конкурс ей было без надобности. — Остаётся себя найти, — сказала девчонка, подошла к доске вплотную и привстала на цыпочки, близоруко щурясь. — Давай помогу искать, — сказал Чонгук. — А то ты здесь проторчишь всю первую пару. Как тебя звать? — Мария, — ответила она. Чонгук улыбнулся одними губами, но и такая псевдо-улыбка исчезла через секунду. — Познакомиться это нам, конечно, поможет, — сказал он. — А вот найти тебя в списках — нет. Фамилию скажи. Полностью девчонку звали Мария Санчес. Это было настолько тупо, как в дешёвых бульварных романчиках, которые продавали в газетных палатках чуть ли не на развес, что Чонгук непроизвольно засмеялся. Мария Санчес — а кругом Россия и столица её, город-герой Москва. Какая-то прямо феерическая тупизна. Он смеялся впервые, наверное, с тех пор, как Тэхён предложил доесть за ним остатки ужина в VIP-зале Домодедово. А когда вспомнил самое начало их знакомства, когда к нему, ничего не подозревающему, точно так же из ниоткуда подошёл говорящий по-русски без акцента голубоглазый блондин, которого внезапно звали совсем не по-русски — Ким Тэхён, — ситуация с Марией Санчес показалась Чонгуку просто фарсом. И как в тот раз в VIP-зале, он смеялся сейчас, стоя возле деканата, и не мог остановиться. Это был просто нервный смех, ничего не имеющий общего с весельем, никого не призванный оскорбить и единственно связанный с Марией тем, что случайно так совпало. А она, эта Мария Санчес, смотрела на Чонгука и улыбалась неловко, ничего не понимая, и не знала, что ей делать теперь. Она смотрела, смотрела и смотрела... В жизни очень много вещей, которые происходят внезапно и совпадают случайно, когда их никто не хочет и не ждёт. Или когда их ждёт только один из двоих... ------ С последней пары Чонгук вышел уставший и с одной только мыслью — побыстрее добраться до дома. Но едва только он перешагнул порог универа и оказался на крыльце, он увидел её опять. Мария стояла под козырьком на верхней ступеньке лестницы. Сперва Чонгук решил, что она ждёт, когда дождь закончится, и подумал, что это странно, потому что утром она попала в такой же и это её не остановило. Но тут Мария обернулась и увидела Чонгука. И он понял, что она ждёт его. А ещё он понял, что она ждёт его не из-за дождя и не из-за зонта, который он мог ей предложить. Чонгук подошёл к ней и сказал: — Ты до метро? Могу тебя довести. ------ Они на самом деле познакомились ещё тогда, утром, когда у Чонгука закончился приступ нервного смеха и он принялся извиняться. То, что девчонка оказалась Марией Санчес, объяснялось довольно банально для столицы: мама у неё была русская, а отец родом из Латинской Америки. Его родным языком был испанский. Когда-то он приехал сюда учиться, встретил красивую девушку, влюбился, женился и остался тут. Дочь носила его фамилию. А вот уменьшительного имени "Маша" он не понимал, поэтому всегда звал полным именем, и она привыкла. Просто Мария. Как в кино. А то, что Мария, вот такая вот Санчес как она есть, решила заговорить именно с Чонгуком, объяснялось ещё проще: Чонгук находился в том месте, где она надеялась увидеть стенд с информацией. Так она, во всяком случае, потом сказала ему сама. Но Чонгук знал, почему она подошла именно к нему. По той же причине, по которой там, в другой жизни, к нему подошёл Тэхён. Чонгук просто сразу, мгновенно и бесконечно ей понравился. Они вместе дошли до станции метро, где выяснилось, что Чонгуку выходить через две остановки, а Марии ехать в противоположную сторону на другой конец города с тремя пересадками. Они мило попрощались и разошлись. На следующий день они как бы случайно встретились утром у выхода из метро, и Чонгук снова знал, что на самом деле не случайно. После окончания занятий она снова ждала его, а следующим утром снова встретила. Она не навязывалась, не старалась его куда-то затащить потусоваться, не пыталась вмешиваться в его планы или предлагать свои, если у него не было никаких планов... Когда закончилась первая учебная неделя, и они снова вместе добрались до метро, Мария попросила у него номер телефона. — Да зачем он тебе? — спросил Чонгук. — Мы же всё равно видимся утром и вечером каждый день. Мария мгновенно опустила глаза и сказала очень тихо: — Просто так. На всякий случай. Чонгук посмотрел на неё, борясь с желанием спросить, зачем ей всё это надо и зачем она так унижается, потому что даже дураку ясно, что она Чонгуку не интересна, — и передумал спрашивать. Она тянулась к Чонгуку, точно магнит, потому что он был внешне спокойный, уравновешенный (даже несмотря на тот приступ безудержного веселья, с которого по сути началось их знакомство), терпеливый и уверенный в себе. А ещё он был красивый. И в её глазах он каждый раз читал одно: что она всегда мечтала встретить такого парня, но никогда по-настоящему не верила, что это возможно, потому что такие парни, как Чонгук, никогда не выбирают таких девушек, как Мария. Она не унижалась, по сути таскаясь за ним хвостом, или не считала это унижением. Она просто не находила в себе сил остановиться. — Если что, в соцсетях меня нет и в большинстве мессенджеров тоже, — сказал Чонгук, вытаскивая смартфон. — Ты есть в "Телеграме"? Мария покачала головой. — Тогда я просто скину тебе текстовое сообщение, — сказал Чонгук. — Потом, если будет надо, разберёмся. Она кивнула и отвернулась, когда поспешно полезла в сумку за собственным смартфоном. Чонгуку показалось, что она пытается скрыть улыбку. Пока Мария возилась со своими вещами, Чонгук разблокировал смартфон, однако вместо значка "Сообщения" случайно нажал на значок почты. Почта открылась мгновенно, и первое, что он увидел — та самая маленькая единичка в папке входящих. Письмо Тэхёна. Послание от Тэхёна, которое он до сих пор так и не прочитал. Не отдавая себе отчёта в том, что сейчас делает, Чонгук открыл папку "Входящие" и нажал на верхнюю строку в списке. "Привет, Гук. Это я, твой друг Тэ. Надеюсь, что неделя в Токио прошла хорошо. Желаю удачного полёта домой и мягкой посадки". Чонгук перечитал текст несколько раз от начала и до конца, и даже пару раз в обратном порядке, от последнего предложения к первому, прежде чем сообразил посмотреть на дату отправки. Тэхён написал ему в последний день пребывания Чонгука в Токио. Что бы Тэхён ни думал, чем бы ни занимался после того, как они расстались, он запомнил, когда Чонгук улетает, и не смог не пожелать ему удачи ещё раз. А может быть он даже Чонгуку звонил. С трудом попадая по нужным значкам и кнопкам, Чонгук открыл приложение для телефонных звонков. Тэхён звонил ему многократно, и все звонки были в то же день — последний день в Токио. Они могли бы тогда просто поговорить. А если вообще не сдерживать своего воображения, они, наверное, могли бы ещё раз встретиться. Потому что Тэхён не подал ему в Нарите руку для рукопожатия — у Тэхёна с этим было связано что-то плохое. Тэхён не хотел расставаться с Чонгуком навсегда. Тэхён позвонил и написал ему первым. Не выдержал первым. Тэхён хотел быть к нему ближе даже больше, чем Чонгук мог себе вообразить. Тэхён хотел, чтобы они были вместе, даже больше, чем этого хотел сам Чонгук, хотя никто не хотел этого больше, чем Чонгук. На глазах у Чонгука снова вскипели слёзы. Он опустил руку с телефоном и посмотрел на Марию. Наверное, она видела всё, что с ним происходило за эти несколько минут, потому что на лице её явственно отражался страх. — Давай отойдём, — произнёс Чонгук хрипло. Они отошли от входа в метро подальше и встали на тротуаре возле какого-то полузасохшего дерева. — Послушай меня, — сказал Чонгук. — Я не хочу тебе этого говорить и вообще никому это говорить не должен, но... Я вижу, что я тебе нравлюсь, поэтому... — он перевёл дыхание, собираясь с силами, и продолжил: — Я люблю одного человека. Очень сильно. При этих словах Мария вздрогнула и как-то едва заметно поникла. — Этот человек тоже меня любит, — сказал Чонгук. — Мы не можем быть вместе и не сможем никогда... Не в каком-либо обозримом будущем точно. Я оставлю тебе свой номер, и мы можем с тобой дружить и общаться, но... место этого человека ты занять не сможешь, и хоть сколько-то заменить мне его ты не сможешь тоже. Даже если я буду находиться с тобой рядом, я буду не с тобой. Извини. Я ничего не могу с этим поделать. Мария опустила голову, и косо подстриженная чёлка упала ей на глаза. Чонгук видел, как у неё начали дрожать губы и она закусила их в попытке справиться со своими эмоциями. Потом, не поднимая головы и не глядя на Чонгука, она произнесла: — Наверное, она очень счастливая, эта девушка. Даже если вы не вместе, но ты её любишь. Я думаю, ей очень повезло. Мария, наверно, посчитала, что Чонгук говорит о девушке и называет её любимым человеком просто потому, что так иногда говорят, когда речь идёт о высоких чувствах. Поэтому Чонгук сказал: — Не ей. Ему. Мария подняла на него глаза, и несколько секунд они смотрели друг на друга. Чонгук ожидал увидеть в её взгляде непонимание и неприятие, но увидел сперва бесконечное удивление, а потом обречённость. Наверное, в этот момент она поняла, насколько и в самом деле недосягаем для неё Чонгук. Ну и хорошо. Пусть поймёт как можно скорее, тогда не будет жить бессмысленными иллюзиями. Хотя кто бы тут про иллюзии говорил... — Я знаю, что я тебе нравлюсь, — сказал Чонгук. — Я просто предупреждаю тебя на свой счёт заранее. Не хочу, чтобы ты слишком мною увлеклась. Мария закусила губы сильнее, а потом, словно решившись, произнесла: — Спасибо, что ты предупредил. Потом она отступила на шаг и добавила: — Только всё равно ты с этим опоздал. Сейчас уже слишком поздно. ------ Когда Чонгук приехал домой, было около шести вечера. Он сбросил ботинки и не снимая куртку пошёл прямо к себе. В комнате он сел на кровать, вынул смартфон из кармана и открыл почту. После разговора с Марией чувствовал себя Чонгук крайне паршиво. Зато теперь ему было ясно, что это такое, когда ты любишь одного человека, а страдает из-за этого другой, который ни в чём не виноват. И желание Тэхёна вернуться к семье Чонгук теперь тоже понимал гораздо лучше, а собственная жертва, которой он втайне гордился — ну как же, так благородно позволил мужу вернуться к жене! — больше не казалась ему грандиозной. Чонгук принёс в жертву себя самого. А вот если бы Тэхён ради Чонгука принёс в жертву свою Миюки... Сегодня Чонгук впервые увидел глаза невиновного человека, которого отшвырнули прочь. В последние дни он видел уже неоднократно, как из зеркала на него смотрел его собственный труп. А сегодня на него впервые посмотрел другой человек, какие раньше ему ни разу не встречались: тот, кого невольно предали. Преданный. У этого слова два значения. Посвятивший себя — это первое. Ставший жертвой — это второе. Вот такая она, Миюки у Тэхёна. Преданная. Тэхён никогда не отказывался от любви к Чонгуку и от самого Чонгука. Тэхён просто сделал свой выбор, чтобы первое для Миюки не стало вторым. Не хотел видеть в её глазах то, что сегодня Чонгук увидел в глазах у Марии, хотя Мария была для Чонгука чужим случайным человеком, и он никогда и ничего ей не обещал. Только вот иногда ничего обещать и не надо, потому что всё происходит само. Иногда то, что с нами вдруг случается, мы не можем ни предвидеть, ни контролировать, ни остановить. Сколько изломанных тел лежит под ногами у влюблённых, которые идут к своей любви несмотря ни на что? Никто не знает. Никто не считает отброшенные на обочину дороги черепки. Никто не оглядывается, чтобы посмотреть, что с ними стало после. Не надо больше черепков. Но предавать свою любовь, искреннюю и настоящую, не надо тоже. Чонгук нажал под письмом Тэхёна кнопку "Ответить" и набрал: "Привет, Тэхён. Извини, что сразу не ответил, и на звонки тоже. В Токио успел сходить, куда хотел. Долетел нормально. Уже начались занятия в универе. Надеюсь, у тебя и семьи всё отлично, и с твоей выставкой тоже. До связи. Твой Чонгук". Затем Чонгук нажал кнопку "Отправить" и приготовился ждать ответа столько, сколько будет нужно. Всю жизнь.