Перелёт

Всю неделю Тэхён как-то держался и запрещал себе не просто думать о Чонгуке, но даже вспоминать о его существовании. Нужно было разобраться с рабочими делами, с домашними делами, позаниматься с детьми, пару раз отвезти Миюки к врачу, потом у них в субботу был семейный поход в кино, а потом настала ночь с субботы на воскресенье, и Тэхён понял, что его не отпускает. Эта идея с целибатом была просто гениальной, он сам от себя такого не ожидал, но она сработала на все сто. В доме была одна свободная комната, которую они на американский манер держали для гостей, и Тэхён переехал туда ещё в понедельник, сразу же, как переступил порог дома. В комнате было по-спартански: встроенный стенной шкаф (тоже на американский манер, с дверцами, похожими на горизонтальные жалюзи, и с лампочкой внутри), одноместная кровать, прикроватная тумбочка на три ящика, на которой стояли лопоухий цветок и старомодный будильник, небольшой письменный стол с настольной лампой и полочкой для книг, прибитой сверху, простенькое офисное кресло на колёсиках и высокий деревянный табурет в углу, который не придумали, где ещё пристроить. Из комнаты был выход на лоджию, настолько крохотную, что туда удалось поставить только малюсенький круглый столик и один стул из тех, какие иногда встречаются в летних кафе: с плетёным сидением и спинкой, жёсткий и не очень удобный. Комнатой обычно никто не пользовался, потому что друзей и родственников Тэхён и Миюки с ночёвкой не приглашали. Её даже хотели переделать в ещё одну детскую, но не успели, и вот она пригодилась. В субботу вечером семья вернулась из кинотеатра, поужинала, Тэхён загрузил грязную посуду в посудомоечную машину, требующее стирки бельё — в машину стиральную, потискал младших детишек, почитал со старшим эту ублюдочную книжку про Задницу-детектива, дал Миюки чмокнуть себя куда дотянулась, затем поднялся на второй этаж и закрылся в своей временной келье изнутри. Самоизоляция с целью воздержания, в благодарность за спасение и во избежание всякого юридически одобренного супружеского разврата. Тэхён прошёл через комнату прямо на лоджию, с некоторым усилием закрыл за собой раздвижную стеклянную дверь, устало опустился на плетёный стул и стал смотреть вдаль. То, чего он никогда не делал раньше. Линия горизонта была посечена силуэтами многоэтажных жилых комплексов и офисных зданий, а выше по холму и ближе сюда, к их дому, виднелись только крыши таких же точно домов, наполовину скрытые ветвистыми кронами вишнёвых деревьев. А он ведь говорил, что был здесь раньше в мае, а это значит, что он не видел цветение сакуры, подумал Тэхён внезапно. Ебучее цветение ебучей сакуры. Которое привлекает сюда миллионы ебучих туристов со всего мира. Наверное, ему бы понравилось. Сакура, конечно же, не туристы. Он интроверт и не любит толпу. Я знаю тут действительно красивые места, где нет толпы, и я мог бы показать их ему, если бы он приехал весной... И в эту секунду Тэхён вдруг осознал, что Чонгук уже приехал. Он уже здесь. Они прилетели вместе, вдвоём, на одном самолёте, и сейчас Чонгук ни где-нибудь, а в своём отеле в Асакусе, сидит в каких-то жалких нескольких десятках километров от дома Тэхёна. Или не сидит, а бродит по центру Токио, но всё равно до него не больше часа езды на машине. Ну пусть полутора часов. Ну даже двух, если не разгоняться... В следующую секунду Тэхён понял, что всю неделю не думал о Чонгуке только потому, что думал о нём постоянно. Чонгук был с ним. Он словно стоял у Тэхёна за спиной, или просто отлучился в соседнюю комнату, или отошёл за угол, сейчас вернётся, догонит, и его даже не нужно ждать, не нужно звать, не нужно торопить, потому что он и так никуда не уходил и не уходит. Он здесь. Тэхён не думал о Чонгуке, потому что на подсознательном уровне Чонгук был рядом. И вдруг сейчас, сидя в своём жёстком неудобном кресле на крошечной лоджии Тэхён понял, что Чонгук здесь и физически. В нескольких десятках километров восточнее. И они могут лично увидеться через час. Но не увидятся. На улице постепенно темнело и становилось чуть прохладнее. Небо затянуло лёгкой дымкой, поднялся ветер, но Тэхёну становилось только жарче с каждой минутой. Он не сделает этого. Он не поедет к Чонгуку и не позвонит ему. Он останется тут, у себя дома, и больше не будет ломать жизни. Слишком много людей от этого пострадает. Он будет сидеть на этом плетёном стуле до тех пор, пока на заднице не отпечатаются вмятины и полосы. Отличное дополнение к засосам на груди. Отличное дело было бы для мистера Жопы, детектива. Следствие по телу, блядь. Можно связаться с автором и предложить сюжетик за символическую плату... Тэхён резко встал, не опрокинув свой плетёный стул только потому, что падать ему всё равно было некуда из-за тесноты. В этих широтах темнело и светало ужасно быстро. Никаких тебе долгих закатов и рассветов, когда ты можешь наслаждаться моментом, пока не надоест. Тут для наслаждения у тебя только один момент и есть. Тэхёну было жарко, и он думал о Чонгуке всё больше, мысли лезли в голову непрерывно, разные мысли, но все об одном: о том, как бы они могли провести время вдвоём. То время, что Чонгук находился в Токио. На лбу появилась испарина, взмокли подмышки, спина... Нужно немного остыть. Сейчас Тэхён слегка остынет и займётся каким-нибудь важным делом. Например, будет изо всех сил не думать, что можно было бы свозить Чонгука на Синкансене в Кобе, в мемориальный музей. Чтобы Чонгук посмотрел на все эти фотографии разрушений после землетрясения и понял, что может потерять Тэхёна в любой момент из-за подобного катаклизма. Чтобы не смел больше отходить от Тэхёна ни на шаг. Чтобы прилепился к нему, как сиамский близнец. Чтобы и в мыслях у него не возникло отстраниться, когда Тэхён будет его обнимать, или возразить, когда Тэхён поведёт его в какое-нибудь тихое место, пусть не такое красивое, как аллея цветущих сакур, зато с хорошей звукоизоляцией и с большой кроватью... Ах ты дерьмо... Впервые с тех пор, когда они расстались в Нарите, Тэхён отчётливо и во всех деталях подумал о том, что они сделали, — и о том, что сделать не успели. Нет, нужно и вправду охладиться. В комнате есть кондиционер. Сейчас он включит кондиционер, посидит там, остынет, потом быстро сходит в душ и ляжет спать. Один. Без Миюки, слава Богу. И без Чонгука. Один. А мог бы лечь с Чонгуком. Тэхён рванул раздвижную дверь в сторону, и она открылась сразу на всю ширину. Он зашёл в комнату, думая о том, куда забросил пульт от кондиционера, посмотрел на письменный стол и увидел свой смартфон. У меня есть фотография, подумал Тэхён. У меня есть даже две его фотографии. Одна до, вторая после. До того, как у нас хоть что-то было, и после того, как у нас было то самое, чего не должно. Очень захотелось включить смартфон, открыть фото Чонгука, спустить штаны — и спустить. И лучше, конечно, стонать при этом. И чтобы Миюки услышала, прибежала, забарабанила в дверь, потому что не могла бы понять, что с ним такое, потому что он никогда не стонал во время секса с ней, и не кричал, и ничего такого вообще, а сейчас он будет, и она будет колотить кулачком в дверь, а он будет работать рукой, хорошо так работать, и даже, может, они войдут с Миюки в ритм... Господи, о чём я думаю?.. О том, как сильно я его хочу. И Господи тут не при чём. Я хочу его, чёрт возьми. Чёрт. У меня целибат от жены, и никто не придерётся, потому что я, во-первых, не нарушаю, а во-вторых, изменю ей только со своей рукой. Миюки не обидится. Миюки всегда изменяет мне со своей рукой, когда я в разъездах. Ну и с этой резиновой хренью, которую мы с ней как-то купили. Долго выбирали. Чтобы как у тебя, но поменьше, сказала Миюки. Может, побольше? Нет, поменьше. Чтобы хотелось побольше уже с тобой. Миюки умная женщина. Мужчины годами ищут таких женщин, если только у самих хватает ума понять, что именно нужно искать. Ищут — и не находят. А я не искал — и вот она моя жена уже шесть лет. А его я тоже не искал. И вот уже неделю как я его... Сейчас будет поменьше, Чонгук. Потому что с твоей фотографией — это поменьше. У меня в руке будет только мой собственный член и не будет твоего. Это слишком мало для меня. Но это лучше, чем ничего. Фиктивный посттравматический целибат для меня — это ничего не делать с женой. А с тем, кто меня спас и погубил, делать можно что угодно. Тем более, что я буду один. Тем более, что тебя со мной не будет. Мой Чонгук. Мой. Чонгук. Камера на смартфоне колебалась и не могла принять решение дольше положенного, сканируя лицо Тэхёна, и он знал, почему. Потому что вот так он выглядит, когда хочет сделать то, что он хочет. Не как обычно. Не как обычный человек. Он сейчас не такой, как всегда. Не нормальный. Да, ненормальный. Глупо спорить. Это сумасшествие. Его надо просто пережить. Но зачем его переживать, изнывая от желания? Его можно пережить, удовлетворив желание полностью. Исчерпав. Источник беспокойства должен иссякнуть, и он иссякнет, если забрать у него всё, чем он наполнен. Какой потенциал есть у фотографии Чонгука? С неё на Тэхёна смотри Чонгук, значит, потенциал — это вызывать у Тэхёна сильные чувства. Он исчерпает чувства, и всё закончится. И не нужно будет приковывать себя наручниками к батарее, чтобы помешать себе выскочить во двор, сесть за руль и гнать в Асакусу к Чонгуку. Тем более, что у Тэхёна в этом доме нет ни наручников, ни батареи. Зато есть фотография его любимого парня... Вот ты и сказал это, Тэ. Фотография любимого парня. Любимый парень. И ты собираешься на него дрочить. Ну, дрочи. Сними напряжение. Вон оно уже выпирает через брюки, сейчас молния разойдётся под таким напором. Камеру только отключи на смарте. Хуй знает, что там делает Сири, пока ты думаешь, что она спит. Раньше камеры залепляли скотчем. Даже Цукерберг залеплял на рабочем компьютере, а уж он-то знает, что это такое и как оно работает. Блядь, а почему они с Миюки купили ей вибратор, но не купили домой простых электронных рамок для фотографий? Теперь Тэхёну надо удовлетворять себя под неусыпным взором собственного Айфона, и залепить-то ему всевидящий глаз будет нечем. Ни одной бумажки-липучки поблизости. И жвачки нет... А у них ведь тогда не было жвачки. Поцеловались прямо так, после вискаря и копчёностей. И как это было невероятно. Он никогда не целовал так Миюки. Это было невозможно — поцеловать так Миюки. Ни разу за те годы, что они были с ней вместе, Тэхён не целовал её так, как целовал Чонгука в гостинице, и никогда это с Миюки не было и вполовину так сладко, каких бы освежающих леденцов она не наедалась накануне и какой бы помадой не мазалась. Чонгук не мазался никакой помадой, и от него пахло алкоголем, смесью из дешёвых закусок и слегка — мятной зубной пастой, и у него были самые сладкие губы, какие Тэхён только мог себе вообразить. Ты представляешь, Тэ, ты такого и вообразить себе не мог — что целовать может быть вот так. Ёбаный еблан. Тебе двадцать шесть лет, ты скоро четвёртый раз станешь папашей, твоя жёнушка родом из той же страны, из которой пошёл гулять по миру хентай, — а ты и вообразить себе не мог, насколько это сладко. Но вот ты встретил Чонгука... Тэхён наклонился над столом, уперевшись в него ладонями, и опустил голову. Включённый смартфон лежал на столешнице перед ним, но туда Тэхён больше не смотрел. Ты можешь видеть его фотографию, сказал он себе. У тебя целых две фотографии, до и после. У тебя есть член и есть руки, чтобы с ним играться. Но как ты теперь поцелуешь? Как ты поцелуешь своего Чонгука? Кто поцелует моего Чонгука за меня?.. А вдруг он уже подцепил какую-нибудь девицу и гуляет с ней сейчас в парке или в торговом центре? Какую-нибудь одинокую туристочку? Таких тут миллион шатается из одного конца Токио в другой каждый день без перерывов, и каждая такая мечтает встретить своего анимешного принца. Хотя это Тэхён — принц, о котором мечтают все романтичные дурищи. А Чонгук — бойфренд. Такой, о котором мечтают все не хватающие звёзд с неба дурищи с практическим складом ума. Принцы — это баловство, чего от них можно ждать, неизвестно, а вот бойфренд — это с большой долей вероятности отличная возможность провести время с пользой для своего сексуального здоровья. Тем более что лав-отели здесь на каждом шагу, только сверни с центральных улиц в сторону... Чонгук, не смей. Не смей так делать. Ты мой. Только я имею на тебя право. Только я хочу тебя так сильно, что никому кроме меня ты не можешь больше принадлежать. Только я могу к тебе прикасаться. А сейчас надо прикоснуться к себе, потому что уже нет сил терпеть... Оказывается, он уже успел расстегнуть ширинку и сам не заметил, как. Смартфон всё ещё лежал на столе перед ним. Свободной рукой Тэхён кое-как взял его, перенёс на кровать и установил, прислонив к подушке. Потом по наитию отогнул край покрывала и прикрыл глазок фронтальной видеокамеры. Теперь фото Чонгука. Срочно. Какое-нибудь из двух. Хорошо, что их не пятьдесят и не надо выбирать, с каким Чонгуком он хочет сейчас. Как им сейчас будет: весело, спокойно, игриво, грустно, — и где это сейчас у них будет: в парке, в торговом центре, на улице, в номере гостиницы, в спальне, в кинотеатре... У них вообще только два варианта, как это у них будет. Либо неожиданно, потому что у Чонгука такое чуть удивлённое лицо на первой фотографии; либо обречённо — потому что у него такое грустное лицо на второй. А где это у них будет, совсем без вариантов. В аэропорту. В зале ожидания аэропорта или в дальнем тёмном углу. А других вариантов нет. Что он сейчас хочет? У него сердце не на месте, и он не настроен на публичный разврат. Он не хочет разврата, он хочет любить. Так что у них это будет в укромном уголке, где никто их не увидит. Вернее, пока не видит, но может случайно заглянуть. Так что надо побыстрее. И от того, что кто-то заглянет, повернёт голову в их сторону, всё становится опаснее, внутри холодеет, а сердце колотится, как бешеное... Да, пусть тайное местечко под стеной в зоне Дьюти-Фри — только в голове у Тэхёна, но вот неуёмная Миюки с её внезапными идеями — где-то поблизости, в доме, и в любой момент она может решить, что ей что-то от Тэхёна надо, и тогда она придёт и начнёт стучать в дверь... Потому что ей опять что-то надо, пока он тут истекает смазкой на своего парня, блядская блядь! Надо быстрее... Быстрее... Подожди, Гук... Чёртова рубашка... Чёртовы ебучие брюки... Подожди, Гук, подожди, ты же хотел смотреть, правда? Смотри... Смотри, сукин сын, что ты со мной делаешь... К счастью, на экран смартфона ничего не попало. Да нахуй этот экран и этот смартфон, нахуй просто. Тэхён всего лишь не хотел, чтобы попало Чонгуку на лицо. Сука, почему он не сделал его фото в полный рост, чтобы можно было притащить сюда телевизор, или даже купить ещё один, вывести фото на экран и кончать как угодно? Сука, почему он не сделал хоть какое-нибудь фото тогда в туалете, даже не члена, просто фото Чонгука без футболки? А почему он не сделал фото члена? Почему он не снял, блядь, видео того, чем они там занимались? Какой в этом компромат, если не видно ни лиц, ни каких-то других отличительных особенностей? Единственный компромат был бы в том, что у него на смартфоне оказалось бы гейское порно. И если бы кто-то вдруг увидел — ну подумаешь, проспорил друзьям и теперь год будет ходить со смартфоном, в котором хранится эта гомосятина. Смешно? Смешно. Давайте поржём и за таких весёлых друзей выпьем... Салфеток нет. Блядь. Но ведь он не собирался. Он просто хотел остаться один, отдохнуть от своей шумной семьи. Он не собирался делать это с Чонгуком. Без Чонгука, Тэ. Ты сделал это один. А от Чонгука у тебя только две фотографии — и больше ничего... Тэхён кое-как сел на кровати, где до сих пор стоял на коленях, опустил ноги на пол, и тут взгляд его упал на дверцы стенного шкафа. Тэхён небрежно вытер руку о простыню, встал, перешагивая через валявшиеся неряшливой кучей на полу брюки и рубашку, и открыл шакф. Чемодан он закатил внутрь, даже не разбирая. Те вещи, что были в сумке, давным-давно прогнал через стирку и распихал по полкам. Все, кроме одной. А чемодан он почти не трогал. Он открыл его только один раз — чтобы перепрятать эту вещь. И тут же закрыл снова и убрал подальше. Но сейчас... Там, наверное, уже полное непотребство, потому что там сплошь барахло, которое нуждается в чистке и стирке. Но ещё там сейчас лежит то, что принадлежало Чонгуку. Его футболка, в которой он обнимал Тэхёна, в которой он целовал Тэхёна, в которой он лежал на узкой неудобной гостиничной кровати рядом с Тэхёном, прижавшись к нему, та футболка, которую Тэхён не смог содрать с него ночью, потому что был чуть больше пьян, чем рассчитывал, а Чонгук наоборот куда более активен, чем Тэхён мог себе вообразить. Та футболка, которую Чонгук с отвращением сбросил с себя, стоя у окна, и Тэхён знал, почему он так сделал, и проклинал себя за это, и благодарил Небеса, что это так случилось, потому что иначе у него действительно от Чонгука ничего бы сейчас не осталось, кроме фотографий. А ещё в чемодане лежат подаренные... выпрошенные спортивные штаны Чонгука, и Тэхён пообещал, забирая их, что не будет с ними делать ничего такого. Но Тэхён и не будет делать ничего... такого. Это не секс-игрушки. Это вещи его парня. Ну вот ты и это сказал, Тэ. Твой парень. Потому что это мой парень. И мне насрать на всё. Это мой парень. Чонгук — мой парень. Ничего другого не знаю и знать не хочу. Меня ничего не интересует. И никто меня больше в этом мире не интересует, кроме моего парня. Хотя бы сегодня. Хотя бы этой ночью, пожалуйста, можно мне побыть с ним вдвоём? Хотя бы так, как получится... Чемодан был с кодовыми замками, и Тэхён ещё раз сказал себе спасибо, что выбрал такой вариант. Продавец советовал другую модель, с ключом, и она даже больше приглянулась, но Тэхён боялся потерять ключ в самый неподходящий момент. А забыть код к чемодану он не боялся: на одном замке — год свадьбы, на втором — год рождения дочери. Руки внезапно замерли над крошечным барабаном первого замка. Почему я не спросил его, когда у него день рождения? Ведь у меня есть его электронный адрес. У меня даже есть его телефон, потому что эта информация была в брони отеля. Я мог бы просто написать ему или позвонить, чтобы поздравить с днём рождения... Тэхён стоял, склонившись над чемоданом, но сейчас сел перед ним прямо на пол, на небольшой махровый коврик, лежащий у кровати. А как это будет, Тэ? Что ты ему напишешь? Здравствуй, мой дорогой Чонгук. Надеюсь, у тебя всё хорошо, ты встретил девушку своей мечты, и она оказалась даже лучше, чем ты мог надеяться, скоро у вас свадьба, а пока она не состоялась, я хочу тебя поздравить с днём рождения и сказать тебе, какой ты замечательный, какой ты умный, какой добрый, какой красивый, и как я схожу по тебе с ума. Желаю тебе с успехом закончить универ и найти отличную работу, на которую ты не будешь заставлять себя идти под дулом автомата и где тебя будут ценить больше, чем я тебя ценю. Хотя не родился ещё тот человек, который будет ценить тебя больше. Даже эта блядина, которая хочет затащить тебя под венец, — даже она ни хуя не сможет тебя оценить так, как ты того заслуживаешь. Ещё передай привет своим родителям и спасибо от меня за то, что вырастили тебя и смотрели, чтобы ты не выпал из окна, или не выскочил под машину, или не нажрался какой-нибудь дряни и дожил до того момента, когда я смог наконец тебя увидеть, и влюбиться в тебя, и захотеть остаток жизни провести с тобой, хотя никто мне не позволит этого сделать, и даже ты не позволишь. Ты думаешь, наверное, что я не знаю, как ты поступил? Насколько благородно? Ты думаешь, я не знаю, не видел, чего тебе стоило не просить меня остаться с тобой? Ты думаешь, я не заметил, чего тебе стоило обратить в шутку все наши разговоры на эту тему? Ты думаешь, наверное, что я не понимаю, что ты пожертвовал собой ради того, чтобы мне не пришлось жертвовать женой и детьми? Ты думаешь, мне не хочется впечатать Миюки в стену за то, что она не понимает, что ты ради неё с собой сотворил? И она никогда не поймёт, Чонгук, потому что она никогда не узнает, потому что я просил тебя не говорить ей, не пытаться как-то ей сказать, и сам я сказал тебе: я не расскажу о нас жене, потому что она не виновата. Она не виновата в нашей встрече. И ты не виноват. И я. Но хватит. Это же письмо с поздравлениями в день рождения. Поздравляю тебя, Чонгук. Желаю тебе, чтобы ты никогда ни о чём не грустил и чтобы ты ни о чём не жалел. А больше всего — чтобы ты не жалел о нашей встрече. И о том, что было во время этой встречи. И о том, что она с нами обоими сделала. Потому что я не жалею. Я обещал тебе хранить то, что у тебя украл, и я храню — рядом со своим. Осколки перемешались, и теперь невозможно понять, где чьи. И собрать обратно так, чтобы получилось два отдельных сердца, тоже невозможно. Зато можно собрать одно. Когда ты снова окажешься рядом, мы соберём его вместе. Плевать, понимаешь, Чонгук, плевать, что у нас с Миюки одна жизнь на двоих. С тобой у нас одно сердце. Можно мне поздравить тебя с днём рождения? Можно мне приехать к тебе? Можно, ты ко мне приедешь? Это же твой родной город. Давай пойдём с тобой гулять. Куда угодно, без смысла и цели, просто будем идти рядом. Ты будешь молчать, а я буду слушать твоё молчание. Оно звучит гораздо лучше, когда ты рядом. Оно звучит как музыка. А когда ты далеко, оно звучит как дождь. Могу я тебя попросить? Поздравь меня с днём рождения тоже, пожалуйста. Ещё не скоро, но ты ведь не забудешь меня до зимы? Я хочу, чтобы ты меня поздравил, потому что я хочу попросить у тебя подарок. Подари мне ещё одну встречу. Подари мне возможность увидеть тебя перед собой, обнять тебя, поцеловать тебя, взять тебя за руку. Подари мне прогулку вдвоём по твоему родному городу. Раз я живу в твоём родном городе, я тоже тебе родной. Ты приедешь туда, где тебя ждут, к тому, кто тебя ждёт, и мы просто будем идти рядом куда глаза глядят, и только иногда, когда никто не смотрит, я буду обнимать тебя и прижимать к себе, чтобы почувствовать биение сердца, которое у нас одно. Можно я напишу тебе, Чонгук? Можно мне написать Чонгуку?... Тэхён сидел на полу, согнув ноги в коленях, уперевшись в них локтями и спрятав в ладонях лицо... А помнишь, Тэ, как ты сказал ему: я не смогу дать тебе ничего после. Опомнись, Тэ. Что ты делаешь? Он, наверное, ждёт той минуты, когда проклятый Токио останется позади, когда вас будут разделять десять тысяч километров, чтобы он смог наконец залатать дыру в груди, встать на ноги и идти дальше. Один, без тебя, потому что с тобой невозможно. Он не уводит мужей из семей, так он сказал. Не льсти себе тем, что он считает тебя той самой своей второй половиной. Пусть даже и считает. Пусть даже ты и есть его вторая половина. Только у тебя действительно уже есть своя. Не трогай его. Любишь — не трогай. Дай ему дышать. Дай ему шанс, хотя бы какой-то минимальный шанс на личное счастье не с тобой. Не он выбирал, какой быть вашей встрече. Не он выбирал, каким тебе оказаться. Но он выбрал не ломать твою жизнь. Дай ему право строить свою. Просто из уважения к его выбору — дай ему это право. Если кто-то заслуживает подобного права, разве не он? Разве тем, что он с тобой попрощался, он не заслуживает твоей бесконечной любви, и разве эта любовь не в том, чтобы отпустить его на свободу?.. Но я не могу его отпустить. Не я держу его. Он меня держит. Он первым сделал этот шаг. Он первым меня обнял, когда я не хотел. Он первым сказал мне, что не отпустит, — и вот он не отпускает. Мне не становится легче. Неужели это возможно, чтобы ему стало легче без меня?.. Нет, ему не легче. Но прошла всего неделя, Тэ. Давай пройдёт ещё одна? Потом ещё две. Потом ещё месяц. У него учёба. У тебя работа, семья, обязательства. Давай ты разберёшься со своими обязательствами там, где ты так глупо всякого наобещал? Зачем ты нужен Чонгуку, если ты не можешь привести в нормальное состояние свою жизнь? С чем ты хочешь прийти к нему — или к какому тебе ты хочешь, чтобы пришёл он? Я хочу, чтобы он пришёл ко мне любому. Я хочу прийти к нему любой. Я хочу встать и прийти к нему. Я могу прийти к нему прямо сейчас. Просто встану, оденусь, сяду за руль и через час, или полтора, или два уже буду держать его в объятиях. А он будет держать меня. Уже не мысленно — наяву... А вдруг не будет, Тэ? Вдруг он увидит тебя и отшатнётся? Вдруг он скажет: Тэхён, не надо. Умоляю тебя, не надо. Я хочу забрать тебя и быть с тобой, но ты не один. Ты нужен мне один — а это невозможно. Ты и так украл моё сердце, неужели хочешь отнять у меня последнюю совесть и остатки порядочности? А у меня-то самого есть хоть какая-то порядочность? Я точно знаю, что есть. Я точно не буду портить жизнь тем, кого люблю. Я никого не люблю сильнее, чем его. Никого. Даже ту, с кем и в горе, и в радости. Даже тех, кто мои плоть и кровь. Только тебя. Мой Чонгук. Мой. Чонгук. Тэхён не помнил, когда ему было хуже, чем сейчас. И у него не было никакого желания вспоминать и анализировать. Он кое-как поднялся с пола и открыл чемодан. Вещи Чонгука лежали сверху: футболка и штаны. Единственные вещи, которые были сложены аккуратно. Всё остальное — какое-то месиво. Тэхён бережно достал футболку и штаны, а чемодан оттолкнул ногой в сторону. Тот упал, и барахло посыпалось из него на пол. Тэхён откинул с кровати покрывало и край одеяла. Тоже нужно теперь стирать после того, что он тут делал. Но перестилать постель он будет не сегодня и не сейчас. И футболка, и штаны оказались ему великоваты, потому что Чонгук был массивнее. От воспоминаний о нём, о его теле, о его тепле, о том, как это, когда обнимаешь его, а он обнимает в ответ, сдавило в груди. Тэхён забрался в постель, хотя было ещё рано и по хорошему надо было бы принять душ, накрылся одеялом, нащупал соскользнувший на самый край кровати смартфон и затащил его к себе. Почему он не спросил Чонгука, какую музыку он слушает? Какие фильмы смотрит, какие книги читает? Вдруг у него есть любимые шоу, любимые блогеры? Тэхён мог бы найти это всё и начать слушать, смотреть, читать — и быть ближе к Чонгуку хотя бы так. А почему Тэхён не попросил его поделиться профилем в соцсетях? Наверняка у него хоть где-нибудь есть страничка. Пусть даже пустая, которую он завёл просто чтобы была. Может быть, написать ему и попросить "подружиться" с Тэхёном в Фейсбуке или в Инстаграмме? Ведь это их ни к чему не обяжет. Они просто будут иногда выкладывать фотки или писать какую-то ерунду, смотреть эти дурацкие фотки друг у друга в профилях и комментировать эту банальную ерунду. Почему он про это не подумал? Тэ, ты не подумал об этом один. Но вряд ли вы не подумали оба. Если Чонгук не предложил общаться дальше через соц.сети, значит... Что это значит? Он попрощался с тобой, Тэ. Он попрощался с тобой в Нарите с тем, чтобы никогда к тебе не приближаться, потому что ты не принадлежишь ему. Ты отдан другим людям. Что это, если не мазохизм — продолжать следить за тобой и твоей жизнью, не имея возможности по-настоящему быть с тобой рядом? Выходит, ты назвал его мазохистом зря. Он мог уйти от тебя ещё тогда, в Москве, но он остался с тобой так долго, как было возможно, не нарушая границ приличия. Почти не нарушая. Но ведь она не узнает. Чонгук физически и эмоционально дал тебе то, что мог, и взял у тебя то, что ты позволил взять. Но он больше не хочет жить, регулярно видя, чего именно лишился. Зачем ты хочешь ему об этом напомнить? Но ведь мы друзья. Мы же можем быть просто друзьями? Он же может быть просто моим другом? А он хочет быть просто твоим другом, Тэ? Веришь в это? Но Чонгук ведь сказал: мы могли бы подружиться... И вы подружились, Тэ. А потом вы ещё кое-что сделали. Такое, что ты сегодня почти повторил, только один. Хочешь повторить ещё раз? Вот прямо сейчас, вот прямо под одеялом, прямо в этой одежде, которую он носил и которая пропиталась им? Которую ты пообещал не использовать для этих целей? Хочешь? Хочу. Хочу его. Моего Чонгука. Мой Чонгук. Мой. Чонгук. ------ Тэхён не спал почти до утра, а утром сбросил Миюки сообщение, что плохо себя чувствует. Он действительно плохо себя чувствовал, несмотря на то, что ему было сегодня ночью хорошо. Пусть на несколько минут, но хорошо. Без Чонгука — с Чонгуком. Миюки носилась с завтраком для Тэхёна и занималась детьми, а Тэхён только и смог, что добраться до ванной, а после опять поднялся наверх и забрался в свою постель. Ту же самую нечистую постель. И надел на себя ту же самую одежду Чонгука. В постели Тэхён провалался до вечера, благо это было воскресенье. Лучше ему не становилось, а с наступлением темноты стало хуже: внезапно его снова посетила мысль о том, что Чонгук сейчас в Токио, и времени до того момента, как он улетит обратно в Москву, становится всё меньше. Тэхён подорвался с постели, лихорадочно пытаясь вычислить, когда у Чонгука день отлёта. Чонгук должен был провести в Токио десять дней начиная с прошлого воскресенья. Но они задержались с вылетом на сутки, так что оставалось девять, начиная с понедельника. Значит, во вторник утром Чонгук улетает домой. Тэхён разблокировал смартфон, открыл электронную почту и нашёл письмо от Чонгука с датами бронирования отеля. Действительно, последний день пребывания — вторник. Выписка из отеля в десять утра. Но это не важно, потому что главное — во сколько самолёт. На сайте JAL рейс номер 421 "Токио Нарита — Москва Домодедово" отправлялся по расписанию в 10-45 утра. Тэхён принялся считать, сколько надо времени, чтобы добраться до Нариты, и вспомнил, что Чонгук вроде бы не любит рисковать опозданием на самолёт (в Домодедово он тогда прибыл часов за шесть до вылета), так что минимальный временной запас ему не годится. Но всё равно у Тэхёна получалось, что из отеля Чонгуку надо выезжать не позднее семи утра. Потом Тэхён сообразил, что не знает, полетит ли Чонгук с JAL, потому что не помнил, как у него забронирован обратный билет. Чонгук мог купить билет на Аэрофлот. Он мог вообще лететь другой авиакомпанией с пересадкой. Ясно было только одно — вторник никак нельзя с уверенностью считать последним днём Чонгука в Японии. Последним днём был понедельник. Завтра. Когда Тэхён это осознал, то чуть не взвыл. Ему дико захотелось броситься вниз, к Миюки, в их общую спальню, где она наверняка сейчас сидела, тыкаясь в смартфон, и признаться ей во всём: что встретил другого человека, что хочет быть с ним, что безумно его любит, что не может без него жить, что будет содержать Миюки и детей, но больше они не семья, потому что вот так вот сложилось, прощай, Миюки, я может быть ещё тебе позвоню. И Тэхён встал. И вышел из комнаты. И спустился вниз. И подошёл к двери спальни. И заглянул внутрь, не выдавая себя, потому что дверь была немного приоткрыта. Миюки не возилась со смартфоном. Не смотрела телевизор. Не слушала музыку. Не читала. Она сидела на кровати с закрытыми глазами, вытянув ноги и подложив под поясницу обе подушки, и гладила себя по животу, а на губах её играла едва заметная улыбка. Тэхён отступил дальше в коридор и отступал так до тех пор, пока не упёрся спиной в стену. Ему захотелось просто сползти по стене на пол и остаться там лежать, но он не сделал этого. Он оттолкнулся от стены, пошёл на кухню, нашёл там бутылку столового вина, которое Миюки иногда использовала в готовке, достал стакан, налил и выпил почти залпом. Потом налил по второму разу и снова выпил. А потом сообразил, что теперь не сможет поехать к Чонгуку немедленно, потому что пьян, и завтра тоже поехать к нему не сможет, потому что пил накануне; а во вторник ехать будет уже поздно; а потом он сообразил, что не поедет к Чонгуку в любом случае, потому что Миюки ждёт ребёнка, и Тэхён его тоже ждёт; а потом сообразил, что сам Чонгук больше не ждёт Тэхёна; а потом сообразил, что в их грёбаном миленьком райончике на холме нет ни одного питейного заведения, чтобы надраться, не то что в центре города, и до ближайшего мини-маркета тоже надо пилить и пилить, потому что ближайший у подножия холма на развязке, а в таком состоянии Тэхён туда не дойдёт и не доедет, а значит надо вызвать такси, а значит надо найти телефон, а телефон у него смартфон, который Айфон, и он наверху, и в нём фотография любимого Чонгука, которому нельзя писать и нельзя звонить и которого теперь даже не поцелуешь. Остатки вина Тэхён допил из горлышка, потом полез по шкафам и полкам и нашёл ещё сакэ. Греть или не греть, вот в чём вопрос. Не греть. Просто залить внутрь. Но не буду же я бухать один. Я же не алкоголик. У меня просто сердце разбито. Сердце Чонгука. А где ближайший Чонгук? На фотографии. Идём туда... После сакэ Тэхёну было плохо, но не настолько плохо, чтобы сдохнуть, и он просто перегнулся через перила лоджии, чтобы избавиться от содержимого желудка, прополоскал рот остатками сакэ из бутылки, заполз в свою постель, свернулся калачиком, сжал в руке смартфон и отключился. ------ В понедельник Тэхён места себе не находил. Физически ему было ужасно, поэтому он опять остался дома и даже пытался работать, потому что выставку, до которой теперь оставалось всего три недели, никто не отменял, и без Тэхёна там обойтись никак не могли. Морально ему было не ужасно, а чудовищно. Несколько раз он чуть было не позвонил Чонгуку по тому номеру, что взял из отельной брони. Он даже завёл этот номер в контакты, не стесняясь написал имя как "Чон Чонгук", и добавил номер в быстрый набор. Но не позвонил. До самого вечера. А вечером Миюки сказала, что надо платить очередной взнос за детский сад, и Тэхён позвонил Чонгуку. Вообще ни для чего. Вообще ни о чём не думая. Просто чтобы не развалиться на куски, потому что вдруг ему стало ясно, что взнос за детский сад — это один из сотен тысяч эпизодов, которые ждут его теперь до гробовой доски, и ничем он не заслужил лишиться такой отдушины, как разговор с любимым своим парнем, без которого гробовая доска падает на Тэхёна буквально уже сейчас. Тэхён позвонил, просто чтобы услышать голос. Чонгук не ответил. От того, чтобы вывалить Миюки всю правду, срочно вызвать такси и рвануть в Асакусу, Тэхёна удержало только то, что за Чонгука ответил механический голос оператора связи. Номер вызываемого абонента временно находится вне зоны доступа или отключён. Попробуйте перезвонить позже. Тэхён совершенно точно сходил с ума по Чонгуку, но он не сошёл с ума в принципе. У Чонгука был российский сотовый номер. Могло так получиться, что партнёрского соглашения между российским сотовым оператором (который был Тэхёну неизвестен) и японским не было. В этом случае связи не будет. Могло так быть, что у Чонгука закончились деньги на счету. Могло так получиться, что у Чонгука не одна сим-карта, а две, и этот номер у него не основной, а на вторую сим-карту его китайский смартфон просто физически не принимает сигнал нужным образом. Или могло быть, что Чонгук сейчас где-нибудь, где не ловит или экранирует сигнал. Или что Чонгук уже лёг спать, потому что вечер, а завтра ему вставать на рассвете, так что он отключил смартфон совсем или перевёл в режим полёта, чтобы его среди ночи никто не разбудил случайным звонком, просто перепутав номер. Могло до херища всего быть, почему звонок не прошёл. И да, могло так быть, что Чонгук отключился специально, чтобы не слышать звонков от Тэхёна. Это была одна из многих вероятностей. Но не единственная. Тэхён стиснул зубы, сунул свой смартфон в карман домашнего халата, сжал руки в кулаки так, что ногти впились в ладони, оставляя на ней глубокие болезненные следы, и пошёл наверх, в своё временное обиталище, не обращая внимание на то, как Миюки спрашивает, не случилось ли у него что-то неприятное. ------ Полночи Тэхён просидел на лоджии, глядя на уличные огни. Днём он пытался устранить последствия возлияний прошлой ночи, так что купить ещё алкоголя ему не удалось, да он и не ставил себе такой задачи. Теперь он сидел один в темноте, ничего не пил, потому что пить было нечего, ничего не ел, потому что есть не хотелось, не курил, потому что он в принципе не курил... Просто сидел и смотрел на город. Наверное, не у него одного была такая история. И он никогда не узнает, сколько людей сейчас вот так же не спят, потому что те, кого они любят, не могут быть с ними. Легче от этой мысли не становилось. В какой-то момент Тэхён закрыл глаза, и ему тут же вспомнилось, что Миюки видела, что он пил. Поняла по внешним признакам, но ничего не сказала. Сделала вид, будто ничего не происходит сверх того, что он сам готов ей показать и рассказать. Она всегда так делала, и он всегда хотел с ней поделиться. Но не теперь. Теперь он хотел делить свою жизнь и все события в ней с другим человеком. О существовании которого ещё неделю назад Тэхён даже не подозревал. А теперь хочет оставить Миюки и уйти к нему. Эта мысль была такая ужасная, что он почти испугался — но не испугался. Это факт. Объективная реальность. У Тэхёна есть Миюки, есть дети — и есть Чонгук. И нужен Тэхёну сейчас только Чонгук. И никто больше. Но Чонгук отказался забирать Тэхёна себе, потому что Тэхён — это больше, чем просто отдельная личность. А Чонгук, оказывается, больше, чем просто без оглядки влюблённый мальчишка. Если бы ты был другим, Чонгук, как бы у нас всё сложилось? ------ Это правда, что Тэхён позвонил ему в ночь с понедельника на вторник ещё три раза. И всё без толку. После того, как в третий раз за Чонгука ответил записанный голос на линии, Тэхён открыл почту и написал Чонгуку письмо. Самое маленькое и самое тупенькое письмо, какое только мог сочинить: "Привет, Гук. Это я, твой друг Тэ. Надеюсь, что неделя в Токио прошла хорошо. Желаю удачного полёта домой и мягкой посадки". Написал — и отправил на тот электронный адрес, по которому они обменивались фотографиями и с которого Чонгук пересылал ему подтверждение брони отеля. И стал ждать ответ. И на следующий день тоже. И на следующий. И потом. И после. И всё ещё продолжал ждать... ------ Чонгук ответил пятого сентября около полуночи. Миюки на своей стороне кровати пыталась устроиться поудобнее и не обращала на Тэхёна внимания, так что он просто повернулся на бок, к ней спиной, и решил перед сном проверить почту — не ради Чонгука (вернее, не только ради него), а потому что ему могли написать в связи с предстоящей выставкой. Он открыл папку со входящими — и увидел письмо от Чонгука. Открывать было так страшно, словно это была бомба. Руки у Тэхёна дрожали, потому что только сейчас он понял: Чонгук может просто писать с просьбой никогда его больше не тревожить. Чонгук писал: "Привет, Тэхён. Извини, что сразу не ответил, и на звонки тоже. В Токио успел сходить, куда хотел. Долетел нормально. Уже начались занятия в универе. Надеюсь, у тебя и семьи всё отлично, и с твоей выставкой тоже. До связи. Твой Чонгук". Чонгук ответил. Чонгук понял, от кого звонки — он сохранил оставленный ему Тэхёном номер. Чонгук помнил про дурацкую, на хрен не нужную ему самому, но важную для Тэхёна выставку. Чонгук не отказывался общаться ни теперь, ни после. И ещё Чонгук принадлежал Тэхёну. И сам ему об этом написал... Миюки спросила, что с Тэхёном, потому что ей кажется, что он плачет. Тэхён отмахнулся от неё, затем быстро встал с кровати и почти бегом бросился в ванную. Вернулся он минут через пятнадцать и на все вопросы ответил только, что ждал жизненно важное сообщение, и теперь оно получено. Он сказал это почти нормальным голосом. Миюки почти поверила. Много позже того, как они оба наконец легли и выключили свет, Миюки спросила, от кого было сообщение. Тэхён ответил: от попутчика, с которым он летел в Токио. Миюки замолчала. Тэхён долго лежал в темноте, ожидая новых вопросов, и уже думал, что она заснула, когда она спросила вновь: что такого важного было в этом сообщении, если Тэхён так отреагировал. И тогда Тэхён ответил: это сообщение подтвердило, что теперь моя жизнь опять имеет смысл.