Лучше, чем здесь

— Иджичи, ты пойдешь со мной. — Но!.. Слушаюсь. Находиться в первом блоке давно заброшенной больницы было невыносимо, Иджичи почувствовал необходимость выйти на открытый воздух.  — … плоть быстро сдается, спрятанная под ней скверна выходит из-под контроля, и преобразует тело в соответствии с душой. Занятно, не правда ли? — Годжо потряс в руках книгу, которую ему еще до основного задания от руководства передала Иери. Иджичи остался к этому замечанию равнодушен, шел следом и смотрел в окно, где от мокрого асфальта отскакивал свет фонарей. У него ломило плечи, и болела шея. Иногда мир размывался, теряя фокус. Ему часто снились мертвецы. Еще совсем дети, все те, чьи смерти ему пришлось застать по приказу руководства. Годжо остановился, фонарь за окном беспокойно замигал, прежде чем погаснуть. — Иджичи, знаешь, мне крайне не понравилась твоя последняя выходка. Воздух в коридоре был холоднее, чем на улице. Иджичи этого даже не заметил. У него болела шея, ломило плечи, и появился желчный привкус на языке. Иджичи всего двадцать шесть, а его кухонный шкафчик уже ломился от лекарств. Но не было никого, кто бы мог ему сказать, что это ненормально. Ненормально так много времени уделять работе. Ненормально спать по три часа, а во сне чувствовать вспышки от машин за окном и слышать вой соседских собак. Ненормально, потому что Иджичи проверял, — у его соседей не было никаких собак. Годжо недоволен, потому что Иджичи не выполнил его просьбу ничего не рассказывать начальству об Итадори и его прогрессе. Его гнев оправдан и ожидаем. Иджичи просто надеялся, что успеет перед этим хотя бы отоспаться. Годжо устало выдохнул, скрестил руки на груди, обернувшись. Весь его вид говорил о том, что он ждет, что Иджичи что-то заметит. Иджичи повернул голову в сторону противоположную от окна. На него уставились глаза, белые, с неподвижными зрачками, широко разведенные и умные; Он уже видел такие глаза, проклятья часто принимают получеловеческий облик. Их глаза — большие, страшные, мертвые и голодные, ничто так их не веселит, как разрушение чьей-то жизни. Иджичи моргнул лишь раз, прежде чем мозги этой твари размазались по стене. Шея болеть перестала, плечи — нет. — Да ты спишь на лету! — Годжо улыбнулся, Иджичи ощутил ужас от этого оскала. Он часто думал, что не справится. Быть мостом между шаманами и их руководством крайне неблагодарное дело, а когда ты еще и на побегушках у самого сильного шамана из всех и он это самое руководство ненавидит и презирает, то в определенный момент — это становится опасно. — Я должен понести наказание? Небо за окном провисло над крышами и посыпало мокрым снегом. Токио меняет людей, они становятся другими. Ветер был полон пыли и гари, человеческой жестокости, несбыточных желаний и огромных амбиций, он вгрызался в горло и стекал в легкие. Некоторые люди были другими с самого начала. Иджичи верил, что должен помогать по мере возможностей избавлять мир от проклятий. И в будущем мир будет лучше, чем здесь. — Нет, — Годжо размял руки. — В конце концов, было ожидаемо, что они станут расспрашивать, и что ты прогнешься. Наверное, они со светлым будущим где-то разминулись в косом переулке, потерялись в мокром снегу и тусклых фонарях города. Иджичи стыдливо опустил голову. Сонливость будто сняло рукой, остался лишь привкус желчи во рту и бесполезное чувство собственной беспомощности. Годжо не был жестоким человеком, но рядом с Иджичи он напоминал ребенка, которому нравилось отрывать крылья бабочке и наблюдать за реакцией. Уже дома Иджичи умылся, дрожащими руками вытер лицо полотенцем, пока на улице лаяли собаки. И пообещал себе, что завтра отыщет в себе силы найти другую работу. Наверное, его охватило отчаяние. Он не был героем или кем-то значимым, лишь частичка пыли и праха, что в будущем осядет на крышах домов, пропитает землю и воду, станет новым проклятьем. Он проснулся рано, как и всегда. Забрал одежду из химчистки, купил кофе в ближайшем кафе. Годжо встретил его неизменной улыбкой. Плечи ломило, но Иджичи должен был помогать по мере возможностей, ведь в будущем будет лучше, чем здесь.