***
Гран-при, Юрий выйграл золото, все (ну, или почти все) счастливы. Плисецкий задержался вместе с Отабеком, ибо он утопал в слезах и его объятиях. Алтын крепко прижимал Юрия к себе, успокаивал, и говорил о том, как искренне он рад тому, что Юра выйграл. Тогда Плисецкий осознал, что, всё-таки, не зря он согласился дружить. Когда все разошлись, а Юрий успокоился — им надо было быстро пойти и переодеться. Бека, вроде как, ещё немного постоял, посмотрел в телефон, но потом, всё же, отвернулся к стене и тоже начал переодеваться. Юрий решил его подождать. Они были там вдвоём. В тишине. Юрий не мог не поглядывать на Отабека, и не думать о том, какое же красивое, на самом деле, у него тело. Широкая, немного смуглая, мускулистая спина так красиво двигалась, когда Отабек складывал вещи в спортивную сумку… В какой-то момент Юрий понял, что он нагло, без стеснения, пялится на Отабека. Плисецкий покраснел и опустил взгляд в пол. Алтын ничего не заметил. Вообще ничего. Однако — очень скоро Плисецкий всё равно, вновь поднял взгляд на Отабека. Так, на пару секунд. И он случайно заметил, что с руками у его лучшего друга что-то… Не то. . «Ахринеть.» Юрий пришёл в шок от того количества шрамов, что покрывали руки Отабека. Даже у тигров не так много полос на теле, как у него. А где-то местами даже виднелись ещё не зажившие раны. Ему стало немного страшно и грустно. «Как? Почему? У него что… Депрессия? Или… Он мазохист? Откуда всё это?!» Юрий бы никогда не подумал, что с Отабеком что-то не так. Да, он тихий и одинокий, но… Он совсем не похож на человека в депресии. Так почему же?.. Отабек как-то слишком резко повернул голову, (или, Юрию так показалось) и, заметив, что Плисецкий пилит его взглядом, нахмурился и отвернулся назад. Юрий увидел, как напряглись лопатки у него на спине. Их очень скоро скрыли лёгкий свитер и кожанка. — Прости… — тихо сказал Юрий, опять опустив голову вниз. — Что? — переспросил Отабек, с искренне не понимающим, что происходит, выражением лица. — Ну, я… Не важно… Юрию было немного стыдно и за эти взгляды, и за то, что Отабеку пришлось его так долго успокаивать, хотя ему, кажется, самому нужна помощь. Отабек вздохнул. Подошёл к Юрию и присел на корточки прямо перед ним. — Скажи мне честно: ты что-то увидел? — его голос был спокойным. — Ну… Да… — Руки. Так? — Угу… — Юрий чувствовал себя как маленький мальчик, которого стыдят за разбитую вазу. Хотя на деле ему ни одного плохого слова никто не сказал. Отабек вздохнул, встал, облокотился спиной о стену и скрестил руки на груди. — Это мне надо извиняться. Ты… Не должен был это видеть. Прости. — Бек… Что с тобой?.. — Это неважно. — Скажи мне честно… Ты — мазохист? — А что? Тебя это волнует? — Я… Я не хочу, чтобы ты чувствовал боль. Понимаешь? — Я привык. Не волнуйся. — Но я не могу не волноваться! — Юрий поднял голову и посмотрел Отабеку прямо в глаза. Только сейчас он наконец-то заметил, насколько у него, самом деле, уставший взгляд. Тусклый, безжизненный, с синяками под глазами. — Почему? Это мои проблемы. Разве нет? — Ну… Я… Так не думаю… Юрию стало грустно. — А что, если все эти раны приносят боль и мне тоже?! — С чего бы? — С того, что я люблю тебя, придурок! — Юрий сказал это быстрее, чем понял, что случилось. Отабек удивился. Сильно. Он прикусил губу, опустил голову вниз и почесал затылок. — Мда… — ответил он, на столь неожиданное признание.***
Отабек принял чувства Юрия, пусть и не сразу. Он не стал отталкивать его от себя. И Юрий взялся помогать Отабеку вновь обрести любовь к себе, и к жизни. Пускай получалось и не очень прогрессивно. Однако, те слова… «А что, если все эти раны приносят боль и мне тоже?» Они надолго засели в сознании Отабека.