I like sweet

Глядя на Микки Милковича, можно было с уверенностью сказать, что этот парень и нежность несовместимы в принципе. Он и не пытался разубедить каждого встречного в обратном. Более того, за неудобные вопросы и попытки подкатить эти встречные вполне рисковали нарваться на такой витиеватый поток брани, что даже Фрэнк порой завидовал. Если доходило плохо, нос бедолаги очень быстро знакомился с костяшками брюнета. Самые внимательные даже успевали прочитать вытатуированный на них посыл. Галлагеры никак не могли взять в толк, как их Йен сумел спутаться с этим «самым грязным белым Америки», с вечной словесной помойкой, тонной цинизма и сарказма. Даже после их свадьбы не могли. Даже когда этот человек-колючка не раз помогал им. То, что сами Галлагеры далеко не святые, и, похоже, на этом Йен и спелся с Микки, все благополучно забывали. Да, они собачились так, что не дай бог попасть под траекторию этого урагана. Да, Йен пару раз сорвал дверь с петель, хлопнув ею со всей дури, чтобы не слышать всё более жалящие подколы мужа, да и себя остановить от физической расправы над непокорным брюнетом. Ну, если везло, и он оказывался около двери. Да, Дебби давно посещали мысли прятать всё колюще-режущее далеко не по причине болезни брата. Карл уже привык переступать через осколки очередной невезучей тарелки, когда спускался вниз. Лиам давно выставил швабру и совок на видное место. Швабра давно укоротилась вдвое, после встречи с обеденным столом. Йен потом долго извинялся перед перепуганной Дебби, а Микки, ни слова не говоря, ушёл куда-то и притащил новый стол и новую швабру. То, как Йен извинялся потом уже перед мужем, слышал весь дом, и оба наутро старательно краснели и уворачивались уже от тычков Сэнди. Периодически забегающий в гости Лип трагично закатывал глаза, но молчал, если попадал на ошивающегося на кухне Милковича. Многозначительно задирал брови, если видел там Йена с очередным пакетом заморозки у глаза или костяшек. Или заёбывал и так заёбанную Дебби философским «Ну и какого хуя на этот раз?». Дебби отмалчивалась, понимая, что готова терпеть если не всё, то очень многое, пока оба Милковича, с рыжим ураганом во главе, забирали у неё Фрэнни, а её саму пинками гнали отсыпаться.       — Не боишься? — Каждый раз уточнял Лип.       — Фрэнни — мастер по витью канатов из самых стальных нервов, Лип. И после этого они хотя бы не собачатся. Сил уже не остаётся, видимо. Лип тогда хмыкнул, обдумал что-то своим мегамозгом — и неделю спустя в детском саду Галлагера-Милковичей прибыло. Йен так шустро выхватил племянника из рук отца и так шустро умчался наверх, что сбивчивые объяснения про внезапное свидание с Тэмми пришлось дослушивать уже Микки. Тот, впрочем, реагировал с поистине нордическим терпением, заставляя и так немного выпученные глаза Липа становиться совсем уж комичными.       — Не ссы, кудрявый. Справимся. — От хлопка по плечу зависший Лип быстро отвисал, потому что это всегда грозило незапланированным падением, а Микки, как-то грустно ухмыляясь, лишь качал головой и уходил наверх. Троих детей, один из которых — его великовозрастная балбесина — собрать на прогулку - это вам не в тапки ссать. Тэмми первое время была настороже настолько, насколько может быть настороже Тэмми. Не выдержав волнения, Лип позвонил брату, и спустя полчаса ловил себя на мысли, что улыбается, как недоразвитый. Йен с криками индейца племени Апачи уворачивался от снежков племянницы и весьма драматично падал в сугроб, когда снаряд попадал в цель. Девочка визжала от радости и тут же карабкалась на бесчувственное тело, чтобы в следующий момент быть затисканной напрочь. Ну а Микки, будучи далеко не фанатом настолько активного отдыха, сосредоточенно лепил снеговика рядом с коляской Фрэда и что-то бормотал малому. Фрэд, несмотря на возраст, смотрел на него так, будто понимал каждое слово, и Липу оставалось лишь надеяться, что мата в рассказе хотя бы меньше половины. В такие вечера, когда запал обоих супругов был начисто выжжен бессердечными племянниками, Галлагеры без опаски спускались в кухню. Йен с Микки либо ужинали в полной тишине, либо уже занимали диван, развалившись друг на друге и не замечая никого вокруг. По телеку шёл очередной бестолковый боевик, который не удостаивался и каплей внимания людей, вполголоса воркующих напротив. Йен привычно потирал очередной наливающийся синяк на лице брюнета сначала пальцами, а потом и губами, Микки неосознанно нежил в руках разбитые костяшки рыжего, и Дебби, проходя мимо, лишь кидала им на головы плед. Знала ведь, что надолго зависнут в таком положении, да так на диване и вырубятся. Сэнди хихикала, когда плед разворачивался лишь через некоторое время и звала парней парочкой неразлучников. Йен лишь привычно вскидывал фак, Микки лишь пожимал плечами, на этот факт не находя противопоставлений. Эти редкие моменты — всё, что могли видеть Галлагеры. Йен знал, что Микки давно принял себя, но показывать чувства на публику не любил. Не от страха, что его сочтут за сопливую размазню, а просто… Не любил Микки делиться. Поэтому только Йен знал, насколько его муж охоч до ласки. Он, словно обдолбавшийся валерьянкой кот, ластился к рукам Йена, стоило только щеколде на их двери закрыться. Обычно за страстной руганью следовал не менее страстный секс, но Микки всё чаще ловил себя на мысли, что ещё больше он кайфует от больших ладоней, пробравшихся под его футболку под предлогом погреться и медленно оглаживающих бока, от мягких поцелуев, неспешно спускающихся к вырезу футболки, от языка, невесомо оглаживающего оставленные накануне засосы. Микки искренне кайфовал, даже если вся эта прелюдия не заканчивалась сексом, и они просто вырубались в процессе. Микки готов был вырубиться от тихо шепчущего что-то ему в шею родного голоса. Его размазывало настолько, что в уголках глаз появлялись слезинки, которые ласковые губы рыжего тут же сцеловывали, спускаясь затем к неприлично широкой от счастья улыбке. Только Йен знал, что Микки отвечает не менее щедро. От осознания того факта, что лишь он достоен мягких прикосновений и поцелуев сорвиголовы южного Чикаго, Йен чувствовал, что способен горы свернуть. Но лишь мурчал, как кот, под зарывшейся в его волосы ладонью брюнета, вздыхал глубоко и подставлял под нежные руки шею и плечи. Млел от ответных тихих признаний и ёжился, хихикая, от языка, щекотно пробравшегося к его мочке. Глядя на Микки Милковича, можно было с уверенностью сказать, что этот парень и нежность несовместимы в принципе. Йен Галлагер гордился, что был единственным человеком, на все сто уверенным в обратном.