Haikyuu!!

      Сегодня реально жаркий день, яркое солнце резко диссонирует с мрачным настроением Тоору. Ойкава с бледным застывшим лицом вылезает из черного автомобиля и неверной походкой идет к низкому кирпичному зданию.       Кучка людей – их тени выглядят гротескно на полуденном солнце – топчется справа от двери. Он не может разглядеть присутствующих: на ослепительном солнце их фигуры кажутся смутными силуэтами; один или двое курят, пуская дрожащие облачка дыма в теплый летний воздух. Они смотрят на него, кто-то с трудом выдавливает приветственную улыбку. Но Ойкава ничего не замечает.       Оказавшись внутри, волейболист направляются на негнущихся ногах к переднему ряду. Иваизуми уже там. Глаза у него красные, веки припухшие. Когда Тоору подходит, Хаджиме встречает его вымученной улыбкой. Ива инстинктивно протягивает руку и сжимает плечо друга, выражая ему свои соболезнования.       За спиной слышатся шарканье ног, сопение и приглушенные голоса рассаживающихся по местам участников скорбного мероприятия. Внимание Тоору приковано к тому, что находится прямо перед глазами: к твоему гробу и возвышающей фотографией установленные в центре зала. Он смотрит на этот с виду вполне безобидный деревянный ящик и не может поверить, что там лежит твое тело, такое сильное, энергичное, живое. Нет, это абсолютно исключено.       И ужасно несправедливо.       Когда тебя не стало, стоял такой же жаркий день. Ты лежала на большой больничной кровати вместе с Тоору, перебирая его каштановые волосы. Просторная белоснежная палата, одной из лучших клиник Японии, была залита дневным светом. Твое лицо грели лучи солнца, а исходящее от волейболиста тепло проникало в тело, из-за чего становилось слишком жарко, но двигаться не хотелось. Единственным желанием было – растянуть мгновение.       – Милый, может ты пойдешь домой и отдохнешь как следует? – если слышно пробормотала ты, смахивая волнистую прядь с лица мужа.       - Потом, - кратко отвечает он, крепче обнимая твое изнеможенное тело, боясь будто он исчезнет.       Прогнозы врачей были одинаковые. Все, как один, говорили: что шансы мизерные и через несколько месяц тебя уже не будет. Но Ойкава не был собой, если бы смирился с этим. Тоору был истинным бойцом. Он каждый день тратил свои силы и космические суммы на препараты, борясь не только за твою жизнь, но и за свое счастье. Попытаться - оттянуть неизбежное.       - Знаешь, - решаешься ты, хоть как-то нарушить невыносимую тишину. - Я всегда хотела съездить в России и посмотреть ту самую зимнюю сказку, про которую читала. – Ты улыбнулась уголками губ, поглаживая руку мужа. - Покататься на коньках, выпить стопку водки и увидеть снег, который падает огромными хлопьями на лицо. Купить эту дурацкую шапку, которая будет валяться в углу и покататься на медведях, которые ходят по Красной площади, как нам рассказывают.       Тоору поднял голову, взглянув на такое бледное и отстраненное лицо, что в эту секунду решимость, с которой он хотел ответить, покинула его. Он снова уткнулся в район твоей шее, пытаясь сдержать предательские слезы. Он понимал, что улыбка и смех, которые ты даришь ему - дается тебе с необучаемым трудом, а та маска счастья, которая надета на твое лице, показывающая: что все хорошо - разрывает его на клочья.       - Когда тебя выпишут, то мы сразу купим билеты и полетим в Россию, – судорожно заверяет Ойкава, щекотя твою кожу своим дыханием.       Ты слабо улыбнулась, бросив свой теплый и нежный взгляд на мужа, который прижимался к тебе так близко, насколько было возможно. Необычайно грустно, и в тоже время приятно видеть такого умиротворённого и вечно неугомонного Тоору. Обычно тебе приходилось бегать за ним в попытке успокоить этого "сумасшедшего" связующего, заверяя, что все хорошо и уже пора остановить. Но не в этот раз. Теперь пришло его время успокаивать тебя, давая обещания и глупые надежды о светлом будущем.       Ты провела большим пальцем по его щеке, и сердце забилось, как сумасшедшее от осознавала: что может быть это последний раз, когда видишь его таким спокойным, последний раз, когда гладишь его мягкие волнистые волосы и последний раз, когда слышишь его звонкий голос.       - Если все закончится хорошо, то сможем ли мы принять простые вещи, как должное в жизни? - задала вопрос, который давно крутился в твоей голове. - Рукопожатие с незнакомцем. Вечерние пробежки. Время, проведенное с друзьями. Объятие с теми, кого любишь больше всего. Разговоры с соседями. Утренняя поездка на работу. Типичный вечер вторника. Саму жизнь. Это время, этот шанс, который нам дали, можем ли подумать о том, что важнее всего? И как только пыль осядет и свет засияет ярче, пусть мы обнаружим, что стали теми людьми, которыми хотели быть, кем всегда надеялись стать, теми кем предначертаны судьбой. В этотом шансе держаться за любовь, надежду, сочувствие и друг за друга. - Ты закусила нижнюю губу и подняла глаза к белоснежному потолку, пытаясь выдавить из себя, то, что никогда не осмеливалась спросить. - А пока, можешь выполнить последнюю просьбу? Когда я умру, пусть меня кремируют и прах развеят над озером Аси, - прохрипела ты, давясь словами и проглатывая горечь поражения перед жизнью. - Хочу, чтобы моя душа любовалась прекрасным видом на Фудзияму и ее просторами...       Ты резко замолкаешь, прижимаясь губами ко лбу Тоору, у которого вместо слов изо рта вырвался сдавленный всхлип. Он еще больше уткнулся в твою шею, начиная качать головой, показывая: что так не может все закончится, что он не согласен на такой финал, что он все исправит.       Но, к сожалению, люди не властны над своей судьбой.       Полуулыбка слетела с твоих губ, ты снова начала поглаживать непослушные локоны Тоору. Его волосы, его запах, тепло его тела - все, что с ним связано, успокаивали тебя, заставляя позабыть обо всем. И даже о том: что это, может быть, последний день проведенный с ним. Твои глаза стали непроизвольно закрываться, а губы сами по себе двигаться заверяя, что все будет хорошо. И когда они наконец закрылись, ты замолчала. Рука, которая гладила его кудрявых и мягких волосы, непроизвольно скатилась, а аппарат начал издавать противный протяженный писк. Оповещающий о том, что все кончено, что вы проиграли.       Тело Тоору судорожно содрогнулось, и душераздирающий вой и всхлипы, раздававшиеся из глубин души волейболиста, начали разносится по всей палате, что казалось, вот-вот разорвут сердце.       Это был последний день, когда он видел тебя живой.       Ойкава стоял перед озером Аси, смотря на урну, где лежал твой прах. Следующие несколько часов прошли будто в тумане. Он до сих пор помнит, как какие-то люди выражали свои соболезнования, обнимали его, чтобы успокоить, помнил тарахтение каталок за дверью комнаты для родственников, где скорбь, поглощала его тело и душу.       Где он повернул не туда? Где он так согрешил, чтобы Боги сыграли с ним такую злую шутку?       Из груди вырвался судорожный всхлип, и он поспешно прикрыл рот рукой, пытаясь собраться. Иваизуми, который стоял рядом, сжал губы в тоненькую линию и положил тяжелую руку на плечо друга, пытаясь передать этим жестам свою поддержку.       - Пора, - спокойно говорит он, кивая на твой прах.       Ойкава судорожно кивает и шмыгает носом, пытаясь сдержать нахлынувшие эмоции, которые как снежный ком стали подступать. Тоору не уверен, что способен выдержать эту муку.       Нет. Он не верит. Такое не может быть.       Ойкава открывает урну, по его телу проносится табун мурашек. Прошло всего десять дней, и это так больно, что волейболисту кажется, что он сейчас задохнется. Дрожащей рукой, Тоору достает горстку пепла, не решаясь разжать кулак, не решаясь попрощаться с тобой навсегда. Но он должен, он обязан выполнить твою последнюю просьбу. Тяжело выдохнув, Тоору начинает разгибать по очередь каждый палец, пытаясь оттянуть время неизбежного. Как только он разжимает последний, ветер быстро подхватывает прах унося его к вершине Фудзиямы.       Вот и все, Т/И...       Ойкава закрывает урну и на ватных ногах отходит от озера. Он уже не воспринимает слов поддержки, объятий со стороны друзей. Волейболист только прижимает железную урну, единственное, что осталось от тебя, направляясь к автомобилю.       Захлопнув дверь, Тоору закрывает лицо руками, давая волю слезам.