Дневник

В шестом году Тайсё третьего дня седьмого месяца я прибыл в Ростовскую губернию. Позавчера, только под самую ночь, мне удалось найти ночлег в небольшой станице, а вчера даже договориться с хозяевами об аренде комнаты на более длительный срок. О том, сколько раз за позапрошлый вечер перед моим носом захлопывалась дверь, звучали молитвы и накладались кресты даже вспоминать не хочется. Многие нарекли «басурманином» и пожелали вернуться обратно, откуда приехал. Пусть весьма ломаную, но вежливую речь слушать даже не пытались. Сами же выражались грубо, порой с непонятными мне бранными словами. Осмелюсь предположить, что таковы были последствия поражения в недавно отгремевшей войне. Или же моя внешность, а может, периодически проскакивающие словечки из моего родного языка в речи пугали их. Хотя я не назвал бы японский более грубым. Скорее наоборот. В сравнении с русским, в нём отсутствуют согласные звуки, кроме «н». Так что, какой язык более неприятен или же наоборот приятен, слуху вопрос спорный. Но главное во всей этой ситуации то, что ночлег мне всё-таки удалось найти и ночевать под открытым небом не пришлось, хотя и такая возможность представится мне немного позже. Но не будем забегать вперёд. После столь долгого и трудного дня заснул я, стоило голове коснуться подушки. Всë интересное началось с самого утра следующего дня. А точнее с пробуждения. Я не могу сказать, что оно было приятным. Даже переворачивания футона чертовкой Мицу и её крик показался мне более приемлемым, чем пение этой птицы. Жил в деревне я очень давно и даже успел забыть о горланящих с утра петухах. Успокоился он только когда солнце полностью взошло, но сон уже не шёл, да и хозяева проснулись. В планах моих было постараться оказать им посильную помощь по хозяйству и заодно лучше приобщиться к местному ведению быта. Хотя они с большим недоверием смотрели на меня и пристально рассматривали, будто стараясь увидеть что-то не от человека. За плату и обещание быть как можно более полезным, мне разрешили разделить эту трапезу и последующие. Завтрак кардинально отличался от привычного мне. Рис? Бобы? О первом что-то слыхали, второе употребляли, но не так часто. Рыба? К счастью, была, но шла в основном на продажу. Хлеб ели чёрный, это как у нас неочищенный рис. Также было небольшое количество печёного картофеля, данный овощ я ел чуть ли не в первый раз, бывало ещё в дороге. Запивали водой. Трапеза же проходила молча. Ей предшествовала тихая молитва и наложения креста на тело. Также перекрещивали и еду. На меня зыркали с ещё большим неодобрением. Позже стали собираться на работы в поле. Далее, на удивление, косых взглядов было меньше. Видно, решили, что ещё одна рабочая единица помехой не будет. Поехали, а не пошли, что интересно. Ехали на телеге, которую лениво тащил бык. На вопрос о том, не жалко ли животину (по моему мнению, единственную) в такую даль гонять, лишь рассмеялись и сказали, что в сарае ещё две коровы и две лошади. Как оказалось позже, в скотине тут недостатка фактически не испытывают и даже иногда режут, употребляя мясо. А наличие лошадей почитай в каждом дворе было по меньшей мере удивительным. Я не буду вдаваться в подробное описание здешних жеребцов, а лишь скажу, что наши «кони» этим и в подмётки не годятся. Пасущийся табун я заприметил, пока мы ехали. Множество незасеянных полей, которые просто так порастали травой и полевыми цветами, а по обочине тропы бегали полевые зверушки. Мой вопрос почему же они пустуют вновь был воспринят со смехом, но ответ я получил вполне исчерпывающий, и сказан он был без злобы или неприязни, вполне добродушно. Полей настолько много, что чисто физически человек не смог бы управиться со всеми. Да пастбища для животных и под скос для сена. Вообще, скотина занимала важное место в хозяйстве. В том поле мы пробыли весь день, там и заночевали. К обеду пошёл дождь. Многие успели спрятаться под своеобразным навесом у телеги, а кто не успел или же немного потерялся имел возможность укрыться в стоге сена. По словам хозяйки дома, там вполне тепло и сухо. Мужики косили траву большими длинными косами, девушки же после убирали её граблями. На мой вопрос обходятся ли так же с пшеницей, хозяйка перекрестилась и сказала, что это большой грех. Даже если не получалось скосить серпом, пучок выдирали просто руками. С гречихой же, овсом и горохом обходились намного проще и не чурались использовать косу. Во время работы удалось мне насмотреться также на одежду местных жителей. Как и вся европейская, она не стесняла движений, в ней, должно быть, было легко двигаться. Взгляд цепляло большое количество ярких цветов, в том числе – белого. Для нас – траурный, для них – праздничный, но и в такой день надеть вполне сгодится. Юбки у женщин до земли, но не похоже, чтобы сильно стесняли движение, как наша юката. Заприметил цвета розового и жёлтого, поверх юбки – белый фартук. Из тёмного – только тёмно-синие штаны на мужиках. И то рубахи на них белые, бывают с вышитым мелким узором. Девушки же носят кофты с длинным рукавом и покрывают голову платком. Теперь мне даже неловко за то, что у нас это по обыкновению делали мужчины. День медленно подошёл к концу. Заночевали здесь же, под открытым небом. На костре, в чугунном котелке, была сварена каша, названная кулешом. После дня работы и небольшого перекуса хлебом с солью, она показалось вкуснее белого риса. Вроде, туда даже было добавлено несколько кусочков сала. Подводя итог. День прошёл хорошо, я ожидал много худшего. Буду работать над тем, чтобы стать более-менее своим и по крайней мере лишиться косых взглядов. А там, может быть, удастся разузнать что-то интересное. Местный фольклор, мифы и поверья кажутся интереснейшей темой, но вряд ли в неё так просто посвятят «басурманина». А пока запись от пятого июня тысяча девятьсот семнадцатого года считаю нужным закончить.