***
Утром, прихватив с собой корзину с фруктами, козьим сыром, буханкой свежеиспеченного хлеба и крынкой молока, Анжелика с близнецами, Шарлем-Анри и Онориной устроили чудесный пикник на лесной лужайке. Жоффрей не смог составить им компанию – еще утром он предупредил жену, что весь день намерен посвятить инспекции своих кораблей, некоторым из которых в ближайшее время снова придется пересекать океан. Выпавшая за ночь роса повисла хрустальными капельками на сочных стеблях осоки, осыпала мелким бисером тонкую паутину, замерла выпуклыми шариками на лепестках полевых цветов. Анжелика испытала почти детский восторг от такой простой и вместе с тем такой удивительной красоты пробудившейся природы, с которой не сравнятся блеск и роскошь самых изысканных бриллиантов. Ей захотелось пройтись как в юности босиком по мягкой свежей траве. Она с удовольствием сбросила башмаки и разула детей, а маленькие непоседы со звонким хохотом тут же затеяли шумную игру, правила которой были понятны им одним. На прогулке семью де Пейрак сопровождали испанцы Педро и Хуан Альварес из личной охраны Жоффрея. Сразу же после происшествия на дороге, ведущей в Голдсборо из лагеря Шамплен, Анжелика получила их в личное распоряжение, и отныне они неотлучно находились рядом. Само по себе это было для нее не в новинку, но все же немного расстраивало, ведь здесь, в Голдсборо, она привыкла чувствовать себя в безопасности, находясь среди друзей. Анжелика не верила в существование реальной угрозы и поначалу отказывалась от несколько экстравагантного эскорта. Однако Жоффрей был неумолим, и теперь начищенные до зеркального блеска кирасы и сверкающие наконечники пик мелькали и возле лазарета, и у дома Бернов, и у трактира мадам Каррер – одним словом, всюду, где проводила время мадам де Пейрак. Гвардейцы, преисполненные гордостью за возложенную на них миссию, тенью следовали за своей госпожой, а дон Хуан, помня о том, как несколько лет назад Анжелика спасла его, силой необыкновенного дара отогнав смертельную болезнь, самоотверженно заявлял, что готов отдать жизнь за ее безопасность. К форту они подошли уже за полдень. Массивная башня, видимая издалека, стоящая на краю утеса, о который без устали бились волны, могла показаться кому-то мрачной, но только не Анжелике. Она любила это место. Здесь они с Жоффреем обрели друг друга после долгой разлуки и, несмотря на весьма стесненные условия, жили как настоящая семья. Анжелика вспомнила, как однажды застала Жоффрея склонившимся над планом их будущего особняка. На большом листе бумаги с безупречной тщательностью опытной рукой мужа был выполнен подробный чертеж двух этажей. – Не хотите ли принять участие в дележе территорий, мадам? – с улыбкой спросил он. Перегнувшись через стол, Анжелика прочитала аккуратные надписи на многочисленных квадратах комнат: «Детская комната», «Спальня графа», «Кабинет графа», «Аптека графини», «Лаборатория графа», «Будуар графини», … – Я как раз собирался выбрать место для вашей спальни, – пояснил Жоффрей, – Чем бы вы больше хотели любоваться перед сном: непокорным бушующим океаном или шумящим сказочным лесом? – Мне нет дела до вида из окна, – пристально посмотрев на мужа, ответила Анжелика. Она молча взяла у него перо и рядом со словами «Спальня графа» дописала: «и графини». Жоффрей был в замешательстве всего несколько секунд, а потом притянул ее к себе и весело рассмеялся: – Клянусь, моя дорогая, что отныне у нас всегда будет общая спальня, – он прижался щекой к ее виску, – единственное, что я твердо намерен разделить, это гардеробы. Ваши наряды, соседствуя с моими камзолами, до неприличия пропитались запахом табака. Анжелика с удовольствием наблюдала за теми изменениями, которые происходили с ее детьми в последние недели. Малыши росли быстро и в своей попытке копировать поведение взрослых были ужасно потешны. Младшей дочери Жоффрей привез из Франции крохотную фероньерку, и девочка ежедневно усаживалась на стульчик, терпеливо ожидая, пока мать или Дельфина уложат ей не по годам длинные и густые волосы, а потом принималась играть в принцессу. Она осторожно ступала на носочки своих туфелек, придерживая одной рукой пышную кружевную юбку, и порой совершенно без повода картинно закатывала глаза и прикладывала ладонь к сердцу, по крайней мере туда, где оно, по ее мнению, находилось. Анжелика недоумевала, где девочка могла подсмотреть эти типичные жесты парижских жеманниц. «Кривляка», – говорила про нее Онорина, впрочем, совершенно беззлобно. На прогулку мадемуазель де Пейрак пожелала взять веер графини и, хотя на улице было совсем не душно, неистово им обмахивалась, и дважды уронила его в лужу. Раймон-Роже не отставал от сестры в стремлении выглядеть старше и значительней: он явно подражал отцу, когда замирал, слишком широко расставив ноги и клал свою пухленькую ручку на эфес игрушечной шпаги, выглядывавший из серебряных ножен, пристегнутых к поясу. Это было бы достаточно эффектно, если бы он в добавок не задирал при этом голову так высоко, что устремлялся в небо подбородком и в итоге терял равновесие. Шарль-Анри, хоть и был старше, на их фоне смотрелся типичным ребенком – он просто размахивал деревянной сабелькой, чтобы сбить с одуванчиков пух. В отличие от мальчиков, Онорина была вооружена хоть и миниатюрным, но вполне настоящим луком и стрелами с острыми металлическими наконечниками и оперением из выкрашенных особой краской птичьих перьев. Учитывая, что сама Анжелика по обыкновению пристегнула к поясу пару пистолетов, а испанцы, судя по всему, никогда не расставались со своими пиками и мушкетами, ей пришло в голову, что они напоминают гротескную пародию на грозный отряд, вернувшийся из военной кампании. Подойдя к форту, они сначала увидели Дельфину. Девушка задумчиво крутила в тонких пальцах сосновую веточку. Погруженная в собственные мысли, она дожидалась возвращения мадам де Пейрак, чтобы помочь детям переодеться и отдохнуть. Затем Анжелика заметила Энрико Энци, который беседовал о чем-то с Жаном Ле Куеннеком возле конюшен. Жан, несмотря на все уговоры и здравый смысл, считал себя ответственным за случившееся с графской лошадью, и, чтобы искупить вину, ежедневно перепроверял всю сбрую. Малышка Глориандра, завидев знакомых взрослых, помчалась вприпрыжку, но не добежав несколько туазов, резко остановилась и двинулась степенным шагом, продолжая игру в знатную даму. Перепачканный и изрядно потрепанный веер дополнял комичный образ. Перед Жаном она остановилась, смерила его высокомерным взглядом и вытянула вперед руку с растопыренными пальцами. Конюший робко улыбнулся, не понимая, чего от него хотят, и поочередно протянул ей сначала пыльную подкову, а затем пучок соломы. Гло в ярости топнула ножкой. Тем временем Энрико и Анжелика уже вовсю покатывались со смеху и даже печальная до этого Дельфина, не сдержавшись, хихикнула. – Мадемуазель желает, чтобы вы поцеловали ей руку, – наконец выдавила Анжелика, смахнув выступившие слезы. – О, это честь для меня, – Жану пришлось встать на колени, чтобы склониться в подобающем поклоне. Вполне удовлетворенная оказанным вниманием, Глориандра пропела звонким голосом: «Отец замуж меня выдал За седого старика Сколько слез моих пролито С юных лет судьба горька»*, чем вызвала новый взрыв хохота. Все еще посмеиваясь, Анжелика проследила взглядом за тем, как Дельфина уводит малышей в форт в отведенные им комнаты. Энрико тронул ее за рукав, привлекая внимание, и, когда она обернулась, протянул на вытянутых руках небольшой сундучок, красиво украшенный драгоценными камнями. – Господин граф просил передать это самой прекрасной женщине в мире, которая… – он сморщил лоб, пытаясь дословно вспомнить послание, но Анжелика его уже не слушала. Она бережно взяла шкатулку и осторожно погладила резную букву «А» на крышке. – Я считала, что получила уже все подарки. – Монсеньор тоже так думал. Но при осмотре трюма оказалось, что это, – он выразительно кивнул на шкатулку, – завалилось за лафет пушки, и во время разгрузки его пропустили. Эриксон ужасно расстроен, что допустил подобную оплошность. Он просил передать вам свои глубочайшие извинения. Анжелика заглянула внутрь. На алой бархатной подушке покоился флакон из тонкого розового стекла. Анжелика узнала особую гравировку одного известного парфюмера из предместья Сент-Оноре, пожалуй, лучшего во всей Франции. Она сама, будучи маркизой дю Плесси-Бельер, не раз пользовалась услугами этого мастера. – Прошу вас, успокойте Эриксона: я очень обрадована этим нежданным сюрпризом. И передайте от меня благодарность самому чуткому и внимательному мужчине Америки, – она махнула рукой Энрико, который едва шевеля губами, повторял ответ графини, и вошла в распахнутые двери башни. Поднявшись в спальню, Анжелика поставила шкатулку на стол и осторожно достала духи. Ей не терпелось узнать, что приготовил для нее Жоффрей. Муж всегда с особой тщательностью подходил к выбору подарков, и она была уверена, что ароматы подобраны не случайно. Анжелика живо представила себе, как он прохаживался по парфюмерной лавке, поочередно поднося к носу колбочки и пробирки с разнообразными экстрактами и маслами. В этот момент он думал о ней. Какой он ее представлял? Дерзкой придворной дамой, одетой по последней моде, хрупкой феей с букетом полевых цветов или страстной жрицей любви, обнаженной, с распущенными волосами? Анжелика вынула пробку, поднесла пузырек к лицу, закрыла глаза и, сделав глубокий вдох, почувствовала тонкий запах жасмина и бергамота. Но что-то было не так… Женщина нахмурилась и отстранила склянку – к великолепному сочетанию примешивался еще какой-то компонент. Немного горьковатый запах не перебивал гармонию нежных цветов, но казался чужеродным, лишним в этой смеси. Он напомнил Анжелике пещеру Мелюзины, где ведьма Пуату рассказывала маленькой девочке не только о целебных свойствах различный растений, но и об опасных ядах. Анжелика снова принюхалась, на этот раз более осторожно, держа флакончик двумя пальцами. Сомнений не осталось: она узнала аромат дафны – ядовитого растения, экстракт которого при попадании на кожу вызывает сильные ожоги и, в случае высокой концентрации, способен привести даже к смерти.***
Отблески заката раскрасили гребешки набегающих на причал волн в нежно-розовый цвет. Кантор, подыгрывая себе на гитаре, пел балладу о любви сирены и флибустьера. Усевшиеся немного поодаль от него моряки, молча курили трубки и любовались уходящими вдаль водами океана. Рождаемая ловкими пальцами юноши мелодия навевала им мысли о плаваньях, далеких землях, штормах и опасностях, окутывая души усталых людей неповторимой морской романтикой. Мари-Анж примостилась на перевернутой деревянной лодке и, подперев кулаком щеку, внимательно слушала слова старинных песен. Прядь золотистых волос выбилась из ленты и покачивалась от легкого ветерка возле маленького аккуратного ушка. Кантор скользил взглядом по задумчивым светло-зеленым глазам, нежным девичьим губам, загорелой коже, по стройной, все еще немного угловатой фигурке, угадывающейся под тонким платьем. Менее года прошло с их единственной встречи, но что-то в его кузине едва уловимо изменилось. Она все меньше походила на болотного эльфа и все больше напоминала женщину, которой, вероятно, скоро станет. Нечто, скрытое в глубине каждой девочки и ждущее своего часа, уже начало распускаться в ней, подобно весеннему цветку. Возможно, она сама еще не осознала, что с ней происходит, но от этого была еще более притягательной. – Ты так красиво поешь, дорогой кузен, – сказала Мари-Анж, когда отзвучал последний куплет, – хорошо, что ты в Голдсборо. – Отец собирается отправить два корабля с товарами обратно во Францию. Возможно, одним из них буду командовать я, – с гордостью поведал Кантор. – Тебе не нравится Америка? – Я люблю море… – О, Генри! Идите к нам, – девушка помахала кому-то за спиной Кантора. Он отметил, как заблестели при этом ее глаза. Так умела смотреть на мужчин его мать, глаза Абигаэль так же искрились, при появлении господина Берна, на него самого устремляла такой взгляд мадам де Шольн. Это было выражение лица женщины, заинтересованной в мужском внимании. Пейраку показалось, что он кожей почувствовал приближение Сваммердама. Несколько мелких камушков гальки, выскользнув из-под высоких черных сапог, прокатились мимо ног Кантора. – Добрый вечер, Мари, – поздоровался молодой человек, – музицируете на природе? – Вы знакомы? Это мой кузен, Кантор де Пейрак, – представила брата Мари-Анж. – Встречались, – сухо ответил Генри. – Спой еще что-нибудь, Кантор, – попросила Мари, – клянусь, Генри, вы получите истинное удовольствие! Никогда в жизни я не слышала такого волшебного голоса! Плечи Кантора напряглись, и он прижал ладонью струны. На загорелых скулах заиграли желваки. – Не трудитесь, месье, я не люблю гитару, – сказал Генри, обращаясь к его затылку. Кантор резко встал и обернулся, оказавшись со Сваммердамом лицом к лицу. Струны жалобно звякнули, когда он перехватил рукой гриф. – Вы странный человек. Вам не нравится океан, не нравятся животные, и вы не любите музыку. Вам сложно угодить, месье – они были одного роста и смотрели в упор друг на друга. – Отчего же? – спокойно ответил Генри, – Не всех же должно восхищать то, что дорого благородному семейству Пейраков. Мари-Анж тоже поднялась и теперь в недоумении переводила взгляд с одного на другого. Они застыли, как две противоположности. Кантор в лучах заходящего солнца казался ангелом с золотыми волосами и искрящимися изумрудным цветом распахнутыми глазами. Генри рядом с ним выглядел мрачным призраком тьмы. Весь в черном, с ледяным взглядом и с бледной, почти прозрачной кожей, сквозь которую были видны нити вен. – К тому же, я равнодушен к музыке, как к таковой. Но если выбирать, то гитаре я предпочел бы флейту. У нее более мелодичное звучание. А развлекать девушек пением, – желчно добавил он, – занятие несомненно достойное отпрыска графских кровей. – Мне не понятен ваш оскорбительный тон, сударь, и я бы с радостью преподал вам урок хороших манер, – Кантор положил руку на эфес шпаги. Мари-Анж, заметив это, испуганно прижала ладони ко рту, – но я, откровенно говоря, сомневаюсь, что ваше происхождение даст вам право мне ответить. Генри резко качнулся назад, словно получил пощечину. На бледных щеках вспыхнул румянец. Слова, брошенные Пейраком, попали точно в цель, и маска равнодушия на мгновение слетела с лица Сваммердама. Чтобы успокоиться, он сделал глубокий вдох и ответил, как можно более бесстрастным голосом: – Отложим наш поединок на потом, господин де Пейрак, я позабыл дома свой дворянский патент. Развлекайтесь, – кивнул он остолбеневшей Мари-Анж и, развернувшись, ушел вверх по дороге к центру Голдсборо. – Не хочешь покататься на лодке? – предложил кузине Кантор, глядя на удаляющуюся темную фигуру, – я покажу тебе флагман моего отца. Мари-Анж, все еще пытаясь осмыслить увиденную только что сцену, рассеянно покачала головой. – Может, как-нибудь в другой раз? – она тоже смотрела в след ушедшему Генри, – честно говоря, меня не очень интересуют корабли, – она махнула на прощанье рукой и поспешила за Сваммердамом. Догнав его, она хотела спросить, что произошло, но потом передумала. Они молча переглянулись и спокойно пошли рядом, наслаждаясь теплым летним вечером. Дома поселенцев, окруженные невысокими заборчиками, вплотную подступали к подножию холма, на вершине которого был воздвигнут форт Пейрака. В одном из распахнутых окон сложенной из толстых бревен башни Мари-Анж увидела Анжелику. Женщина замерла, прислонившись к массивной раме, напряженно глядя в сторону бухты. Высокая грудь вздымалась в вырезе платья персикового оттенка, перехваченного в талии жемчужным поясом. Подсвеченная закатом, Анжелика казалась статуей греческой богини, изваянной из розового мрамора. Мадемуазель дю Лу невольно залюбовалась ей, что не укрылось от внимательного взгляда Генри. – Говорят, мы с ней очень похожи. Вы тоже так считаете? – задумчиво спросила девушка, повернувшись к Сваммердаму. – Не более, чем все люди похожи между собой, – искренне ответил Генри, – у вас две руки, две ноги и, если вы порежетесь, из вас польется одного цвета жидкость. – Вы правда так думаете? – Что у вас обеих красная кровь? Я в этом абсолютно уверен! – усмехнулся он. – Графиня де Пейрак - очень красивая женщина. Вы не находите? – Знаете, Мари, – он задумчиво перевел взгляд на небо, – возможно всему виной моя врачебная практика, но я не настолько сведущ в вопросах красоты. Что есть, в сущности, красота, если ее восприятие меняется с течением эпох и сменой цивилизаций? Мне приходилось видеть живых уродцев с такими увечьями, что от одного их вида к горлу подступала тошнота, и безмерно красивых людей с абсолютно правильными чертами, единственным недостатком которых было то, что они лежали на операционном столе с распоротыми животами и выпущенными кишками. – Он немного помолчал, потом взглянул на девушку и с улыбкой добавил, – У вас глаза цвета морской волны, но так ли это важно? По мне намного важнее, что их два, и они оба видят. Она не удержалась и прыснула. Кантор, приложив ладонь ко лбу, чтобы закрыть глаза от солнца, изумленно наблюдал за ними издалека. Анжелика, ожидавшая возвращения Жоффрея, со своего наблюдательного пункта так же разглядела смеющихся молодых людей, идущих по направлению к мадам Каррер. Ей показалось странным видеть этого внушающего ей страх человека с искусственной улыбкой непринужденно болтающим с девушкой, которая, по всей видимости, наслаждалась его обществом. Женщина почувствовала беспокойство за племянницу, помня о том, что в определенной степени несет за нее ответственность, пока Мари-Анж живет в Голдсборо. Ее мысли прервал плеск весел, а внимание привлекла отделившаяся от «Славы Солнца» шлюпка со стоящим в ней высоким мужчиной, чей знакомый силуэт темнел на фоне пурпурного заката. Подплывая к причалу, Жоффрей разглядел на берегу стройную фигуру молодой женщины с необыкновенно длинными густыми волосами цвета расплавленного золота. Сначала он решил, что это Анжелика, и очень удивился, заметив, как она веселится в компании молодого врача. Только приблизившись, он понял, что обознался. А Мари-Анж и Генри тем временем подошли к трактиру и только в этот момент осознали, что уже некоторое время держатся за руки. Ни один из них не мог припомнить, как это случилось, но для обоих это оказалось настолько естественным, что вызвало улыбку, и они не разжимали пальцы до самых комнат.