Свобода слова (не) убивает

Честно, я очень боялся смотреть ей в глаза. Казалось, она испепелит меня. Ну, имеет право. -Не хотел, чтобы ты волновалась… -Это так тупо! Ты разве не понимаешь, что лучше бы я знала и переживала, чем спохватилась в последний момент! Ну Кадиш… Я виновато пялился в пол и ритмично дышал. -Может, есть и другая причина? – с такой же злобой, но уже с нотами надежды спросила сестра и взяла меня за локоть. Я не отрывал глаз от одной точки. -Нет никаких других причин. Авигаиль резко отпрянула от кровати и села между моих ног. С каждой секундой она казалась мне всё милее. Её гнев начинал походить на детское огорчение. Не потому, что я не уважаю её чувства и переживания, а потому, что она моя младшая сестра. -Я тебя вижу насквозь, Кадиш, но даже представить не могу что ещё могло заставить тебя молчать! Я закатил глаза и опустил голову на плечо. -Авигаиль, хватит… -Нет! Ты врёшь мне! Я ненавижу, когда ты врёшь! – разозлилась девушка и вцепилась в мою водолазку около груди. -Перестань. Я представляю, как тебе больно сейчас, но ты… -Да ничего ты не представляешь! Лжец! Вдруг она дала мне пощёчины. Впервые в жизни. Мы могли, конечно, дурачиться в детстве, но это никогда не заходило настолько далеко. От шока я застыл на месте, вслушиваясь в порывистые вздохи блондинки. Она задрожала. Видимо, тоже обомлела от совершенного. Мда. Не ожидал я такого. Я начал подниматься на ноги. -К-кадиш… я… -Спокойной ночи. -Ну постой…! Перед тем, как уйти, я подпёр входную дверь и закрыл её на цепочку, пока сестра пыталась мне что-то сказать. Она попробовала схватить мой локоть, но я без агрессии выдернул свою руку и закрылся в своей комнате. Эх, Авигаиль. Я понимаю, какого тебе. В этом, конечно, и я виноват. Но тем не менее… Я и так всю сознательную жизнь делал всё, чтобы позаботиться о тебе. Ну что же… Утро следующего дня. Я проснулся пораньше, оделся как всегда, выпил кофе и поехал в морг. Адрес и документы нашёл на тумбе в коридоре. Конечно, я предварительно созвонился со следователем. В автобусе крутило живот от волнения и предстоящей встречи с мамой. Как бы она на меня посмотрела? Что бы сказала? Мы давно не виделись, мама… Я сидел в полумраке и разглядывал коридор. Пахло медикаментами и чем-то настолько отвратительным, что хотелось прочистить желудок. За стойкой сидела молчаливая женщина преклонного возраста и заполняла какие-то журналы. И никого больше не было. Ровно до того момента, пока дверь с грохотом не открылась. Я повернул голову. В мою сторону шагали двое людей: один был курносый мужчина с полированной лысиной. Небольшой рост и грубые руки. На нём были поношенные брюки и серая рубашка с коротким рукавом. Рядом с ним семенила стройная девушка в узкой юбке-карандаш. Её конский хвост из вычурно рыжих волос прыгал из стороны в сторону с каждым шагом. Узкие очки придавали её губам карикатурный объём. Походка на высоком каблуке давалась ей с явным трудом. -Signor Luria? – спросил относительно высоким голосом мужчина. Я встал и пожал ему руку, когда они оказались около меня. -Salve… («Здравствуйте…») -Il mio nome è Mikaelo Tutti, - заговорил мужчина, - e questa è la mia assistente apprendista Fiona («Меня зовут Микаэло Тутти, а это мой ассистент-стажёр Фиона.») Я пожал руку и ей. Она хотела казаться серьёзной. Забавно. -Sei pronto? – задал вопрос следователь, переложив кожаный портфель в другую руку. Я не был готов. Я даже не до конца понимал, сон это или нет. -S-si… Мужчина кивнул и подошёл к ресепшен. Я смотрел в потолок и кусал щеки изнутри. Ладони взмокли… В кабинете мне стало жутко. Там была конструкция с множеством небольших дверей. Работала всего одна лампа под потолком, отчего даже белые стены отдавали черным. Мужчина в медицинской одежде и маске подошёл к одной из этих дверей и перевёл свой тяжелый взгляд на нас. -Siete pronti? – уточнил мужчина. Он смотрел на меня так, будто я был его сыном. Я долго не мог кивнуть, но всё же пришлось себя пересилить… Моя голова дрогнула, выражая неуверенное согласие. Мед-сотрудник потянул на себя ручку. Перед нами выкатилась кушетка из металла. На ней лежало тело, закрытое простынёй. Боже, лишь бы там лежала не она… Служащий кивнул врачу, и тот отогнул ткань у головы лежащего силуэта. Увидев бездыханное тело свой мамы, я отвернулся и придавил ладонью рот. Слёзы мгновенное упали на алые щеки. Это она… Это моя мама… Там лежит… Плечи дёргались от того, то я изо всех сил подавлял истерику. Мамочка… -Signor Luria... abbiamo bisogno che confermi che questa è tua madre. Charna Sebag. («Мистер Лурия... нам нужно, чтобы вы подтвердили, что это ваша мать. Чарна Себаг.») Чарна… Мамино имя. Мама… Я нехотя повернулся с мыльными глазами вновь посмотрел на её бедное лицо. На скуле у неё был фиолетовый синяк, багровые пятна по всему периметру… На плечах тоже ссадины… -La vittima è morta per molteplici ferite. Questa è una frattura delle costole e un'emorragia interna nell'addome. Una costola rotta seppellita in un polmone e quasi lo trafisse. Nel sangue sono state trovate anche tracce di metanfetamina ed eroina. Non ha quasi più denti. La metà è caduta a causa dello smalto sbriciolato. Questa è xerostomia (secchezza delle fauci), macinatura e serrando i denti. E l'altra metà è stata eliminata... («Жертва умерла от многочисленных повреждений. Это и перелом рёбер, и внутреннее кровотечение в области живота. Сломанное ребро уткнулось в лёгкое и почти проткнуло его. Так же в крови найдены следы метамфетамина и героина. У неё почти не осталось зубов. Половина выпала из-за крошения эмали. Это и ксеростомия (сухости во рту), скрежетание и стискивание зубов. А вторую половину выбили...») И после этого рука в белой перчатке оттянула губу моей мамы, чтобы продемонстрировать, как там всё плохо… Там почти не было зубов. Только пустые дёсны и гной… Это был невыносимо. Я отвернул голову и задержал дыхание. Мне становилось плохо… -«Bocca di metanfetamina». Quasi. (««Метамфетаминовый рот». Практически.») Я увидел её мёртвой. Боже, я ничего страшнее не видел в жизни… И не увижу… -Basta... Questa è lei... («Хватит… Эт-то она…») Я первым покинул кабинет и упёрся руками в стену. Хотелось забыть это… Она не заслужила такого… Следователи пришли ко мне. Мужчина неудобно мычал. -È stato un omicidio. Il primo sospettato è il tuo patrigno... («Это было убийство. Главным подозреваемым является ваш отчим... ») -È lui. Ieri è venuto a casa mia. Se non fossi venuto ... Dio solo sa cosa avrebbe fatto a mia sorella...! («Это он. Вчера заявился ко мне домой. Если бы я не пришёл... Одному Богу известно, что бы он сделал с моей сестрой...!») Я развернулся к этой паре и обрушил на них своим взглядом всю свою горечь. Они понимали, что я чувствовал. -È già stato arrestato. Gli era stato proibito di lasciare l'appartamento, ma in qualche modo se ne andò... («Его уже задержали. Ему было запрещено покидать квартиру, но он каким-то образом ушёл...») Хорошая работа, полиция. Что за бардак…!? -Dovrai presentarti all'udienza. Il prossimo martedì. Ti do i contatti dell'impresa di pompe funebri... («Вам нужно будет явиться на судебное заседание. В следующий вторник. Я дам вам контакты похоронного бюро...») Я немощно кивнул и попрощался. Мне нужно на улицу… Дома я пролежал в кровати половину дня. Так пусто внутри… Я позвонил в это похоронное бюро и разузнал обо всём. Если кратко, то похороны назначили на послезавтра. Пришлось обзвонить всех наших родственников. Я не стал звонить только отцу. Как бы жестоко это не было… Не смогу видеть его. Да и какое ему дело до мамы…? Утром жизнь заиграла ещё более «радужными» красками. Позвонили из академии. Меня собираются отчислять. Господи… Меня попросили явиться в деканат для начала. Писать объяснительную и заявление об отчислении. И я написал. Это обязательная формальность. Но мне нужен декан. Мне всё же нужно объясниться. К счастью, у нас понимающая деканша: она отвела меня в свой кабинет, выслушала меня и поверила мне. Я сказал ей, что у меня случился нервный срыв на фоне своей утраты. Она посочувствовала мне и уверила в том, что никто не будет меня отчислять. Тем более у меня хорошая репутация. После универа мне пришлось поехать домой. Но только в тот дом, в котором я рос. Это было пыткой: с каждым шагом становилось всё труднее. Все воспоминания всплывали перед глазами. Любой угол заставлял голову кружиться. Подойдя к нужному дому, мне не пришлось долго утапливать себя в мыслях о родном месте, ведь на пороге меня ждали две женщины – представители клининговой компании. Я должен был подготовить всё для завтрашней процессии. Только зайдя в прихожую, каждый из нас почувствовал истошную вонь. Какой ужас… Я пошёл по всем комнатам, чтобы распахнуть окна. Не только, чтобы поскорее избавиться от этого страшного запаха. По нашим обычаям так положено. Далее я обошёл все комнаты и принялся выплёскивать на улицу любые жидкости, что были в сосудах. Так тоже полагается. Я сделал это так быстро, что совсем не обратил внимания ни на мамины фотографии, ни на её лежащие вещи по всему дому. Вообще будто ослеп. И только после заметил, как дышат стены. Точнее не дышат. Они злились и скорбели. Злились потому, что в нашем доме оказался чужак, который уничтожал хозяйку каждый день. А дом всё видел, но помочь не мог. В спальне был постелен ковролин. Вот там пахло хуже всего. Ковёр впитал в себя рвоту, кровь и напитки, что скисли со временем. Такой беспорядок… Постельного белья не было. Похоже, его забрали на экспертизу. Или же его не было, но я в этом сомневаюсь. Мама не могла терпеть голых матрасов. Хотя в её состоянии… Кто знает… Я присел на колено и заглянул под кровать. Я думал достать коробку, что мама хранила для своих драгоценностей и фотографий. Когда я пытался нащупать её, мои пальцы дотронулись до чего-то маленького и твёрдого. Я взял это маленькое нечто и достал на свет. Как только я понял, что держу в руке, меня пробрало холодным ужасом. И я разжал трясущиеся пальцы. Это был зуб. Окровавленный и гнилой. Матерь Божья… Я сел на пол и вытер лицо руками. Мама, как же страшно ты умирала. Прости меня, пожалуйста… Я буду вечно виноват перед тобой… В коробке я нашёл только фотографии. Мама заложила все свои кольца, серьги и броши. Ничего не осталось. Только старые фотографии, где она, отец, Авигаиль и я. Я забрал их все и сложил в нагрудный карман. Посидев еще немного, я прошёл на кухню, где уже убирались женщины. Мы договорились о том, что они будут работать где-то часа три, после чего просто захлопнут дверь и уйдут. Более находиться здесь было тяжело… Домой я вернулся вечером. Пусто. Авигаиль у дяди. Я снял обувь и прошёл на кухню. Я закрыл форточку и поставил кипятиться воду. Не люблю готовить, но делать нечего: в холодильнике пусто. Я стянул с себя водолазку и бросил её в стиральную машину. Пока вода грелась, я зашёл в ванную и открыл кран, чтобы вымыть руки. На мгновение подняв голову, я увидел в отражении зеркала, что висело над раковиной, свои плечи и шею. Выглядит немного лучше. Только шрамы останутся. Нос вот у меня начинал становиться фиолетовым. Ну, не первый раз. И не второй. Я сварил себе риса и пожарил курицу. На вкус терпимо. Я очень много курил. Настолько, что меня одолел кашель. Открыл телефон и проверил погоду на завтра. Облачно и прохладно. Хорошо, смогу вновь надеть водолазку и не светить своими пометками. Мне написала Авигаиль. Она спросила, как я. Я хотел ответить ей, но забыл. Слишком много думал о том, как не хочу, чтобы завтрашний день наступил. В восемь утра я уже сидел на своей кровати собранным. Я надел чёрную водолазку, черный костюм и черные туфли. Уложил волосы, выпил кофе и с каменным лицом двинулся на кладбище. Там должны собраться все родственники. В Бейт моэд лехоль хай. Через полчаса я уже был там. Издалека на улице я увидел знакомые лица: дядю (мама была его сестрой) с тётей, Авигаиль с ними, бабушку, которая прилетела из Эйлата, многих дальних родственников, которые даже своих детей привезли. Я даже имен всех не помню… Человек двадцать собралось. Кто-то плакал, кто-то держал себя в руках. Увидев меня, Авигаиль подошла ко мне и виновата обняла меня за плечи, не проронив ни слова. Я обнял её одной рукой и принялся здороваться со всеми прибывшими. Они выражали свои соболезнования и заговаривали о том, как была прекрасна моя мама. Многие говорили про моё имя, что будто было судьбоносным для этого дня. Это лишь в лишний раз давило мне на сердце. Когда я дошёл до бабушки, она дала мне лёгкой пощечины. Это было за то, что мы не устроили похороны в тот же или хотя бы на следующий день после смерти её дочери. Я не стал объясняться. Просто выслушал её брань и пошёл искать представителей Хевра каддиш. Они сделали всё, как надо. Я и ещё несколько мужчин нашей семьи несли гроб к выкопанной могиле, пока женщины чуть дотрагивались до него. Я старался держаться невозмутимым. Но меня посетила мысль о том, что я несу гроб, в котором лежит моя бедная мать, и это меня подкосила. Несколько слёз всё-таки выпали из моих глаз. Настал тот момент, когда мне нужно было читать Кадиш. Это особая молитва, которую положено было читать именно мне. Это было так сложно, слова путались из-за дрожи в голосе, но я старался сделать всё правильно. Сразу после ко мне подошёл сотрудник Хевра и надорвал лацкан на моём пиджаке с левой стороны и потянул вниз, пока я произносил благословение. Авигаиль стояла рядом и плакала так сильно, но при этом тихо, что каждая клетка моего мозга будто умирала. Сложнее всего было бросать землю. Тут ты понимаешь, что всё безвозвратно. Мама уходит навсегда. Ты ничего не можешь сделать. Земля падает вниз, звезда Давида на крышке гроба виднеется всё меньше. Прощай, мама… В дом вся моя семья заходила неспешно. Они снимали обувь и проходили на кухню. Бабушка, Авигаиль и тёти завешивали зеркала, картины и фотографии, на которых были образы людей. Они же накрыли на стол, возле которого на полу расположились все присутствующие. Я не мог ничего есть или пить, но бабушка заставила меня. Я нехотя жевал сваренное яйцо и пил красное вино. Как меня раздражал плач детей, что были сегодня здесь. Уберите их, ну что же… Всё бы прошло тихо и мирно. Но так же не получается никогда…! Где-то через час после нашего прихода я услышал скрип входной двери. Кто это может быть, если все здесь…? И тут я увидел его… В проёме стоял мой отец. Человек, которого я не видел лет шесть. Он смотрел на всех нас с высока. Воцарилась гробовая тишина, когда все заметили его. Отец был одет очень хорошо. И выглядел так, будто не постарел ни на день. Руки его лежали в карманах, вид был расхлябанным. -Досадно, что я не получил приглашения на похороны своей бывшей жены, - сказал он своим звонким голосом. Моя рука, что держала стакан, замерла в напряженной статике. Ему хватило наглости заявиться сюда… Так и это ещё не всё: через мгновение около него оказалась стройная девушка, что была старше меня едва ли на пять лет. Одета в чёрное, волосы убраны в волнистый хвост, дорогая сумка на локте. Она положила руки на руку отца и сжала её. Её глаза были опущены в пол. Я не находил никаких слов, чтобы что-то сказать. Да что он тут делает…? -Ты посмотри на него, - зашипела бабушка, - явился в дом, где тебя знать не хотят…! -Я покупал этот дом, - легко ответил тот, поправляя волосы, - я у себя дома. Я резко встал на ноги. Отец обратил на меня внимание. Его лицо исказилось в едва уловимой улыбке, что он старался ради хоть какого-то приличия спрятать. -Кадиш… Ты так вырос. Окреп. Копия меня… -Уходи, - проговорил я, сжимая кулаки до трясучки. Он сделал шаг вперёд. Мой дядя тоже встал и положил руку на моё плечо. -Уходи, Замир. Сегодня день скорби… - обратился дядя к моему отцу. -Так ведь и я скорблю. Ведь умерла моя жена. Мать моих детей… -Ты бросил нас! – не сдержалась моя сестра. Отец закатил глаза и развёл руками. -Брось, Галочка, - фыркнул тот своей дочери, - давай не будем ворошить прошлое. Нет, ну он издевается. Я сорвался с места. Попытки дяди меня остановить не увенчались успехом. Женщины за столом заохали, когда я толкнул отца в грудь. -Я сказал тебе уйти, - рычал я, - тебе здесь не рады…! -Не рады в моём доме!? Я пришёл, чтобы почтить память твоей матери, неблагодарный ты ублюдок…! Меня переполнила ярость. Настолько, что я ударил своего отца по лицу, после чего возгласы и плач детей наполнили весь дом. -Кадиш! – только и слышал я от бабушки, сестры и мужчин. Отец устойчиво попятился и посмотрел, есть ли у него кровь на лице. Поняв, что есть, он разозлился. Он успел подойти, схватить меня за затылок и припечатать моё лицо к завешенном тканью зеркалу. Адски больно, ведь мой нос ещё не зажил! Это меня оглушило. Я сложился пополам, пока мужчины буквально вытолкали моего отца из дома. -Я тебя, урода, на куски порублю! – кричала бабушка, запустив в отца старой вазой. К сожалению, он увернулся, убегая к своей машине. Его кукла мчалась за ним. Разбитое зеркало рассыпалось по полу. Я поранил руку, но было не больно. Сестра держала мои щеки и разглядывала лицо. Она задавала какие-то вопросы, но я был в каком-то небытие…