Радуга Крови

** Проснулся Арад от того, что его небрежно толкали чем-то твёрдым. — Я так и знала, — над ним стояла мать, трогая его палкой для штор. Арад оглянулся, и Ленайны не обнаружил. — Как же ты на него похож, — в отчаянии сказала она, и махнула рукой. — На кого? — Как на кого. На моего праотца, — и ушла что-то делать по комнате. На самом деле, встал он как обычно; мать всегда встаёт рано, так заведено кругом; и Ленайны тоже не было, она ухитрилась встать, не разбудив, а у него чуткий сон. Он узнал, что по причине чудного, необычно тёплого утра отец сидит на веранде, завтракает, у него выходной день, и Арад почему-то подумал, что Ленайна будет сидеть там, как положено гостье — не особо много мест в доме, где может пребывать гостья, верно? Но её там не очутилось, и Арад, приодевшись в своей комнате на выход и стянув гриву бронзовыми стяжками (ещё не надо, на самом деле, но так все делают), присоединился к неспешному завтра отца на веранде. В саду брат Аярр стрелял из арбалета, сделанного Арадом, и проклинал всё на свете — что-то ему не получалось. В иное время Арад бы заехал ему по ушам, что ломает оружие, но теперь было хорошо сидеть напротив отца, откинувшись в плетёном кресле. — Сегодня мы с тобой, — важно сказал отец, держа руку на дневнике и делая ненужные паузы, — пойдём к сиру… как его там… мастер цеха кровельщиков, нам надо перекрыть полкрыши. Потом к сиру Хайли-Селасси. — Ростовщику? — Банкиру, сынок. Он — представитель банка. Тебе давно с ним надо познакомиться. Он ещё и недвижимостью занимается. А потом пойдём в магистрат. — Имя, как у львицы. — Он хустрианец. Что за простецкие суждения, что с тобой. — Плохая шутка, пап. Как там с Ашаями? Я так понимаю, ты встречался? Папа аккуратно потёр двумя пальцами подбородок, пригладил гриву. Арад услышал цокающие коготки, но это не была мать, и не Седеси, обоих он прекрасно знал по походке, как и отец. В унисон обернулись — это оказалась Ленайна, с огромным маминым подносом; Арад удивился ещё тому, что её она переодела в небрежное домашнее платье, великоватое на неё. Сначала ночнушка мамина. Теперь — это. С другой стороны — а что ей ещё носить? — Доброе утро, сир Нергим. Сегодня сир хорошо поспал? — приятно и бесстрашно спросила Ленайна. — Доброе. Да, неплохо. Я вообще хорошо сплю, вот мне всегда жалуются на плохой сон, а я… Чистая совесть — вот лучшее снотворное. Ты же гостья, почему ты всё это?.. — смотрел он за ней, пока она ставила супницу, наливала ему чай, ухитрялась смотреть на него. — Я рано встала, пошла помочь на кухне, что мне ещё делать. Хаману Эвсуга разрешила, — обошла она стол. — Я с ней поговорю, это неприемлемо, — размахивал рукой отец, — ты гостья. — Не надо, я сама напросилась. Привет, Арад. Чаю будешь? — и, не спрашивая, дала ему чашку, налила туда чаю и поставила подле чайник. — Сир Нергим, — встала перед ним, книксен. — Спасибо, что сир дал ночь в своём доме. Сир очень добр ко мне. — Конечно, конечно. — Мне неловко злоупотреблять добротой сира. Лапа моя уже в порядке, и как только помогу хаману Эвсуге с одним делом, то перестану обременять. — Ты можешь оставаться сколько хочешь и когда хочешь. Папу купить легко, нужно знать как. Ленайна мгновенно поняла как — самой простой, неизысканной лестью и прислужением. — Сир Нергим, к своему стыду, не знаю, чем заслужила. — Ты очень хорошая маасси, Мальструна-Ленайна. — Спасибо, сир Нергим. — Привет, Лени. Эм, — отозвался Арад. — Арад, надо говорить «Ленайна», маасси надо уважать, — то ли с деланной, то ли реальной строгостью сказал отец. — Да…— почесал Арад гриву. — Да, пап. Только так. Вот это хитра. Ай да хитра, восхитился Арад. Кто ей сказал, как обернуть папу в союзники? Мать, наверное. Она знает папины слабости. Но ведь надо решиться, надо всё продумать, и вообще… Ай да хитра. Папа хмыкнул и взял чай. Что-то покрутил себе рукой в воздухе, внутренне рассуждая. Обернулся, уверившись, что Ленайна ушла. — У меня для тебя плохая новость, Арад. Ты — нарушитель Родового Закона и осквернитель Радуги Крови, — посмотрел он на него, болтая ажурной чашкой. — В каком смысле, пап? «Твою мать, как он узнал, что я Лени трахнул?». — Смягчающее обстоятельство: ты сделал это невольно, и даже не ведая. «Это точно, она сама подставилась, да она сама дала!» — И немаловажная деталь: твой папа — судья, поэтому, так и быть, некоторые преференции и спуск дела на дно тебе обеспечены. — О чём ты, пап? — Принял я этих Ашай, сынок. Принял. Что мы имеем? Они хотели новую метрику, для этой Симсаны. Или не Симсаны — кто знает, как на самом деле нарекли её родители-маэматы. Она дхаарка, Арад, маэмата. Нижний, восточный Мствааш, ну и туда дальше, вниз-вниз, по побережью. Вряд ли ты знаешь её жизнеописание, ну да неважно. Её забрала из приюта эта Миресли, и — чудеса волюнтаризма — сделала из неё Сунгу, нарисовала метрику, воспитала, как Сунгу, даже провозгласила её Ашаи-Китрах, смешно сказать. Лучшие из дочерей Сунгов! Какой анекдот… И они пришли меня просто насадить на заборчик, как дурачка. Дай им метрику, дадим, что хочешь, будут тебе деньги, шлюхи… Знаешь, можно скрыть многое, но и не краниальное соотношение челюсти и плече-ушного расстояния, а ещё — цык-цык, — показал он, как режут ножницами, — раздвоенный хвост. Арад молчал, глядя на найсагрийские узоры скатерти стола. — И ещё этот серый короткошёрстный окрас. И ещё эти уши. Ну, можно снизойти, что это мстваашская полукровка, но вот раздвоенный хвост — нет уж, уволь. Вижу, ты удивлён. Не переживай, они будут молчать, пусть себе делают, что хотят. — То есть, Симсана — дхаарка? — медленно спросил Арад. — Да, точно так, — довольно подтвердил отец. — Они что, в этом признались? — Ну они не такие дуры, отнекивались. Кричали так смешно «нет-нет-нет», на шею бросались. Эх… Обычной львице, знаешь, достаёт соображения не тягаться со львом умом. Ашаям — нет, больно самоуверенные. — Может, у неё мать была дхааркой, а отец — Сунг? — Ну какой отец-Сунг позволит раздваивать хвост? И какой отец-Сунг будет в дхаарских караванах ездить? Как в её фальшивой метрике написано… подожди… сейчас, копию принесу, посмотришь, посмеёмся. Я у них копию забрал. Папа ушёл, Арад остался. Бессильно развёл руками, глядя, как брат и дальше мучается с арбалетом. Брат вдруг озлился, всё бросил, и скрылся с виду, на южную сторону. «Она оказалась права», — подумал Арад. — «Не надо было слушать Миресли». И вчера она пришла к нему домой, рискуя всем, уже совершенно разбитая отцом, чтобы только увидеть его с Ленайной и быть прогнанной, как псина. Она так просила тебя не слушать наставницу… Неужели она всерьёз дхаарка-маэмата? Из этих никчёмных, грязных, смешных полульвов? Это невозможно. Это невозможно, потому что она имеет дар игнимары, дар от Ваала, и какой дар — он сам видел, своими глазами, свидетельствовал. «Ваал, на что я рассчитывал, отдавая их на растерзание отцу? Я же знал, что это глупая затея. Старая дура Миресли. Отец — идиот. Встретились два недоумка», — сжал чашку в ладони. — Всё хорошо, Арад? Это подошла Лени, а он даже не заметил. — Мёду хочешь в чай? Вкусно будет. Он смотрел на неё, плохо понимая, что она говорит. — Что? — мотнул плечом. — Какой-то ты задумчивый, — улыбнулась она, копнув ложкой в горшке. — На вот медку в чаёк, — он ощутил её запах, когда она прижалась животом к его плечу, прохладная ткань слишком большого, маминого платья, — не хмурься. Он поднялся. — Дай горшок. — Что, ещё хочешь? — смотрела Ленайна, как от неё забрали сладкое. Арад залез деревянной ложкой, набрал засахаренного мёду, схватил Ленайну за талию, за пояс, перекочевавший со вчерашнего нарядного платья на это домашнее, с очень большими навесными карманами, в которых уже чувствовались через ткань всякие вещи, совершенно ужасно вымазал ей ложкой рот (Ленайна всё это время цепенела), а потом поцеловал — спокойно, сладко, не спеша. — Я тебя люблю, Лени, — слизал ещё, что увидел, у края её рта. Ленайна издала смешок, облизываясь и трогая себе рот, нос. Захвачена безоружной. — Я тебе его в чай вкинула, — оправдалась. — Я липкая теперь, — всё, что смогла сказать. — Ещё не раз такая будешь, — отдал ей горшок и провёл рукой под хвостом, подгоняя. — Ступай, сейчас отец придёт, у нас разговор серьёзный. Очень озадаченная и (совершенно удовлетворённая) Ленайна, чуть-чуть помедлив, толкнула его в плечо (безуспешно). Укоризненно заметила: — Какое ужасное отношение, — необычно высоким голосом, так-то у неё хороший, грудной. — Гадость. Забрала поднос со стола. — На моего папу насмотрелся? И гордо удалилась, задев его плечом, хвостом; Арад на лету пригладил её по животу, талии. — Прошу прощения, сир Нергим, — встретила у входа отца, прошла первой, взметнулась занавесь. — Спасибо. Оборачиваясь ей вослед, глядя на колыхающуюся занавеску, Нергим уселся обратно. — Старается, — щёлкнул пальцами отец, показав в сторону дома. — Хороший признак. Смотри, Арад. Что за книжка? — «О дхаарах Империи: позволенные породы, сомнительные, запрещённые», — монотонно прочитал Арад. — Маэматы. Позволенная порода, юго-восток. Смотри, — показал разворот книги. Нарисованная львица там была очень похожа на повзрослевшую Симсану. И тамбурин, и даже эта поза — он всё помнил с того самого, длинного дня. Помнил её взгляд. Любовь к танцу, да, любовь к танцу. Её тонкая стройность. А тогда, вот тогда, когда он оторвал ей кольцо мастерицы жизни. Надо было не возвращать, объявить, что она больше не Ашаи-Китрах, привести домой, сказать, что по дороге нашёл дхаарку, и теперь она будет у него жить. Это невозможно, она не может быть дхааркой — она зажигает самую страшную игнимару в мире. Ваал принял её. Ваал, приди же к помощи своей юной жрице. — А вот тут о раздваивающемся хвосте, ласточкин хвост. — Понял, — сказал Арад. — Знаешь, мстваашские львицы похожи на маэмат, нет? — Похожи. Но мстваашские львицы никогда не уродуют хвоста, чтобы их случайно не спутали с маэматой. А он был раздвоен, поверь. — Поверю. Нергим без слов передал сыну копию метрики. — Вот, сын, я тебе говорил — они что-то от тебя хотели. Ты, не зная, нарушил Родовой Закон, играя с дхааркой, но ничего. Что будет с правосудием и Родовым Законом, если пропускать такие вещи? Что будет с кровью Сунгов, если нарекать Сунгой кого угодно? — Да, пап. Это возмутительно, — задумчиво смотрел Арад на метрику, подложив ладонь под подбородок. — И чем всё кончилось? — Сказал им больше никогда к нашей семье не подходить. Пусть делают, что хотят. Или сдать их просекутору и Палате Дел Ашаи? — задумчиво посмотрел отец. — Доказательства есть, львинометрию я записал, их слова я записал, копия подделки есть. — А что с ними тогда будет? — с мастерским равнодушием спросил Арад. — Старую разоблачат, или даже изгонят. Ашай суровее карают за Родовой Закон. А малую, ну что, будет неплохая дхаарка кому-то в хозяйстве, она же, считай, прекрасно по-нашему говорит, всё такое. Читать умеет, писать. Замуж какой-нибудь Сунг попроще возьмёт, она станет принятой Сунгой, хорошие перспективы. Арад очень многозначительно смотрел на родометрику, трогал переносицу и допивал чай. Папа устал ждать его ответа и насмешливо посмотрел в сад. — Нет. Всё-таки Ваалу-Миресли может отомстить. Кроме того, ты им сказал, что дело трогать не будешь, в обмен, что они нас трогать не будут. Нехорошо нарушать слово чести Сунгов. — Да, согласен, — легко согласился папа. — Ну что, поехали? — Слушай, пап. Давай я останусь, в иной раз зайду к банкиру. И кровельщику. И всем. Или зайди за мной попозже. — Что это ты так? — Я обещался Ленайне кое-что помочь. Мать дала ей одну работу. — Она что, её за служанку держит? Я с ней поговорю. Такая хорошая маасси, такая хорошая, а она уж работу ей подсунула… — начал уходить папа, но вспомнил, что забыл книги, блокнот и копию совсем фальшивой метрики. — Я занесу, — успокоил Арад. Он немножко обманул. Всё он занёс в таблиний, кроме копии метрики. Проследил, чтобы отец ушёл. Поглядел, что там Ленайна — она сидела с матерью в столовой, среди кучи бумаг. Пошел к себе, поставил сирну, символон, метрику рядом, на столе. Задумался. — Лучше бы я тогда истёк кровью, Симсана, — он безжалостно стучал сирной по недешёвому столу. — Лучше бы ты меня не знала. Наделал я тебе, напортил я тебя. Сколько дала ты мне, а сколько — я? Он подумал о том, что она действительно маэмата. А потом стала Сунгой и Ашаи-Китрах, почему нет. Её принял сам Ваал, а не какой-то чинуш выдал бумажку, не кто-то взял замуж, или ещё какая пошлость. На Совершеннолетии она зажжёт игнимару, и её сразу примет сестринство, и не надо будет никакой бумажки. «Надо будет пойти и без смятения им так и сказать. Ответ — прямо под носом. Итак, Ваалу-Симсана, Ваалу-Миресли: идите без метрики, пусть Симси покажет свой красный огонь. Там будут Ашаи — они всё поймут, они же сёстры понимания. И чтобы голая — трюки невозможны, чистый дух… Я всё видел — всё правда. Всё истина». Но он обещал, что у неё будет метрика. Ну, где же одна? Где твоё слово? «Судьи не вариант. Надо… Надо… Надо её подделать! Как в первый раз. Но как? К кому идти? Ваал… Как там? Как правильно надо говорить, сука, почему я Сунг, но не знаю, как правильно говорить, да за что я родился сыном судьи, да за что мне это?! Ваал, укажи мне путь». Надо найти. Он найдёт, к кому идти. Но перво-наперво надо переписать метрику, сейчас же. Схватив её, Арад торопливо пошёл в таблиний, и — неожиданно — застал там Ленайну, за своим столом. ** Увидев Арада, Ленайна мило мурлыкнула ему, и продолжила что-то писать. Рядом с ней — мамины счёты, бумаги на полу и даже маленький, ручной мамин сундучок, в котором она скопом хранила деньги, драгоценности и всё, что считала дорогим, например, кольцо, подаренное отцом в помолвку. — Знал бы папа, что его шутки о львице в таблинии обрели живой смысл. — Мне матушка сказала, что это — твоё место. Он встал сзади неё, погладил по плечу, загривку, она ответила прикосновением ладони. Арад подошёл к балконной двери, открыл её, впуская больше света. — Ты же не против? Он не ответил. — А то у вас негде больше писать, — что-то старательно писала она. — И считать. Разве в столовой. Но это не дело. — Да. — Ты всегда по утрам такой серьёзный? — Только если не успел тебя нацеловать, — подошёл он к папиному столу, — и наесться твоего запаха, — взял оттуда графис, посмотрел на него, остёр ли, — если я встаю, а тебя рядом нет. Снова он сзади неё, ладони на щеках, на скулах, лизнул меж ушей, в переносицу. Ленайна пахла собой, кухней и мылом. — Ну пусти… Ну сейчас кто-то зайдёт… Перестань, — глядела на него в искаженной перспективе, вверх лапами, снизу-вверх. Потом обернулась, вылезла коленками на стул. — Най, признавайся, я ведь вижу, — обняла спинку, снова смотрит снизу-вверх. — Мой отец не помог мастерицам жизни, — поглядел Арад в сторону, на улицу. — Он им отказал. И запретил им подходить к роду Инсай. Бросил метрику ей на стол, прямо на все её записи и бумаги. Ленайна не посмотрела. — Что ты можешь поделать. Ты сделал, что они просили. Арад вздохнул, провёл пальцем по стене. Потом когтем. — Плохо, конечно, — добавила Ленайна. — А почему он им отказал? — Сказал, что Симсана — дхаарка. Мол, метрика ненастоящая. — Что? — с издевательским удивлением спросила Ленайна, так спрашивают о глупой шутке. — Да, вот так. Но этого не может быть, — спокойно, уверенно сказал Арад. — Она же Ашаи. — Какое оскорбление, — приложила она ладонь к щеке. — Это плохо, Арад. Ваш род вконец разругается с Ашаи, — схватилась за ухо. — Ой, с мастерицами. И ты тоже. Это плохо для нас. — Само собой. Она жгла огонь Ваала, я своими глазами видел. Дхаарки так не могут, это невозможно. Никакая она не дхаарка… Арад отошёл снова к балконной двери. — А я думала, что это у меня папа с особенностями, — почесала она загривок. — Ну, есть как есть. Ты попытался ей помочь, не вышло. — Я обещал её наставнице, что у неё будет метрика, — смотрел он в мир. — Откуда ты мог знать, что твой отец так поступит? — Надо было догадаться, — ухмыльнулся он. — Надо было её послушать, — оскалился. — Она говорила мне не делать этого. Лучше бы она меня вообще не знала. Кажется, Ленайна сошла с своего места и подошла сзади, слева, но Арад не смотрел. Он всё так же смотрел на серые, спокойные облака. — Ну что ты можешь поделать? Ты всё сделал, как просили, нет твоей вины. — Я вот и думаю, что могу поделать. — Ты что, только об этом теперь и будешь думать? — кажется, Ленайна злилась. Или возмущалась. Или ревновала. Или всё вместе. Арад не повёл ухом. Скрестив руки, он теребил тунику на плече. Но вместо идей, планов, тактики в голове темнела полная пустота. — Я говорила, что она тебя так просто не отпустит, — видимо, Ленайна сзади прохаживалась влево-вправо. — Видишь: она пришла, рискуя нарваться на твоего отца, нож оставила. Видишь? Арад понимал, к чему она клонит. — Знаешь что, Арад? Она встала перед ним. — Что, моя Лени? Ленайна молчала, и смотрела ему в глаза. Она требовала чего-то. Она хочет, чтобы он всё оставил? Да, она этого хочет. Это логично. Это неизбежно. Она хочет склонить его к правильному решению, пустить по своему руслу. Это понятно, она даже вправе, учитывая всё их положение. Но ещё больше, чем исполнение своих желаний, львица хочет иного: его решений и его принципов. — Я должен это сделать. Дело не в ней, я решил убить наши с ней отношения, и я сделал это. Дело в принципе. Я — верноверный Сунг, Лени, и я пообещался Ашаи-Китрах. Я должен исполнить то, что обещал. — И как ты решил исполнить? — сощурившись, с подозрением спросила Ленайна. Она была очаровательна, на самом деле. Склонив голову набок, нервно стуча графисом о лапу, она мотала хвостом; её добрые глаза пытались быть строги и серьёзны. — Ещё не решил. Буду думать. Но я достану эту метрику. И дело с концом. Она должна стать Ашаи-Китрах, она должна гореть во славу Сунгов, — очень жёстко сказал он. — Наш с тобой дом, Ленайна, будет верноверен. И мы с тобой будет растить детей, как настоящие Сунги. Она пошла по кругу, а центром был он. — Как ты всё решил, — сказала слева. — Это что, предложение? — сказала справа. — Это данность. Хоть в чём-то определённость, слава Ваалу. — Всегда и везде, — остановилась напротив него, и дотронулась к его руке. Он же взял её за ладони и укрыл её в объятиях. Ленайна побыла у него немножко на груди, а потом подняла голову, и посмотрела на него снизу-вверх; трогая когтем шею, доверительно сказала ему: — Подойдём к моему папе, он знает всяких хвостов, что документы рисуют. — Думаешь, знает таких, что родометрики делают? — Всё рисуют, — облизалась она. — Наделали вы дел, ты, и твой отец. Нехорошо с мастеринами ругаться. Надо от них откупиться: сдержим слово — на пользу будет. Арад подумал. Хорошо. Очень хорошо. — Тогда надо переписать её метрику. Возьму и сразу пойду к твоему отцу. Он у себя в оружейке? Разлучили объятия, пошли к столу. — Должен быть. Ищи в подвале, поспрашиваешь. Да не садись, — остановила его, — я сама перепишу. Где она там, метрика-то… так… Симсана, из рода Вирд… — Перепиши всё точно, ничего не упускай, — указывал Арад. — Как скажешь. Как обычно, встал сзади неё и начал мешать писать. — Пойдём вечером гулять, — теребил её за плечи, — а вскоре поедем в Муур. — Хорошо. — Я ещё начну продумывать, как и что с Марнским университетом, — под руку ему попались её уши, он играл с кольцами, она прижимала уши, чтобы хоть как-то спастись. — Что-то я гимназийные дела забросил совсем. Я там уже не первый, а второй, или — унеси Ваал — третий. Непорядок. — Ты что правда там был первый по учёбе? — Был, есть, буду. — Знаешь, всё хотела тебе сказать, — увёртываясь, пытаясь совладать с его приставаниями к шее. — Для архитектора ты слишком непоседливый. Для судьи ты слишком прямолинейный. Тебе бы что иное. — Например? — спокойно поинтересовался Арад, ища способ схватить её за хвост. — Чтобы ты стал львом дела. Тебе бы пошло. Очень. Арад, я тебя умоляю, не надо. Я ошибку сделаю. Пятно, пятно сейчас будет, всё испорчу, бумагу испорчу. Да перестань! Ну Арад… Сейчас кто-то зайдёт… Твоя мама зайдёт, — яростно держалась она одной рукой за подол, честно пытаясь писать. — Ты невыносим, так нельзя жить, ненавижу тебя. Ай, я же говорила! Пятно оставилось! Переписывать наново? — Ничего, пусть так будет, — утвердил Арад. ** — Только для заказчиков, — остановил Арада тёмный, старый, сухой лев перед низкой, окованной дверью. — Я к сиру Мирану. Лев оценивающие поглядел на него, на меч в ножнах правой руке, и отодвинул крохотную заслонку на двери. — Как юнсира представить? — Арад. — Скажи, что Арад пришёл! — прорычал он кому-то в окошко, и захлопнул. Мотнув хвостом, Арад поправил плащ, осмотрелся по сторонам. Не сразу он нашёл этот Подвал. Именно так: все называли это место не просто подвал, не что-нибудь, а именно Подвал — со значением. Из четырёх опрошенных три отказались показывать, где это, считая, что тот, кому нужен Подвал — знает, где Подвал. И только один — очень молодой лев, кажется, подмастерье кузнеца, и возможно, даже тот самый коняга — молча показал направление. Ленайну можно понять — будь Арад львицей, он сам бы такому дал поиграть, чисто из интереса. Ну, теперь это в прошлом, теперь она — частная собственность. — Если меч продать или пожаловаться на работу, то это наверх. Хотя не знаю, на что тут жаловаться, — сторож двери кивнул на оружие. — Хороший, правда? — подкинул Арад ножны в руке. — Где ты такой достал? Тысячи три стоит, норрамаркская сталь. — Мне сир Миран подарил. Не в силах скрыть удивление, лев ещё раз открыл окошко: — Ну что там?! — Впускай, впускай его, — торопливо, глухо кто-то отозвался из-за двери, потом она открылась, Арад вошёл и стал ведомым у большого льва южного вида, облачённого в кожаный передник, как мясник, с большой связкой ключей. Арад шёл по длинному коридору, и справа-слева были двери, некоторые — открыты, некоторые — нет; некоторые помещения вообще не имели дверей. Так, в этой склад, мешки. В этой — четыре льва рубятся в кости, при свечке. Из закрытой двери неслась страшная брань. Ещё одно помещение пребывало пустым. И все помещения были случайного размера, даже формы. В одном он увидел кучу старого железа, видимо, на переплавку, или Ваал знает зачем. Почти в самом конце коридора его завели в комнатку с двумя колоннами, и меж ними подле широкого, большого стола сидел сир Миран; по комнате хаотично торчали подсвечники, и ещё немного света скудновато пробивалось через верхнее оконце. Возле сира Мирана сидел ещё львина, тоже худой, высокий, с гладкой и блестящей, как шерсть хустрианки, гривой; злой и скептичный вид. — Что, Арад? Ты чего пришёл? — очень удивился сир Миран, даже встал. — С мечом что не так? — Добрый день, сир Миран. С ним всё так. — Так зачем ты его притащил? — показал ему Миран садиться, пожал руку. Второму льву Арад тоже протянул руку, и тот пожал её, но крайне нехотя. — Я всюду с ним хожу. — Что и в свою гимназию тоже? — Нет, там нельзя. — Так какое это «всюду». Любое место, куда лев не может зайти с оружием — говно. — Как ты зайдёшь в блядский дом с оружием? — спросил злой лев. — Это что, по-твоему, хорошее место? — скривился сир Миран — Отличное, — утвердил тот. — Так что тут торчишь, вали туда работай. — Как ты зайдёшь в больницу? — не впечатлился лев своим увольнением. — Это что, тоже хорошее место? — Как ты зайдёшь в стаамс дисциплария? Как ты зайдёшь в Круг? — Ну всё, всё, хватит. Так что там? — спросил сир Миран у Арада. — Я так понял, ты за дочь спрашивать решил. Ну ты даёшь! Рановато, будешь ехать в это… в Марну… тогда и приходи. — Сир Миран, я… — попытался Арад. — Да бери, бери, приданое будет. Поедете там в Марну или куда хотели, там есть её праматерь, мать жены, такая, знаешь, обедневшая полублагородная. У неё нихера нет, только связи. Она вам с жильём вроде поможет, только не слишком её слушай, она стерва. Там устроитесь и хоть на голове ходите, только свадьба в Галлене, только тут. И хорошо за ней смотри! Она за тобой будет, она такая, как мать. Тёмный лев почесал затылок, не выражая эмоций. — Нет, я не о том. Я пришел к сиру с просьбой. — Ну? — У меня есть проблема. — Проблема? Арад поставил перед ним текст метрики, переписанный Ленайной. — Ленюня писала, — сразу узнал почерк дочери Миран. — А где она, там проблем нет. — Сир Миран, мне нужно эту метрику… — и Арад многозначительно смотрел тёмного льва, тот посмотрел на Мирана, Миран посмотрел на Арада. — Как бы это объяснить… — При нём всё можешь говорить, вообще всё, — понял сир Миран. — Давай, рассказывай. — Мне надо такую метрику сделать, неофициально. Я пообещал это сделать одной Ашаи-Китрах. Мой отец хотел помочь, но не получилось. — Почему не получилось? — очень цепко спросил Миран, щурясь на метрику и заодно показывая её тёмному льву. Тот смотрел безучастно, скучая. — Бюрократические сложности. — Кто это, Ва-Симсана? — спросил черногрив у Мирана. — Маленькая Ашаи у Ва-Миресли. Миресли ты хоть не забыл, а? — Забудешь тут. Так ты знаешь Ва-Миресли? — реально заинтересовавшись, спросил друг (подчинённый? партнёр?) Мирана. — Да, я её знаю, — кивнул Арад, поставив локти на стол. — Я ей обещал это сделать. Черногрив закивал головой: — Я знаю эту тему. Она ко мне подходила с этим, год назад. — Ну? — насторожился Миран. — Ты же сам сказал, что художества только для Подвала. Сказал ей, что без понятия. — Симсана жжёт игнимару, сир Миран. Она — Сунга. Я сам всё видел, — вдруг сказал Арад, прильнув поближе, и край стола сдавил грудь. — Само собой, сынок. Конечно, Сунга, в чём вопрос. Ашаи-Китрах — самые чистые самки, — просто согласился сир Миран. — Как это ты видел её игнимару? — со знанием дела поинтересовался темногрив. — Ашаи до Совершеннолетия игнимару простым не показывают. — Она его подружкой была, — поднял палец Миран, вторым водя по метрике. — Ого, да ты ходок. Развести Ашаю на такую тему — это не два пальца, — с завистью посмотрел он на Арада. — Всегда хотел такую херню, — сказал он Мирану и горестно вздохнул. — Что, она без метрики так и бегала? — посмотрев на Арада, сир Миран безжалостно растёр себе морду и подёргал усы. — Нет, потеряла года три назад. В речке утопила. Темногрив иронично заулыбался, Миран, и далее дёргая ус, посмеялся. — Что, она тебе не подружка уже? — полюбопытствовал друг Мирана. — Она себе постарше, посильнее нашла? — Вроде того, — уклончиво ответил Арад. — У него же Лени есть, — ревнительно возразил Миран. — Да какая разница, — махнул рукой злой львина. — Львицам полезно ревновать. Что ему, семнадцать лет, восемнадцать, он на всё должен класть. — Не-не-не, не учи его, с Ленюней надо ласково, она очень хорошая, с ней в говно не наступишь. Черногрив пооблизывался, ничего не ответил. Арад тоже ничего не сказал. Миран изучал копию копии метрику, очень внимательно, прямо как истинный бюрократ. — Знаешь, когда дело касается дочерей, то мы всегда делаемся придурками, — заметил вдруг черногрив. — Ладно, я понял, — не обратил Миран внимания. — Что ж. Ашаям помочь — это правильно. Они потом отдадут, — сир Миран бросил метрику на стол и цыкнул. Установилась тишина, прерываемая гоготом из коридора и глухими ударами сверху. Сир Миран спокойно, изучающе смотрел на Арада. Потом кивнул черногриву, тот нагнулся, что-то выслушал, наставив порванное ухо. После этого — молча вышел. — Любить Ашаю это угодно Ваалу, это правильно. Всегда так хотел, но они мне не давали. А ты ушлый, они тебе доверяют. Это хорошо. Это значит, что ты — нормальный. Понял? — Да, сир Миран, — кивнул Арад. — Можно помочь этому делу. Метрику можно придумать, — сказал он, неотрывно глядя на Арада. — Но это тихое, и сравнительно недешёвое дело. — Сколько надо заплатить, сир Миран? Он покусал губы, потом крякнул, полез под стол, достал бочонок, взял оттуда же липкие кружки, и одна поехала к Араду. — Пивко любишь? — Нет, сир Миран. Но можно налить. Тот громко рассмеялся, и всё-таки налил ему, немного. И себя не обделил. — Так сколько надо заплатить? — настаивал Арад. — Тут даже вопрос не сколько. Тут вопрос — чем. — И чем? Если у меня этого нет, то я сразу скажу. Но попробую достать. — Доставать не надо. Мне нужна, — отпил, — твоя жизнь. Арад погладил переносицу, щеку, потянул ус. — Если это игра слов, то меня не хватило её понять. — Нет, не игра. Эту услугу я могу сделать только для своего. Это подделка документов и нарушение Родового Закона. Сам знаешь. Мне нужно, чтобы кто-то перенял мои дела. Сына у меня нет, точнее, есть, но это так… случайности случаются. Мне нужен тот, кто будет ходить за мной, лапа в лапу, и всему учиться. Нужен уже вчера. Ты мне вроде подходишь. Ты смышлён и… — сир Миран не договорил комплиментов. — А у твоего отца ещё два сына, пусть любого делает судьей или что там он хочет. Мне бы так! Мне жена должна была пять детей дать. Или шесть. Смогла только двоих, и то вторая шлюхой будет. Но первая… Везучий ты львина, отдаю тебе, отдаю даром, потому что ей ты понравился, а у неё чутьё, как у лисицы. Никого никогда к себе не пускала! Сделай ей детей в её восемнадцать, и быстро делаем свадьбу, такую, чтобы я напился, и не останавливайтесь, делайте львят много, чтобы я ими налюбоваться смог, чтобы они по мне лазили, понял? Свои учёбы ты бросаешь, идёшь сюда, как на работу, каждый день. Сир Миран нагнулся к нему, подозвал быстрым жестом. — И с Ленайной — тут ты не прогадаешься, — почему-то хрипло зашептал, — бери её. Не прогадаешь, я тебе дело говорю. Да, рано женишься, по расчёту, не набегаешься, но хорошо будет, не хреново. В тюрьму легче смолоду, — подмигнул. — Ты не смотри что у нее пары зубов нет… — Кстати, а что это с ней стало? Отец Ленайны поелозил кружкой. — Да ей было лет семь. Или девять. Я пьяный пришёл очень, ничего не помню. Жена сказала: этой, палкой для белья, ей зубы выбил. Думал что собака. Она же ещё сызмалу сноходит, шляется ночью по дому. Я ночью пришёл, и вот… — Что? — изумился Арад, растопырив ладони. — Ну каюсь я, каюсь… ну было! Правда! Я выбил! Я не хотел! Дурак. Я ей теперь всегда и денег даю, и подарки покупаю. А она мне помнит. Думаешь, я этого не знаю? Ну я люблю её! Ваалом тебе клянусь! Я ей лапы целовал, понял, я! Помолчали. — Ну что ты смотришь? Ты же не в зубы будешь ей смотреть? Это не видно! — Да всё равно на зубы, она мне и так хороша. Что за поступок такой? — Такой вот. Плохой. Не переживай, она всё умеет: готовить, прислуге по ушам давать, может тебе штаны… как это сшить, сделать, да? Считать, вот считать она молодец, её мать научила. Она сама счетоводица, Мирна, моя жена. Знаешь, как я с ней познакомился? Зашел, значит, в школу счетоводов, есть такие, в Мууре есть такая, ну как школа швей, ткачих там, понял, мне сказали, мол, там есть маасси, и все не замужем, понял, а мне было двадцать один, и отец меня загрыз уже: «Женись и женись, мне помирать скоро, а ты ещё не женат и не в Легате, а сам уже в деле вовсю, это нехорошо для дела», и я значит захожу — смотрю: так, какая мне нравится, о, вот эта нравится! Подхожу, щипаю ее за жопу, и говорю — «Выходи за меня». Ой… — А она что? — Арад заинтересовался. — Дай договорить, а она, дура, как разбила счеты, у нее в руке счеты были, понял, о мою голову, прямо вдребезги, и такая: «Ты сволочь, я из-за тебя счетов лишилась, теперь за них платить надо!», а я говорю: «Пошли, красавица, я тебе сто счетов куплю», и пошёл, заплатил, или купил новые, не помню уже. — А что потом? — Да что потом, покрутила хвостом немного, ну ты знаешь как они крутят, и вышла, куда деваться. Ну, давай, за то, чтоб самки были обильны. Арад не против, чтобы они были обильны. Сир Миран за такое выпил всю кружку, и сразу долил себе ещё. — Как только не выкручивайся — всё равно мир кругом них вертится. Только никому не говори, а особо им. Понял? Арад кивнул. — Родометрика — дело щекотливое. Но реальное. Но не своему делать не буду, даже ради Ашай. Арад крутил кружку в руке. — Ну что, договорились? — нажал сир Миран. — И не нужна никакая Марна, вся эта херня. Продолжишь моё дело. Деньги у тебя будут! Дочь себе заберёшь. А она всё умеет, всё знает, всё тебе поможет. Нахейм! Да ты меня грабишь! — стукнул он кулаком по столу. — Всё будет… — он обхватил голову ладонями, словно в большом горе. Арад встал, прошелся. Надо бы подумать, но думать совершенно нечего. Поздно думать. Он обещал, вот и всё. — Меня сюда привёл Ваал. Я согласен. — Хорошо, — мгновенно ожил сир Миран. — Давай, колемся, дело вроде простое, но так-то серьёзное. Блядь, где мой ножик… — шарил он по поясу, оборачиваясь, потом полез щупать кнемиды. — Кровоклятва? Вот, прошу, — протянул ему Арад сирну Ваалу-Миресли. У него есть свой нож. Но он решил шикануть. — Ну таким хер уколешься, только резаться. Эй, что это… Где ты достал сирну Ашаи? — Это сирна Ваалу-Миресли. Я ей отдам, вместе с метрикой. — Ты, Арад, всю жизнь с ними накоротке будешь. Что-то ты им полюбился. Далеко пойдёшь, — сказал сир Миран, и порезал себе ладонь. То же, молча, сделал и Арад. Было не больно. Прямо вообще. — Ну, дочку к лапам, дело в руки. Я тебя научу. — И метрика. Договорились. Пожали друг другу руки, кровь пролилась каплями на стол. — А что за дело, сир Миран? Оружием торговать? Или что-то ещё? — И что-то ещё, сынок, — кивнул сир Миран, скалясь ему от большого довольства. ** — Знаешь, моя мать впервые прогадалась с погодой, — сказал Ленайне Арад, протягивая ей руку из двуколки. — С утра говорила — дождя не будет. И вот, словно небо перевернули. — Удачная погодка, — ей падали с капюшона крупные капли. — Не говори. Дождевая накидка, дождевой плащ — на ней. Лизнулись, её горячий язык, тепло её дыхания, сладкая львица на вкус, домашний запах. — Ты всё взяла? — Да, — уселась она и спрятала ладошки в рукавах. — Не знаю, как ты его убедил, Арад. — Убедил что? — тронул Арад двуколку. — И кстати, покажи метрику. Теперь всё было своё: и лошадь (Цайка, она выздоровела, прямо в один день, как в сказке), и двуколка, или, как её называл Арад да братья — тачка. — Убедил сделать метрику, — шмыгнула Ленайна мокреньким носом. — Он делал её у одного серьёзного льва, к нему редко обращаются. А метрику потом глянешь, дождь ведь. — Я знаю. Через Смона. Я у него был. Он здесь. В Галлене. Пять сотен шагов от дома Миресли. Ирония, — меланхолично заключил он. — Ого, папа тебя даже к Смону пустил… — даже через капюшон видно, сколь навостро встали её уши. — Мы с твоим папой договорились так: я бросаю гимназию и остаюсь в Галлене, он будет учить меня делам, я буду всё потихоньку перенимать. Только цокали копыта по дорожке, установилась тишина, все прятались по домам или возле домов от дождя: негустого, но с огромными каплями. — Что? Почему ты мне не говорил? — драматично сказала Ленайна и схватила его за мокрый рукав. — Я ещё никому не сказал, — он поправил руку, — пока метрика не готова. Но вот, она с тобой, поэтому… ты уже знаешь. — Ты отказался ехать в Марну? Ты не станешь судьёй, не будешь архитектором? — она очень пыталась найти его взгляд, но Арад ведь смотрел на дорогу. — Похоже, что нет, — склонил голову к ней, и выразительно поглядел, а потом даже подмигнул. — Но это же всё меняет, — Ленайна и себе поглядела на дорогу. — Да, жизнь будет другой, это несомненно. Мои родители будут не в восторге, огромные коррективы, но что поделать. Ленайна помолчала, и каким-то неизвестным львам, но известным львицам способом давала знать, что её молчание — крайне многозначительно. — Знаешь, Арад, — ревностно, даже яростно начала она, — я вижу, ты ни перед чем не остановишься, чтобы ей угодить. Вижу, ты на всё готов ради неё. Ваал, я думала, вы с моим отцом о деньгах договорились, а тут прямо вся жизнь наизнанку… — Нет. Это не ради неё, — очень спокойно ответил он, поворачивая налево. — Это ради меня. Я пообещал, и не ей, а наставнице, что у неё будет метрика. Моё слово, и мой принцип. Издала смешок и сразу вставила, быстро: — Теперь тебе ничего не мешает снова с ней связаться, раз ты порвал с марнскими планами и судейством. — Зачем мне она, если у меня есть ты, — ещё спокойней ответил он. — Но ты едешь к ней, делаешь поступок ради неё. Даже я с тобой еду. Даже меня ты взял, — зло и разбито сказала Ленайна. Но Арад уже понимал, что в мире львиц к чему. Всё им надо пробовать на зуб, в том числе таких вот Арадов, как он; всё-то они пробуют, просто так не верят. Проверяют — тот ли? Хорош ли? — Потому что пообещал. Наши отношения с Симсаной прекращены, я так решил. Но я даю львице шанс стать Ашаи-Китрах, во славу Сунгов, исполняю обещание, связываю себя дружбой с мастерицами жизни, перенимаю дело твоего отца и люблю тебя, и теперь ты едешь со мной, чтобы быть там со мной. Я всё делаю из принципа, я дал обещание, и воля Ваала, чтобы я его исполнил. Чувства неважны. Я мог ничего не делать, но сломал бы обещание. Если ты с чем-то не согласна и не желаешь дальше ехать, то скажи. Я сразу остановлюсь. Если ты не согласна хоть с чем-то: с тем, что я лев принципов; с тем, что Ашаи — нужны; с тем, что так указал Ваал; с тем, что едешь туда со мной; — считал он на пальцах, — с тем, что перенимаю дело твоего отца, а не делаюсь судьёй; с тем, чтобы быть моей львицей; с те… — Встань тут, — потребовала Ленайна, необычно тонким для неё голоском. Арад исполнил просьбу, встал с правой стороны и подумал, что если Лени сейчас выйдет, то может оступиться и упасть в канаву. Надо бы ей помочь с иной стороны, что ли… Но тут когти на плече с левой стороны, с правой, её мокрый плащ, мокрая накидка, мокрая она — всё подалось, её мокрый нос встретился с его, и Арад, верно, впервые в жизни увидел, чтобы львица так отчаянно требовала внимания. От её объятий капли попали на щеку, скулу. — Арад… Арад… Арад… — заклинала она, тепло дыша на него, требуя от него действия, любого, что угодно. Он поцеловал её, но она точно хотела ещё, даже ещё больше подалась к нему; пришлось, чуть нажав, усадить её обратно, ровно на хвост, и сжать посильнее ей руки-плечи, ибо так не доедешь никуда. Ленайна, словно устыдившись порыва, поджала ладони у шеи, находясь в капкане его рук, испуганно и радостно блестела глазами. — Лени, мы же на улице, — оглянулся он. — Что, Арад, правда? Примешь папино дело? — не изменив ни положения, ничего, горячо и тихо спросила она. — Да. И всё будет, как надо, — кивнул ей, не отпуская. — Я тебе помогу, — приложила ладони к его груди. — Я тебе в чём хочешь помогу. — Я знаю, — успокоил её поцелуем (самый тающий, самый мягкий, который доселе ощущал), отпустил, и поехал дальше. Немножко проехались молча, Арад подождал чуть, но его львица молчала, потому начал в голове репетировать: «Привет, Симсана, я принёс тебе сирну и метрику». Нет. «Симсана, это мы. Это метрика. Это сирна». Хм… — Да, хорошее отношение с мастерицами жизни, с Ашаями вообще — большой такой плюс, — как ни в чём не бывало отозвалась Ленайна. —Прямо прибыль! Арад кивнул. — И что ещё вы с папой договорились? — так же буднично поинтересовалась она, расслабленно глядя по сторонам, чувствуя приятность от катания. — Что ты выйдешь за меня пораньше. — О, значит у меня нет выбора, — громко вздохнула. — Брак по расчёту. — Да. Родовой союз, — подтвердил Арад. Потом себе под нос добавил, неслышно: — Правда, чуть не такой, как представлял мой род. «Поломанная жизнь, поломанные планы, поломанное всё. Войска бегут на другую войну», — насмешливо думал он. — Бедная я. Родовой союз, как же ещё. Нежеланный, противный львина, которому даёшь, сцепив зубы, и которого даже не боишься. Домашние заботы. Бесконечные проблемы, глупые служанки, что всё крадут и ставят где попало. Злая матушка, недовольный отец мужа. Одна отрада: шитьё, дети да сплетничать. Вышью на все стены, и на все двери, и на все столы. — И деньги считать, — напомнил важное Арад. — И деньги считать, — снова вздохнула она. Теперь место выбрал он, поудачней. Она прямо напротив окон трехэтажного дома остановила, он же — возле глухой стены склада мастерских, что делали повозки. — Да я пошутила, мой Арад, най, — примирительно, мягко сказала Лени. — Всё. А теперь сцепи зубы. И не бойся, — и Арад полез ей, утерев руку о морду, по лапе вниз к щиколотке, к подолу платья. — Что ты задумал? — насторожилась она, и на всякий случай сжала лапы, но не очень помогло. — Ай! Холодный, мокрый, Арад, ну отстань! Я же всё раздавлю, все бумаги, что в карманах… Ай! Хватит! — бесконтрольно смеялась она, пытаясь не пустить его выше колен, забившись в уголок. — Ну пожалуйста! Пусти мне хвост! Арад, ну дождь! — А ты сцепи зубы и не бойся. Смеяться нельзя, бояться нельзя. — Я больше не буду, ну сжалься. Пожалуйста. Ну всё, всё. — Лапы расслабь. Лени доверилась, обмякла. Он отпустил коленку, и неожиданный трофей, который поймал по дороге вверх — хвост. — Гадость! — заявила, когда тронулись. Эффекта это не возымело, и Ленайна добавила, разглаживая себе одежды: — Никакого уважения. Мы с тобой ведём себя, как… Как… Вместо ответа о взял и поцеловал ей ладонь изнутри. — Арад, мы так не доедем. — Тогда не дразнись. Сидишь и дразнишься собой тут. — Я же ничего не делаю. — Тем более. Вон, почти доехали. Вот их дом. Ленайна притихла. — Заеду с поля, — сказал Арад, и почувствовал волнение. До этого не волновался. Сейчас… Вспомнил, как пришёл сюда в первый раз. Похожее ощущение. Захотелось, чтобы дома никого не было. Или — самое лучшее — только Ваалу-Миресли. Дать сирну, дать метрику, откланяться. Или… Или чтобы пропали все, все на свете, чтобы были только он и она. Арад резко, нервно привязал лошадь к дереву со стороны поля; она, Цайка, пила из лужи; Ленайна сошла с двуколки сама. Кивнул ей, пошли. Пропутешествовали по извилистой тропке, встали оба прямо под дверью, попрятавшись от неприятных струек, что капали с крыши. — Как думаешь, кто-то есть? — поправила Ленайна свои большие, хозяйственные поясные карманы, глядя на него. — Ном повёрнут к нам, значит — есть, — ответил Арад, и постучал — громко, даже слишком; вспомнил, что могут быть новорожденные, роженицы, и вздохнул со стоном. Никто не открывал. Арад оперся о стену, скорчив фальшивую скептически-заскучавшую гримасу, Ленайна стояла ровно, спокойненько, смотрела то на него, то на дверь. Он волновался. Постучал ещё раз; подумать только — теперь он переживает, как его примут в этом доме, тая опаску. Эта жизнь, да что с ней не так. — Кто там? Конечно же, это оказалась не Миресли. Конечно же, это была Симсана. Голос у неё странноватый: отстранённый, потухший. — Это я. Это мы. За дверью подумали. Потом открыли. Симсана — не в мастерине, как обычно, а в самом простом, коричневом домашнем платье, даже немного помятом — держала у носа платок, утирая его; глядела не на него, а ему под лапы. — Привет, Симсан. Кажется, Ленайна сбоку кивнула, но Арад не смотрел. — Зачем ты пришёл? — Мы кое-что тебе принесли, — с лишней радостью сказал он. Она втянула носом воздух, спрятала платок. Посмотрела на него. — Что это с носом? — спросил Арад. Надо же чем-то заполнить пустоту. — Простыла. Заходи, — и отошла от двери, прочь, внутрь дома. Ленайна и Арад переглянулись, и он вошёл первым. — Кажется, наставницы нет, — тихо сказал Арад. Ленайна кивнула. — И рожениц тоже. Никого нет, — добавил. Чуть посомневавшись, Ленайна начала снимать плащ, и Арад помог ей. Помыли лапы, руки, поутирались. Лени держалась рядом, близко. Он вытащил из-за пазухи сирну Ваалу-Миресли, он носил её только скрытно, сзади и за одеждой. — Метрика у тебя где? Я думал, она у тебя за пазухой. Или как. — В кармане, — постучала Ленайна по большому поясному карману. — Всё есть. Он зашёл в главную, столь знакомую комнату. Было темновато и прохладно, Симсана стояла к ним хвостом, возле стола. Арад увидел, что её уши отошли назад — она их услышала; всё верно, услышала, Симсана развернулась, снова удерживая платок одной рукой у носа, второй же держала локоть. Оперлась боком о стол. Арад подошёл к ней ближе; он как-то себе представлял, что Ленайна останется сзади, но нет, она неотрывно следовала за ним. Протянул Симсане кинжал-сирну, рукоятью к ней. — Ахам. Думала, что себе забрал, — саркастично сказала Симсана, дальше глядя ему под лапы, в живот, куда-то туда. — Трофей… Потянулась за ней, заткнула её за матерчатый пояс, сбоку. — Наставница ругала тебя за сирну? — примирительно, спокойно спросил Арад. — Какая тебе разница, — холодно ответила Симсана, снова спрятав платок. — Она ко мне не подходила. Думал, при случае отдам. — Не волнуйся, к твоему дому мы уже подходить не станем, — Симсана поглядела в окно, гладила стол ладонью. — Да и тебе к нам нельзя. Ты что, забыл? Араду было жаль видеть её такой холодной. Впечатление далось ему непросто: вчера ты видел кого-то столь тёплой, живой; сегодня — такой вот лёд, север. — Симсана… — Почему ты пришёл с ней? — живей, куда живей спросила она, голос её изменился, он словно наново узнал её; и глядела Симсана уже на него, в глаза. — Ты что, меня боишься? — Нет, не боюсь. Она — моя львица, мы сплетём наши роды. Симсана ухмыльнулась, а потом засмеялась. — Какая нелепость — найти себе жену в шестнадцать, — пригладила себе уши. Арад скрестил руки, перевёл вес на левую лапу, правую подал вперёд. — Не знала, что ты такой подлапник, — окинула его взором, зачем-то пошла к главной кровати посреди комнаты, и там, бросив, оставила сирну. Он ничего не ответил. — Спасибо за сирну, Арад, — обернулась. — Что-то ещё? — запахивала она ворот платья потуже. Арад заметил, что Ленайна молчит. Это было правильно. Это было чрезвычайно правильно. Ему это очень понравилось. Он боялся, что она будет что-то говорить; но она делала всё самое верное — молчала. — Я знаю, что произошло между тобой, отцом и наставницей. — Нет, не знаешь, ты там не был! — подошла к нему на два шага, указывая на него пальцем. — Симсан, прости мой род, — развёл он руками. — Я не знаю зачем мой отец так поступил, — он махнул Ленайне рукой, и та с готовностью полезла вовнутрь кармана, за метрикой, и быстро ему передала. — Вот, возьми, — протянул он Симсане документ в свертке, который Ленайна заботливо завернула в писчую бумагу и перевязала синим шнурком. — Это родометрика, в точности такая, какую ты потеряла. Она взяла и умостила её себе под локтем скрещённых рук, не поглядев. — Зачем ты извиняешься? — прижала уши. — Может, он прав. Я — маэмата, представь себе. Повела бровью, голову повыше. — Грязнокровка. Вне Радуги Крови, — добавила ещё, зло, с изломом. — Что, как тебе такое? — Не говори глупостей, — уверенно сказал ей Арад. — Я же видел твою игнимару. — Когда это ты видел мою игнимару? Где? — нажала Симсана. — Здесь, — показал он на место возле печи. — Тогда. — А, — приставила она пальцы к виску, играя драму, — тогда, когда я была без всего, и ты как раз меня отыграл, вот тогда, да? Давай рассказывай всё, при всех, — махнула рукой в сторону Ленайны. — Всё-всё расскажи, ничего не упусти. Никаких. Тайн, — обошла кровать и облокотилась о её спинку. — Симсана… У тебя был красный огонь. Дхаары не могут жечь огонь Ваала. Ты найсагрийка по матери, тобрианка по отцу, — уговаривал её Арад, даже сам не понимая, зачем. — Что ты об этом знаешь… — прижала она уши и скрылась в ладони. Арад посмотрел на Ленайну, она ответила взглядом и чуть пожала плечами. А потом очень осторожно села на скамью у стола, сложив у живота руки. — И как ты убедил своего отца? — воистину непонимающе спросила Симсана, глядя в сторону. — Думаешь, я что-то приму от него? — Мне помогла Ленайна, и её род. Эта метрика, она… она как настоящая. Ты с ней пройдёшь Совершеннолетие, и станешь… и станешь… — Арад забыл, кем именно она должна стать после Совершеннолетия, а он любил точность в выражении слов. Проклятье, то ли ученица, то ли свободная ученица, то ли сталла, то ли дисциплара. Запутался. — Это не от моего отца. Это от нас. Это нечто изменило в Симсане. — Ты что, выискал способ сделать метрику? — с любопытством и даже уважением поинтересовалась она. — Даже после этой встречи с твоим отцом? Будь она неладна, — фыркнула. — Да. — Я же тебя не просила. — Ваал указал мне, где искать. Я поклялся, что найду. Я поклялся твоей наставнице. Я хотел тебе помочь, — искренне заключил он. Симсана повертела метрикой в руке, рассмотрела свёрток со всех сторон, как диковинку, потянула за синенький шнур. Поглядела на Арада, опустив мордашку. О, нет. Он знает этот взгляд, он помнил его. Стоит уходить. Ретироваться, отступить, прямо сейчас. Но её глаза не давали; Арад понимал, что он суёт лапу в капкан, стоит на краю пропасти, но не мог ей отказать, потому что он не мог ей отказывать — это ведь его Симсана. Она залезла себе под ворот и вынула свою часть символона, на простом шнуре — носила его у шеи; затем взяла сирну и срезала шнур. Затем подошла к нему, без боязни, близко, куда ближе, чем положено, куда ближе, чем все ожидали. Арад хотел что-то сказать Ленайне: или чтобы как-то прекратила это; или чтобы как-то поняла это; или чтобы присоединилась ко всему этому; или — даже — может быть, может ушла, хотя бы на мгновение, на чуть-чуть. — Ты думаешь, я была с тобой ради этого? — её голос так хорош. — Нет, я точно знаю, нет, — хрипло сказал он. Она подала вперёд руку, и он — просто по её взгляду, глазам, внутри себя — понял, что она хочет и его часть символона. Арад носил свою часть при себе. Никто этого не знал, и Ленайна — тоже; даже какая-то его часть старательно забывала об этом каждое утро. Он достал её. — Ты знаешь, почему я была с тобой, — взяла она его половинку. — Да. — И ты тоже любишь меня? — соединила их части вместе, символон стал един. — Да, — с мучением сказал он, ощутив её объятия, как она прильнула к его лапе телом. — Как мне безразлично всё это. Метрика… Маэмата… Что со мной будет… — улыбалась она при каждом слове, и он тонул всё хуже при каждом движении её рта, её блестящие зубы, её язык, её безупречно тёмные, чувственные уста. — Я тебе докажу. Такие странные слова, они будто поселились внутри Арада, стали его собственностью, это он теперь должен доказать, не она; приказ, который он сделал своим, ибо всё, что идёт от Симсаны — его, своё, родное. «Конец», — подумал он, но уже было поздно, и он поцеловал её. Она подвижна, она растекается в руках, она пахнет мёдом и Симсаной, по ней проходят восхитительные волны, которые переходят на тебя, она горяча, она так горяча, ладони на его плечах так ласковы, так горячи, очень сильно, до огня… даже слишком… очень… аж больно, и волна колючей воды прошлась по его телу… Жарко! Надо отпрянуть, надо, немедленно. В следующее мгновение он ощутил, что его кто-то окатил мокрым и холодным сзади, по спине. Это привело в чувство, в трезвость, он оттолкнул Симсану, но несильно. — Ты загорелся. Ты загорелся сзади, Арад. Ты загорелся, — повторяла Ленайна, растирая ему спину и буквально оттаскивая его от Симсаны. — И бумага сгорела, — заключила она, и ещё добавила из кувшина ему на спину, для верности. Арад обернулся вокруг себя. Метрика валялась на полу и вся почернела; взял в руки — хаотично рассыпалась на чёрные хлопья. Сильно, нервно хватанул себя по спине, и обнаружил дыру в тунике. Посмотрел на ладони с тёмными следами. Потом поглядел на Симсану. Та стояла с потерянным видом, потирая запястье правой руки. — Ей загорелась рука, — подсказала Ленайна. И показала на юную мастерицу жизни, дабы ни у кого сомнений не явилось, у кого тут горят ладони. — Симсана! — зло и отчаянно прорычал Арад, пройдясь во кругу. — Что? — боязливо спросила та, словно львёна после непослушания. — Зачем ты это сделала?! Всё теперь зря! И что ты… зачем ты… повлияла на меня! — Чтобы ты всё понял! — с плачем ответила ему, и жалко уселась на главной кровати. — Я же… всё сделал правильно, я ведь постарался, я даже изменил свою жизнь ради этого, а ты всё сожгла! Кто теперь станет Ашаи-Китрах, что теперь будет, как её достать снова? — подошёл к ней, и в безвыходной ярости схватил её за мордашку, вроде несильно, рассчитывая силы, но кто знает. — Ты, ты ведь сделала из меня верноверного Сунга! Ты знаешь, что я люблю! Т… Э… её! — указал на Ленайну. — Зачем так поступила? — сжал её за плечо. Ленайна подошла и мягко забрала ему руку, и Симсана укрылась в кровати, чтобы никто не видел. — Не брани её, не бей, — отвадила его Лени, хоть он и не бранил, и не бил, вроде. — Нельзя её унижать, — хотя Арад и не унижал, вроде. Он отошёл, схватился за уши, гриву, выглянул в окно. — Всё дело под хвост. Как теперь всё это решить… Обернувшись, увидел, что Ленайна покровительственно обняла лежащую, спрятавшуюся в ладонях Симсану; она уже не плакала, только немножко содрогалась. — Успокойся, Ваалу-Симсана. Всё хорошо. Я не злюсь на тебя, — гладила её по плече, голове. — Мы пришли к тебе с добром. Ты Ашаи-Китрах, ты мастерица жизни, ты очень нужна нам. Даже если бы ты оказалась дхаари, мы бы приняли тебя. У меня дома дхаарка маленькая живёт, я её учу читать. Мы никому не скажем. «Какая же Лени добрая, нежная душа», — подумал Арад. — Прости, Арад, — поднялась Симсана, утирая глаза. Кажется, она не очень принимала успокоения и внимание Ленайны, но и не отбрасывала её. — Прости. Я не хотела. Я только хотела… Я проиграла. — Что проиграла? Симсана бессильно опустила ладони на бёдра, с хлопком. — А, ничего. Борьбу с собой, — обыденно, даже чуть насмешливо молвила она, и шмыгнула носом. Ленайна держала её за плечо, сидя рядом. Арад развернулся к окну, закинул руки назад. — Мда… Мне немалого стоило достать тебе родометрику, Симсан. Я заплатил за неё цену. И кто бы мог подумать. Мой отец, конечно… — и Арад не договорил. — Но ведь я за него не в ответе. И теперь — ничего нет. — Ничего страшного, — вдруг сказала Ленайна. — Я где-то так и думала, что ты её порвёшь, — это она сказала Симсане, — или ещё что. Потому я дала тебе сначала лишь копию. Вот, это настоящая. Арад резко развернулся, и увидел, что Ленайна даёт Симсане похожий свёрток, но уже с красным шнуром. — Не сожги её, пожалуйста. Возьми. Та осторожно взяла её, развязала шнур, освободила от писчей бумаги, развернула. Ленайна обняла Симсану; та же положила ей руку на плечо, и поглядела на Арада. Ленайна этого не видела. — Ты дала ей сначала копию? Это настоящая? — радостно спросил Арад у Ленайны, глядя на Симсану. Её глаза из-за плеча Ленайны. Красный огонь Ваала. — Да, — прозвучал голос Лени на всю комнату. — Значит, всё хорошо? — Да, Арад. Всё хорошо, — убедила она. — Ты станешь Ашаи-Китрах, Симсана. Слышишь? — прямо присел перед кроватью на колени Арад. — Я уже, — слабо улыбнулась мастерица жизни. — Пройду Совершеннолетие — вот что ты хотел сказать. — Да-да, — плохо слушал Арад. — Ты будешь самой лучшей Ашаи, самой лучшей мастерицей. Правда? — Вы добры ко мне. Мы этого не забудем. Извините за… — Симсана не знала, как назвать то, за что надо извиниться. — Иногда у Ашаи бывают сложные дни. — Всё не зря, — радостно заключил Арад. — Пойду метрику спрячу, подальше, а то третьей, наверное, нет,— отпрянула Симсана от Ленайны и ушла к сундуку. — Нет, — подтвердила Ленайна. «Победа. Всё ради победы. Ай да Лени, ай молодец, ай умница», — восторгался Арад и показал ей жестом, мол, превосходно. Она ему улыбнулась, повела ушами; пока Симсана разбиралась с метрикой, к ним хвостом, показал Ленайне на неё жестом, потом провёл по рту пальцем, потом развёл руками, мол, я не знаю, что на неё нашло, да и что и на меня нашло. Затряс руками в воздухе — ну непонятно, как так получилось, я не хотел. Ужасно, непредвиденно. Ленайна кивнула, прикрыв глаза. Она всё понимает. Силы Ашаи. — Спасибо тебе, Арад, — обернулась Симсана, успев уловить самое окончание отчаянной жестикуляции Арада. — Спасибо вам, добрые Сунги, — подошла к ним, ровно осанясь. — Хорошо, что всё хорошо. Думаю, нам имеет смысл пойти, — ответила Ленайна, и встала. — Арад, как решишь? — Да. Конечно. Симсана, мы пойдём. Я рад, что мы сделали это. Я сдержал слово. Скажешь наставнице, что мы были. — Естественно. Что ж… Встали друг напротив друга, в некоторой неловкости, дождь за окном прекратился, выглянуло где-то солнце, всё хорошо. Арад стоял в некотором напряжении, пытаясь выглядеть победно и радостно; Ленайна спокойно пребывала подле него, с тихим достоинством найсаграи. Симсана — напротив: с чуть мокрыми глазами, серьёзная, с полуоткрытым ртом. После некоторого, невидимого трения, Симсана и Ленайна сдержанно обнялись, сделав друг другу навстречу по паре шажков. Потом Симсана поглядела на Арада; он впервые в жизни не знал, как ему поступить с нею. Видимо, она тоже не знала, как ответить или что ей совершить. — Можешь обнять его. Я понимаю, — вдруг сказала Ленайна. Что Симсана, чуть помедлив, и сделала. Арад заметил, что у неё дёрнулся хвост. «Перенервничала», — заключил он. — Спасибо за метрику, — провела ему ладонью по спине. — И выкинь из головы всё, что тебе наговорил мой отец, — приказал ей Арад, сжал её посильнее. Но Симсана оказалась неподатливой, угловатой, плохопослушной. — Как скажешь. Ну, разошлись, потоптались. Арад пошел в предвхожую, за ним последовала Ленайна. Он не мог совладать с ремнём кнемиды, даже тихо ругнулся. Наконец, со всем справился, всё победил. — Пока, — сказал он ей напоследок, Ленайна кивнула, укрылась в плаще. Симсана помахала вослед, закрылась дверь, она защёлкнула за ними засов. Зашла обратно в комнату, медленно дошла до главной кровати, аккуратно села. Ухмыльнулась, потом ещё посмеялась, чему-то своему. Вдруг резво пошла к сундуку, вытащила обратно метрику, всю прочла, потрогала, даже понюхала. Ваал мой, как настоящая. Она даже потёрто выглядит, как настоящая — только крови матери внизу нет. Ещё раз ухмыльнулась, отставила её в сторону. — Я понимаю, — с издевкой сказала в пустоту. Нахмурилась, что-то ей уши навострились, начала искать по кровати. Нашлась сирна, вернулась на пояс, но не то. Поискала под кроватью. Взяла, бережно скрутила метрику, занесла к себе в комнату на тумбу, пришла обратно. Снова обыскалась по кровати, по простыням, перевернула подушку, провела рукой по себе и шее, даже попробовала найти несуществующие карманы на этом домашнем платье. Застыла, на четвереньках, на кровати, изрекла с оскалом: — Паскуда! Приговаривая «вот паскуда, вот же паскуда», пошла к себе в комнату. Схватилась за уши, выглянула в окно, выдохнула, походила по комнате, мучая себе уши, дёргаясь за кольцо мастерицы жизни. Затем резко уселась напротив зерцала сновидиц, вытащив сирну из ножен, распахнула себе ворот, до конца. Приставила сирну к шее. В горлу. Спереди, сбоку. — Паскуда. Сука. Ухнули двери. Сглотнула. Отвадила оружие. Уселась, безвольно свесив руки, сирна чуть не выпала из ладони, устало гляделась на себя. Слёзы потекли сами, хоть она и не хотела, честно, пришлось закрыть глаза, чтобы не видеться в зеркале — слишком оно большое, не убежишь, не спрячешься. Вдруг зашла наставница, скрипнув дверьми («Обещался двери смазать», — невпопад подумалось Симсане, невольно улыбнулась; не удивившись положению и виду ученицы, подошла к ней. — Всё болеешь, грызёшь хвост? Заметила метрику на комоде, взяла; подойдя к окну, изучила, прищуриваясь и отводя вдаль руку. — Вот это да! Тебе Арад принёс? — живо спросила Ваалу-Миресли. — Это он, — сказала и тяжело всхлипнула: очень уж мешал простуженный нос, да ещё эти слёзы, чтоб их. — Только что. С Ленайной приходил. — С Ленайной? Прямо как прежняя. Ну чисто, — восхитилась наставница родометрикой. — Как это он ухитрился её сделать… Вот так львина, сдержал слово, всё нам сделал. — Хах, — издала смешок Симсана, и тайна: то ли презрения, то ли одобрения, то ли ревности, то ли ненависти, то ли любви. — А это что у тебя в руке? Сирна? — Да. — Это Арад случайно нашёл в болоте, в котором ты случайно её потеряла? — забрала свою сирну Ваалу-Миресли, но незлобно, не ругая. — Да, вот так получилось, — разлеглась Симсана на кровати. — Вот так бывает. — Ясно. Ляг, — наставница жестами указывала ей раздеться. — Сновидеть нельзя. Думать нельзя. Спи из аумлана. — Мне после аумлана всякие дурацкие сны снятся, постоянно. Всякая гнусь. Пыльные комнаты, ужасные лестницы, — обернулась Симсана к стенке, нервно и жестоко сняв с себя платье. — И Ваал, который хлещет тебя по мордасам, — Миресли забрала от неё платье. — И душит, и трахает, — смачно, выразительно дополнила Симсана. — Ну, не это самое… не это мне тут. — А что, — с вызовом воскликнула Симсана в стенку, держа обе ладошки под ухом, чуя твёрдость кольца мастерицы жизни и мягкость подушки. — Теперь Арада нет, теперь это всё вернётся. — Ты радуйся, а то потакаешь себе в дурном, — склонилась к ней Миресли. — Хорош, Арад, хороший выбор. Молодец, — складывала она платье Симсаны, одобрительно кивая. — Видишь, толк со всего был! Дело теперь в кармане, делом меньше, слава Ваалу. Всё волей Ваала, дела разрешились… — Эта паскуда всё забрала у меня. Даже память о нём, — куталась, пряталась Симсана в кровати, ближе к стенке. — Эта паскуда — добрая Сунга, и будет супругой доброму Сунгу. Она к нам ещё и рожать придёт, ты смотри. Симсана, — наставница приложила ей ладонь к плечу. — Аамсуна. Тебе он всё дал, и ты ему всё дала. Всем всё поделом. Смотри мне, — пригладила её. — Что, он знал всё от отца? — Да, всё знал. — И о том, что тебя дхааркой обозвали? — Да, обо всём знал. — Видишь. Не поверил гнусной лжи, отцу своему не поверил. Вот этот Нергим, до каких оскорблений додумался. — А вдруг — правда? — Симсана, — очень строго молвила Миресли, погрозив пальцем. — Ты — Ашаи-Китрах. У тебя руки горят. Это невозможно. Сколько раз мы об этом говорили? И о хвосте я тебе безмерно раз рассказывала. Или заноешь, как в детстве: «Наставница, наставница, а чего это у меня мамы и папы нет?»,«Наставница, наставница, а кто меня любит?». Симсана немножко посмеялась — больно хорошо Миресли паясничала детским голоском. Посмеялись вместе. Утихли. — Наставница мне неправду говорит, — посмотрела на неё Симсана лёжа, отрешённая, блестящие глазки. — Но ничего. Я не злюсь. Миресли уселась на кровать, протянула руку к ученице, взяла за подбородок. Посмотрела в глаза, так, сяк. Оставила, вернула созерцать стенку, пригладила по плечу. — Вот и не злись. И не гневи Ваала. Некогда нам — работы много. Была теперь вот у Ниньи, та разрешала дхаарку на Югконце, сказала, все они теперь по домам сидят, боятся очень, и своих хозяев боятся, и на работы идут неохотно. Погром может быть. — Почему погром? — шмыгнула Симсана носом. — Да какие-то два дхаара осквернили Знамя Империи, или что-то такое, говорила, даже что кровью полили, потоптались. Говорила, казнь скоро, уже решено. — Страшные дела прям, — равнодушно молвила Симсана, и снова шмыгнула носом. — Ладно, к нам вечером приведут одну, ты поспи. А завтра — ещё одну. — Много, — отметила Симсана. — И третья будет. — Ваал! — Нинья говорит — подсобите, не могу. — Как всегда. Если мы, так «подсобите». Если к ней, так «где деньги?». — Ну, она деньги зарабатывает, — развела руками наставница, и встала, забрав с собой родометрику Симсаны. — Деньги, денежки. — А мы? Нам тоже отдариваются. — Да что мы, — снова развела руками наставница и пошла к двери. — Аумлан, Симсана. Или лучше поспи. — Нет, что мы делаем? Вот что мы делаем? — Или спим, — указала метрикой наставница на Симсану, держа дверь, — или в аумлане висим. Во славу Сунгов, волей Ваала! Ну! — Да, наставница. Хлопнула дверь, Симсана поднялась и подлезла к спинке кровати. Глядела в окно, капли на стекле. Снова начала реветь, но махнула рукой, не стала сдерживаться. Иногда надо. Надо. — Всем всё поделом, — тонким шёпотом протянула, и всхлипнула. Утёрлась шемизой. Терпеливо и равнодушно наблюдала серость за окном, шевелился кончик хвоста (виновник всему). В комнате тепло. Поглядела — надо бы пыль вытереть, много где, особенно на той недосягаемой полке. — Её выбрал? Ну и ладно. Ты ещё… — оскалилась окну. — Ты ещё!.. Ненавижу. Поглядела в зеркало. — Нет. Мне всё равно, — оскалилась зеркалу. — Подлапник. Ещё и её притащил. Уцепилась — не отцепишься. Да, Арад? Да? Поутиралась снова, ещё хлеще и злее. — Она тебе не станет Ахлией, не покажет огня Ваала, — говорила она зеркалу, даже не заботясь, слышит ли кто-то. — Она тебе не… Это ты всё виноват. Это всё ты. Ты, ты, ты… Я и ты. Ты меня солгал. Ты меня… Всем всё поделом. Никто не виноват. Никто ни в чём не виноват, никто, ни в чём, нигде, никогда, ниоткуда… Ниоткуда. Родом ниоткуда. Смешно, серьёзно. Ничего, ничего…. Ансиан…. Ансиан саахиим. Ансиан саахиим. Ансиаааан саааахиииим… Если бы кто был в той комнате, то увидел, что через мгновение Симсана уснула поперёк кровати, покорившись капризному дару её духа (жрица Ваала, во славу Сунгов), который сыграл шутку с хозяйкой; вся сжалась, обвилась хвостом, и ей не жарко, не холодно, ни грустно, ни весело, ей — ничего; никто не ощутит спокойное тепло её дыхания, и никто не увидит, как особенно красив изгиб тёмного рта Ашаи-Китрах, что нечаянно усыпилась собственной силой. ** Когда вышли из дому Миресли-Симсаны, то Арад понёс Ленайну на руках, дабы не вступила в болото и не загрязнила подола, и прямо так её и усадил в двуколку, как полезный, тёплый, умный, хитрый, мягкий, ласковый трофей. Приятная, вкусная тяжесть её тела. Отвязал лошадь, сели, поехали. — Ну ты представляешь! Мы же сирну, метрику принесли, а вдруг вот это вот всё! Я просто смотрю на неё, и такой… знаешь… туман в голове, и просто ничего не соображаешь. Как это у Ашаи называется… Ну, — щёлкал он пальцами, — ну когда влияют на разум, как эта штука называется? — нервничал он. — Да-да, мрачное дело, — соглашалась Ленайна. — И обжёгся сзади, и дырка-то какая, я тебе всё зашью. Ты же чуть не сгорел! Опасно. Бедненький, тебе, верно, голова кружилась от всего этого. — Не называй меня «бедненьким», я этого не люблю, чтоб ты знала. — Най-най, не ярься, дай я тебя утру. — Да это встать надо! — Ну остановись. Вот так, — утёрла она его подолом, чтобы снять ему нервы и плохое. — Ты моя умница. Ты моя умница, — приговаривал он. — Как же ты догадалась дать ей копию, а потом — настоящую? — Да всё как обычно, — мягко согласилась Ленайна. Араду стало куда лучше, и поехали дальше. Он и дальше что-то рассказывал, о том, что такого не ожидал, и что теперь Ваалу-Миресли с ними в дружбе, но надо переждать, пока его отец немного поостынет, и что как-то надо будет рассказать его родителям, что Марна отменяется, и что Симсана, на самом деле, не хотела его целовать, просто они Ашаи-Китрах, у них там всё сложно, непонятно, и что Лени так прекрасно всё продумала и позаботилась обо всём, ну настоящая львица, не львица, а находка, и Ленайна соглашалась со всем, только отметив, какая стала чудная, превосходная погода — добрый знак. — И символон, вон он, — вытащил его Арад, протягивая ей, отдавая, чтобы Ленайна подсказала, что с этим делать. — Это от неё, подарок. Был нынче со мной, так уж получилось, так уж получилось… — Оставь, оставь, это память, — сжала она ему ладонь. — Это ничего, пусть будет. Она посмотрела в сторону от Арада, мягко опустила руку в большой карман на поясе, справа, проверив, на месте ли вторая часть символона, вовремя добытая ловкостью руки и хитростью ума. В глазах Ленайны — красный закат, как Знамя Войны Сунгов. Она чуть усмехается, поднимает голову навстречу ветру и заходящему солнцу, и неслышно, невидимо говорит себе под нос: «дхаарка».